Не разбирая, куда летит, Рузаев рыбкой сиганул прямо в щель между камнями. Он больно стукнулся головой, кожу на плече содрало. Сверху что-то зашипело и звонко грохнуло. От удара в ушах заложило. Поплыли красные пятна.

Раздался второй удар, затем рев двигателя. Вертолет вылез наверх и завис над скалами. Рузаев осторожно выглянул наружу. Все вокруг застилал дым. Из вертолета выкинули тросик, и по нему ловко, один за другим, на противоположный склон съехали три солдата в касках грибами. Охота началась.

Рузаев понял, что опасаться еще одной ракеты не стоит – по своим стрелять не станут. Он осторожно вылез из щели и, пригибаясь, бросился к пулемету. На камнях валялись красные ошметья, в которых Рузаев с ужасом опознал части человеческого тела – все, что осталось от маленького солдата. А вот второй солдат, как ни странно, был жив, хотя и оглушен. Из ушей у него сочилась кровь, руки тряслись. И все же он вытянул из-за спины автомат и неуверенным движением перезарядил его. Самым приятным было то, что уцелел и верный ДШК. Правда, патронов осталось совсем мало.

Рузаев осторожно похлопал вьетнамца по плечу. Тот, не отпуская автомата, обернулся. Молодое безволосое лицо с гладкой, почти по-детски чистой кожей было все в крови, которая блестела на солнце. Черные полосы копоти покрывали рваную гимнастерку. Блестящие глаза. Он не мог говорить. Но он улыбался щелочками глаз. Он вел себя достойно, он боролся с врагом и побеждал его. Он был настоящим воином. И Рузаев понимал это. Он слегка толкнул солдата в плечо, глазами показав в сторону скрывающихся за камнями янки. Вьетнамец кивнул, и змеей скользнул в расщелины, едва видимый для Рузаева, и уж совсем незаметный американцам. Сам Рузаев быстро развернул пулемет и стал прилаживать его на камнях. Потерянной станины сильно не хватало, но уж чем богаты… Судя по изменившемуся грохоту, вертолет обходил холм, пытаясь выследить беглецов. Рузаев взвел затвор и приник к прицелу.

Вертолет, страшный, как доисторический ящер, вылез не сверху, а сбоку. Ему досталось в бою – бок был грязен и закопчен, в нем виднелись точки пулевых пробоин. Гордый сознанием своей силы и непобедимости, своей мощи перед одним человеком, он вибрировал, будто смакуя предстоящую охоту. Лопасти со свистом рассекали воздух, с консолей щетинились стволы пулеметов. Из люка, опираясь на посадочную лыжу, наглой улыбкой оскалился сержант в широкополой шляпе и узеньких темных очках. Он с рычанием нажал гашетку, и пулемет ударил очередью по камням. Вертолет мощно развернулся, чтобы дать сержанту прицелиться. Дух Америки приготовился карать мятежных вьетнамцев, убогих крестьян, которые вместо сохи взялись за оружие. Да только тут были, мягко говоря, не вьетнамские крестьяне, которых так легко отстреливать сытым рейнджерам.

Солнце сверкнуло на голубоватом плексигласе кабины, и через стекло, в кружке зенитного прицела, совсем рядом с собой Рузаев увидел молодого чернокожего пилота в узких темных очках. Пилот сосредоточенно вел машину боком, держа под прицелом сидящего в люке сержанта весь склон холма. Рузаев нажал гашетку, моля пулемет, чтобы его не заело, не перекосило, чтобы не было осечки.

– Знаю, милый, – шептал он, – тебя бросали, били и еще не чистили. Но не подведи, пожалуйста.

И надежная советская техника не подвела. Пулемет ударил ровно и твердо.

Рузаев встретился взглядом с сержантом. Один из них умрет – это они поняли оба. И оба выстрелили. Но сержанта защищал лишь плексиглас, а Рузаева – камень. Удар пули смел сержанта с люка, швырнул внутрь вертолета. Рузаев перенес огонь на кабину пилота. Фонарь, прошитый крупнокалиберными пулями, треснул в нескольких местах. Взрыв осколков ударил в черное лицо, на прозрачный пластик хлынула кровь. Рузаев еще раз нажал гашетку. Пулемет ответил единственным выстрелом и смолк. Лента кончилась.

Вертолет медленно развернулся и затем нелепо скользнул вбок. Он задел посадочной лыжей склон, накренился, рубанул скалу винтом и упал. Зеленая туша развалилась на части.

