– Мастерски зубами владеете! Если языком не хуже, то верное Слово непременно добудете.
– Это пока в процессе…, но кое-что уже получается, – смущённо пробормотал Той.
– Хорошо, что о верхнем регистре позаботились. – Ориент подмигнул Алие. – Инструмент, надо полагать, тоже имеется…
Ингмар давился и кашлял, судорожно кивая.
Ориент старался говорить не спеша, делая тактичные паузы, чтобы не слишком отвлекать гостей от угощений и дать возможность ответить, если что. Он положил свою единственную ладонь на книги:
– Я сделал закладки в нужных местах. Вот фонетика по верхнему регистру, вот язык Ворона, вот аккорды. Потом, за разговором посмотрите… Гора с каждым днём всё беспокойнее. Днём стонет и охает, ночью ворчит, да ворочается. Последние три недели я составлял подробные графики и фиксировал амплитуды. Всё здесь, – старик положил поверх книг ворох желтоватой бумаги. Гости благодарно кивали, вовсю таращили понимающие глаза и глубокомысленно жевали. Ориент заговорил вновь:
– Но прежде вам будет наверняка интересно… да и полезно узнать кое-что из прошлого. – Ориент на время замолк. Потом тихо пропел что-то вроде эпиграфа к предстоящему повествованию:
{Жизни наивный попрыгун
Дел великих каменные глыбы
Времени зыбучие пески…}
Гости, утолившие уже первый голод, жевали неторопливо, делая изредка небольшие глотки из кубков. Ориент приосанился и нахмурился, собираясь, видимо, говорить долго, и поведать о делах весьма давних и весьма значительных:
– …мы помним долгие годы тишины. Обязаны мы за это Гортангу, создателю Быстрой речи. Днями и ночами бродил он в верховьях с множеством особых свирелей и флейт. Он говорил с мудрейшими из людей того времени, говорил с птицами, читал между строк, постигал язык камня и ветра. Вместе со своими учениками Гортанг выстроил Арфу и обуздал Гору, подарив Острову полвека покоя. Гортанг основал школу в верховьях и следил за Горой долгие годы, находясь с ней в непрерывном контакте посредством Арфы. Так было, пока Потивеган, бывший его ученик, не начал своих нелепых экспериментов…
Вилегва тихонько отошла от стола к большому окну во внешней стене, и «колдовала» над плошками с цветами. Цветы, во множестве своём, теснились и переплетались на обширном подоконнике. Руки Вилегвы, несмотря на возраст, двигались легко и грациозно, будто она играет на невидимом инструменте некую беззвучную партию. Ориент махнул единственной рукой в направлении оконной оранжереи:
– …не знаю, как бы всё сложилось без неё, а с ней вышло так. Я и Потивеган вели, помнится, очередной диспут. Аргументы наши кончались… Казалось, сейчас он примется меня душить. Может её появление, уже тогда, впервые спасло мне жизнь? – с усмешкой предположил Ориент. – Она… Её появление, здесь, в верховьях… столь неожиданное и неуместное… это застало наши изощрённые умы врасплох, и разом сбило с мысли упрямых спорщиков. Её внимательные, понимающие глаза, точные грациозные движения… Красота необычная, особенная, будто утверждала, что её обладательница, обязательно ещё и умна, и талантлива, как прекрасная книга в достойном её содержания переплёте. Мы смотрели, забывая наш спор и все прочие дела и заботы… мы, не знавшие ранее иной радости, нежели познание мироустройства… что мы могли… готовые тогда на всё и не знавшие с чего начать… Мы молчали. Две башни мудрецов, два лабиринта мыслей, два потерянных на дороге познания скитальца и она – свет и путеводная нить, разгадка всех тайн этого мира, единственно верное решение и венец всех наших бесчисленных научных изысканий. Красота редкая, сложная, вдохновляющая на бесконечное её описание и никогда неизъяснимая вполне… она приветствовала нас движением головы. Потивеган замер в углу, не сводя с неё пристального взгляда. Я заставил себя открыть рот, хотя смешавшиеся мысли не предлагали мне ни одной подходящей случаю реплики. Но стоять с уже открытым ртом молча, было глупо. И я заговорил с ней, неловко и сбивчиво. Теперь уже не вспомнить – о чём. Я был уверен – сейчас она засмеётся и скроется так же неожиданно, как появилась. Но она улыбалась, слушала, что-то отвечала… и я продолжал. С тех пор мы почти не расставались…
Вилегва, управившись с цветником, тихо канула в сумрачных глубинах витых коридоров. Ориент обратил свой проникновенный взгляд в раскрытое окно, как если бы то была древнейшая летописная книга. Снаружи начинало темнеть и, кажется, затевался небольшой дождик. Капли вкрадчиво постукивали по оконным створам. Ингмар сидел ближе других:
– Я закрою…
Ориент достал из бесконечных складок своего просторного одеяния толстую желтоватую свечу, водрузил на стол, чиркнул огнивом, и продолжил своё повествование:
– …вот и Потивеган с тех пор не мог существовать как раньше – наслаждаться своим превосходством над прочими умами, скрываясь в сумрачных пределах своего разума. Теперь он нуждался в другом… Надменный Потивеган, способный лишь презирать, был не в силах презреть её. Мне трудно представить, что он чувствовал, но чувства его были сколь сильны, столь неоднозначны. Во всём изощрённый и прихотливый, всегда сложный и неудобный для понимания, умный слишком, до бесчеловечности что он мог для неё? Разве что заточить её в своей лаборатории, чтобы опытным путём выяснять – что она такое? …безуспешно и бесконечно.
Ориент на время умолк. В ночной тиши стали различимы отдалённые хрипы и стоны Горы. В зале становилось зябко. Откуда не возьмись, появилась Вилегва, и быстро разожгла неприметный внутристенный камин. Гости перенесли плетёные кресла ближе к теплу. Пламя шипело и плясало в очаге, видимо, желая рассказать и показать гостям какие-то неуловимые подробности тех давних событий. Говоря, Ориент пристально смотрел на огонь, будто знал, как расшифровать его тайные знаки:
– Да… это испытание было не по силам «всемогущему Потивегану». Этот мир заставил Потивегана жить и чувствовать. Теперь Потивеган жаждал мести. Мир стал для Потивегана нелюбимой игрушкой, которую он обязательно сломает, посмотрит что внутри, а потеряв последний интерес, возненавидит ещё больше и уничтожит. – Ориент чуть приподнял голову, будто заглядывая в совсем уже далёкое прошлое. – Да, тогда никто бы не заподозрил в тщедушном юноше этих тёмных глубин. Потивеган, как и я был учеником Гортанга. Однако в учёбе Потивегану всё больше удавались эксперименты разрушительного свойства. Частенько из его кельи слышались грохоты, и валил дым. После одного… слишком шумного инцидента он со скандалом покинул школу Гортанга. Всё, чему успел научиться, он исковеркал после, своими измышлениями.
Изредка он всё же наведывался за какой-нибудь дюже редкой книгой, или чтобы внимательно следить из неприметного уголка за интересующими его опытами. Однако, используя наши знания, Потивеган никогда не делился своими. Он хотел быть… даже не первым, а скорее единственным.
Поначалу над ним только смеялись. Потом тихими ночами некоторые настороженно прислушивались к странному шуму в верховьях. Спохватились поздно, когда Арфа под рукой Потивегана уже заиграла «отходную» по этому миру.
Никто тогда не верил, что Потивеган сможет достичь своих целей. Но Потивеган – верил и продолжал, не заботясь о последствиях. Потивеган считал этот мир, лишь материалом для собственных экспериментов, с каждым днём всё более амбициозных и опасных. Этот мир не был ему дорог. Он хотел создать, на его основе, свой и только для себя. Потивеган этого не мог, но верил, что может. А вот погубить наш мир, он всё-таки был способен…
Потивеган ночами наведывался в пещеры. Его сколь мудрёная, столь нелепая теория позволила ему «исправить», «усовершенствовать» Арфу Гортанга. По его замыслу всё сущее должно было прийти в движение: и земли, и воды, и небеса. С помощью агрегата, Потивеган собирался переустроить наш мир на своё усмотрение. Идея конечно безумная…, но нельзя сказать, что у него совсем ничего не получилось. Ему всё же удалось… нечто крайне противоречивое и опасное. Что-то… требующее внимательного изучения для извлечения возможной пользы, но не для отчаянных экспериментов в припадках страстного честолюбия.
