Той стоял, открыв рот, и безуспешно силился вспомнить верные слова. В итоге, совсем растерявшийся Той, вдруг сымпровизировал Слово:

{Не весь

не здесь

не сам

не свой

нашёл чужой

кем-то потерянный покой…}

Второе Слово, перебив Тоя, пропел сам Отшельник:

{…в пустых словах

сам по себе

из ничего

завёлся смысл

как мыши в погребах}

Старик нахмурился, прищурился… и улыбнулся:

– Давненько не слыхивал Быстрой речи, – он ещё раз окинул быстрым взглядом «подозрительную троицу», чуть задержался на сумке Ингмара, глянул мельком на мрачный силуэт Горы, вздохнул и заверил, – разговор будет.

К этому времени гости уже окончательно промокли. Отшельник жестом пригласил их в хижину, и сам заспешил вслед бегущим, обнаруживая неожиданную для старика прыть. Внутри кое-как разместились вокруг небольшого стола. Старик предоставил единственный табурет Алие. Из тёмного угла выкатил бочку для Тоя. Ингмару выдал ведро. А сам аккуратно присел на стопку пыльных фолиантов. Попугай тут же затараторил какие-то ругательства. Отшельник бережно переместил клетку и чучело под стол, поясняя с улыбкой:

– …местные завсегдатаи и мои обычные собеседники – гостей не любят.

Попугай, к всеобщей радости, сразу притих. А хозяин разлил по флягам гостей что-то из огромной бутыли зелёного стекла, и произнёс торжественно, будто тост:

– Быструю речь знаете…, что ещё?

Пока гости думали, кому и с чего начинать, старик выплеснул на улицу свой злополучный чай, наполнил свою кружку из той же бутыли, не делая паузы, как бы в едином жесте коснулся кружкой фляг оцепеневших гостей и разом проглотил содержимое.

Ингмар понял, что сейчас должен говорить он:

– Я собственно… делегирован Обсерваторией. Имею при себе инструмент, нотные, некоторые Слова…, – Ингмар закопошился в сумке, смущённо бормоча, – всё несколько бессистемно, у нас толком никто не знает, что может пригодиться… – Отшельник с интересом принялся разглядывать плотные, пожелтевшие листы и кленовую флейту Ингмара. Ингмар тем временем продолжал: – А вот люди со мной, я бы сказал, не случайные. Хотя встретил я их по дороге, специально не искал. Ну знаете, бывает, выбор есть, а выбрать нечего. А бывает, как бы… наоборот.

Отшельник, кивая и улыбаясь, зажёг лучину, разложил на столе бумаги Ингмара, и тут же принялся тасовать их на разные лады.

Напиток скоро подействовал на мучимых жаждой гостей. Движения Алии стали по особенному грациозны. Той всё время чему-то улыбался. А Ингмар всё ещё продолжал безостановочно говорить. Вдруг Отшельник прервал его:

– Да. Не с пустыми руками идёте и не с пустой головой. Но прежде, чем говорить о Переправе я должен поведать вам кое-что ещё.

Той не сдержал своего восторга:

– Ещё одна тайна, предваряющая тайну!?

– А… главная моя тайна в том, что я не умею хранить тайн, – отмахнулся старик. – Всегда всем всё рассказывал, остановиться не мог, жалел потом… Не сомневайтесь, в течение этого вечера вы будете знать всё необходимое, и даже кое-что лишнее!

Я то, всегда был готов говорить – нашлись бы понимающие. Долгие годы сюда забредали лишь скучающие бездельники. Любопытствовали. Тоже молодые. Бывало и книги кое-какие у них с собой были. Уходили, ничего не поняв, и врали потом другим.

Долго я вас ждал. Скучал без нашего с вами «дела важного, да неотложного», – Отшельник глотнул из кружки. – …старый стал, мысль теряю, отвык разговаривать с кем-то кроме себя самого… Про Переправу… Одно дело – переправиться. Это мы как-нибудь решим. Но вам, я так мыслю, хотелось бы ещё и назад вернуться. Так вот, хорошо бы, чтобы вы со всеми делами на той стороне управились дня за три.