Рузаев отодвинул ставшее почти родным оружие, по-кошачьи двинулся вперед и выглянул со склона. Упавший вертолет не взорвался, а просто развалился. Второй сбитый вертолет жирно чадил где-то внизу под кронами деревьев.

Десант явно захлебывался. Без поддержки с воздуха, без штурмовиков, которые расчистили бы дорогу, янки не могли удержаться в джунглях. Они были чужими в этой стране и поливали свинцом каждый подозрительный куст. Лес скрывал партизан, а горе-вояки в пятнистых комбинезонах, с размалеванными лицами, были заметными чужеродными элементами. Они отступали, четко сохраняя при этом порядок и еще нанося чувствительные потери перешедшим в контрнаступление партизанам. Но теперь уже весь прибрежный лес, казалось, кишел вьетконговцами. Выстрелы не просто перемещались, от них шевелилась вся листва. Если бы они были более дисциплинированны и стреляли так, как советские солдаты, от янки давно осталось бы одно мокрое место. Рузаев, глядя на бой, с горечью понимал, что это все же крестьяне, а не солдаты. Этот бы полк на полгода в его руки… А сейчас, прежде чем десант будет отбит, погибнет еще очень и очень много этих маленьких, шумных, вздорных, но очень гордых и упорных людей.

Джунгли сверху все более напоминали муравейник. И вьетконговский полк наступал уже совершенно хаотично, как толпа муравьев. И жив этот полк был только потому, что янки так и не смогли вылить на вьетнамкий муравейник свое ведро напалма. То, что «Фантомы» уже не смогут поддержать десант, понял и Рузаев, и американские командиры.

***

– Есть поражение цели! – Кашечкин аж подскочил. – Держу вторую цель.

– Уходит, – вздохнул Сорокин. – Отбой.

– Молодцы! – Шульц похлопал Кашечкина по взмокшей спине. – А теперь сматывайтесь отсюда!

– Сканирую… – начал было Кашечкин, но Сорокин оборвал его.

– Выключай немедленно! Врубай ложный маяк! Не хватало нам еще «Шрайк» на излучение привести.

Шульц вытащил у Сорокина с пульта наушники с микрофоном.

– Седьмой! Поднимайте охрану. Перебазируемся. Половину охраны оставить здесь для отвлечения противника. Как десант? Сколько их? Что? Поднимайте восьмую бригаду. Некогда, сам поведу. Да-да, сам поведу бригаду.

Сорокин щелкал тумблерами. Смолкло гудение пультов и шкафов автоматики. Дизеля в последний раз ухнули, поперхнулись и смолкли. Погас основной свет, сменившись тусклым резервным освещением.

Сорокин нажал красную кнопку. Взвыла сирена, означавшая срочную эвакуацию.

– Уходим.

Командир пропустил операторов, Шульца, Гору и Кашечкина, вышел последним, закрыл дверь и нажал рычаг запора. Вьетнамцы кинулись под кабину и начали выкручивать гайки кабельных разъемов.

К ним бежал Тхан Донг.

– Какие будут приказания? – коверкая слова, спросил он.

– Быстрее разряжайте установки, уходим на вторую позицию.

– Есть! – Тхан Донг приложил руку к своей армейской панамке, отдавая честь, и хотел уйти.

– Тхан Донг! – остановил его Шульц. – Десять автоматчиков со мной в девятую бригаду. Остальные пусть укрепляют эту позицию. Мало ли что. Идите.

В руках у Шульца уже был автомат. Он привычно проверил оружие и спокойно закинул его за спину.

– Ну, ребята, ни пуха! – махнул он и пошел вслед за Тхан Донгом.

В это время Кашечкин с вьетнамцами уже полностью разобрал кабельную колодку и навинтил на нее крышку. Попинав для проверки скаты кабины, он вышел через пандус, достал флажки и встал посередине проема.

– Заводи!

Кашечкин поднял левую руку с флажком и сделал правой круговое движение. Водитель-вьетнамец высунулся из дверцы и поднял руку. Двигатель взревел. Огромный трехосный тягач вздрогнул и начал задом заползать в блиндаж. Кашечкин встал спереди и чуть сбоку и начал флажками направлять его к сцепке. Два вьетнамца в глубине блиндажа, пыхтя и обливаясь потом, вытаскивали крюк.

– Стой! – Кашечкин поднял флажки. Тягач пошел не в том направлении. – Вперед!