Алия видимо не поняла, много это или мало. Оптимизм Тоя тоже нисколько не поколебался. А вот Ингмар нахмурился, слагая в уме множество зыбких и неконкретных данных. Старик же продолжал объяснять и уточнять нынешнее положение вещей:

– Гора наша дышит. Иной раз вздохнёт – берега разлома вздрагивают, крошатся, осыпаются. Провал нынче ширится с каждым днём. Петь мне всё труднее, потому деревья растут медленно, и найти подходящее всё сложнее. Если задержитесь там на день, другой, может статься, что задержитесь навсегда.

Сделав паузу, чтобы гости усвоили услышанное, Отшельник заговорил вновь:

– Ну, теперь можем…, – Отшельник глянул в маленькое оконце на темнеющее небо, – …хоть с утра идти к Переправе!

Старик зажёг свечу, допил содержимое кружки, вновь её наполнил, и тоном одновременно торжественным и извиняющимся объявил:

– На гостей моё имение не рассчитано… – брошу соломы, натяну тент, дам, чем укрыться. А пока хотел бы перед сном послушать о нынешней жизни Острова. Может, мне удастся этой ночью, во сне увидеть услышанное. А то если судить по тому, что рассказывают, забредающие сюда скучающие бездельники, так дела на Острове совсем плохи – знающих всё меньше, а вздорных слухов всё больше!

Отшельник потянулся бутылью к флягам гостей. Алия с Ингмаром запротестовали.

– У меня ещё плещется, – Алия отрицательно мотала головой и трясла флягой.

– Вот закусить бы с дороги…, – смущённо сетовал Ингмар.

Не успел отказаться только Той. И теперь оторопев, наблюдал, как его фляга наполняется до краёв.

Отшельник развёл руками:

– А вот закусить особо нечем, – но, глянув в маленькое, мутное окошко, тут же уточнил, – хотя кое-что, пожалуй, найду.

Отшельник выскочил из хижины, и вскоре вернулся с охапкой больших красных груш. А гости, тем временем, выложили на стол сушёную рыбу и сухофрукты.

Той живо и в красках описал нынешний Верно. Затем рассказал о цели своего путешествия, и о том, как она менялась и усложнялась по ходу его продвижения. Алия поведала, какие слухи нынче в ходу, и какие байки пользуются особым спросом на Рыбацком берегу. Ингмар долго и в подробностях объяснял, почему по такому важному поводу Обсерватория не собрала обстоятельную экспедицию с обозом, а послала одного его.

Пришло время и гостям задавать вопросы.

Той понял, что за сегодняшний вечер флягу ему не осушить. Он закрутил крышку, повесил флягу на пояс, и задал свой вопрос:

– А за что выгнали Потивегана из школы Гортанга?

– Скрывать тут нечего. Якобы, гортанное зелье ему понадобилось! Залез в погреб, напился, ворвался в лабораторию, начал насиловать ученицу… Ушёл побитый, «оскорблённый в лучших чувствах». Нельзя было представить, чтобы он пришёл потом извиняться. Потому он больше и не пришёл. Можно сказать, сам себя исключил. Чужих ошибок он не прощал, своих не признавал. Его уходу радовались. Слабые его ненавидели, сильные над ним смеялись.

Отшельник не спеша сделал глоток. Видя, что гости ожидают продолжения, он продолжил:

– Потивеган был по-своему талантлив, и многое ему удавалось легче и быстрее, чем другим. Но тщеславие жестоко мстит нам за наши победы… Он всегда спешил и никогда не оглядывался, ни на плоды своих стараний, ни на мнения других… Построение инструмента дело непростое. Работа с ним требует глубоких знаний и ответственности. А вмешательство в сложные тектонические процессы чревато. Все мы, в итоге знаем – чем. К счастью узнали мы это, пока что не в полной мере. Однако вернёмся к прошлому.

Потивеган тщился постичь учение самостоятельно и превзойти в Быстрой речи всех нас. Многое в пении даётся интуитивно. Тут невозможно свести всё к математике и физике. Потивеган сам ничего не понял, начал врать другим… Его уличали, он упорствовал. Как мы могли заставить его говорить правду? Разве что не кормить его, пока не скажет: «я голоден». Он не мог признавать поражений. Со временем он привык врать, а мы привыкли ни о чём его больше не спрашивать. Когда он остался один, то вероятно научился врать и себе самому. Втайне от всех, он продолжал свои опыты. Ночами он венчал себя связкой вендалы – фосфоресцирующих горных цветов, и поднимался в пещеры, к Арфе. – Отшельник замолк на время, будто что-то припоминая. И вдруг коротко пропел Слово: