– Понимаю серьезность проступка.

– Вы же знаете, что на рикше ездить запрещено. А вы катаетесь. Прилюдно. Что скажете?

– Я только раз съездил.

– Это еще не все. Вы думаете, я не знаю, куда вы ездили и чем там занимались? – Шульц встал и начал расхаживать по кабинету. – Половина миссии говорит про ваш роман.

– Какой роман? – попытался возразить Кашечкин.

– Все посольство говорит, – отчеканил Шульц, – что лейтенант Кашечкин поехал на рикше к любовнице. Все посольство! Как вы это допустили?

– Извините, товарищ полковник!

– Понимаете ли вы, лейтенант, что я обязан подать на вас рапорт? – Шульц подсел к Кашечкину и начал тихо, но строго выговаривать, делая акцент на каждом слове.

– Вы только что из госпиталя. Вам следует отправляться в часть. А вы с неясными целями ездите на рикше. Поэтому хорошенько запомните – вьетнамцы все видят и все знают, но они слухов не распространяют. А вот здесь, – Шульц показал пальцем вокруг, – видят меньше, а говорят больше.

– Я понял, – ответил Кашечкин, – я это прекращу.

Шульц грустно посмотрел на него.

– Ничего вы не поняли. Пешком ходите, лейтенант, пешком. Выполняйте!

– Есть! – Кашечкин сделал «налево кругом» и вышел, пытаясь понять, почему это у полковника было такое двусмысленное выражение лица и такие странные интонации.

Тем временем Шульц плотно закрыл дверь и повернулся к рикше. Для начала заговорщицки оглядел кабинет, приложил палец к губам и выудил из кармана еще десять донгов. Рикша, мирно сидевший в уголке со стаканчиком водки, сразу оживился и быстро-быстро начал объяснять, что он человек маленький, что у него плохо со слухом и зрением, а еще хуже с памятью. Он, мол, и не помнит всех своих пассажиров, и даже никак не может вспомнить, как попал в этот кабинет.

Шульц прервал его словесный поток, сунув донги в сухую ладошку и стянул с головы конусообразную шляпу. Рикша замолк и не сопротивлялся. Он уже подсчитал, что шляпа его и донга не стоит, и если этот странный «льен со» хочет ее, то за пять донгов может взять.

Однако Шульц этим не ограничился, а начал ловко развязывать куртку. Вьетнамец встревожился.

– Давай одежду! – Шульц говорил по-вьетнамски медленно. – Я скоро вернусь.

И сам расстегнул свой форменный китель. Чтобы окончательно успокоить вьетнамца, достал из стола еще тридцать донгов, поставил сверху бутылку рисовой водки и подвинул это сооружение рикше. У того загорелись глаза, он ловко схватил деньги и начал проворно раздеваться.

– На! – Шульц протянул ему свою старую рубашку.

Вьетнамец взял ее, накинул на плечи и с нерешительным видом взялся за штаны. Шульц кивнул и тоже начал снимать брюки. Через пять минут в кабинете сидел вьетнамец без штанов, утопавший в рубахе Шульца. Сам Шульц быстро натянул его одежду, которая по ширине имела хороший запас, а вот по длине – нет, и обнажала ноги почти по икры, а руки – по локоть. Но Шульц остался доволен. Он водрузил на макушку соломенную шляпу и поплотнее затолкал вьетнамца в кресло, объяснив, что выходить из кабинета нельзя.

Для надежности Шульц запер кабинет на ключ и, стараясь пригибаться, чтобы скрыть свой рост, засеменил во двор. Там он уселся на велосипед и ловко покатил по улице. Вьетнамцы удивленно смотрели ему вслед, но встречные европейцы, в том числе и советские, не замечали в неуклюжем рикше с лицом, закрытым широкой шляпой, ничего странного.

До дома, где жила Фан Ки Ну, Шульц доехал абсолютно незамеченным, хотя и потратил на это больше времени, чем Кашечкин с профессиональным рикшей. Он слез с велосипеда, разулся на крыльце и постучал.

Дверь открылась, и в нее высунулась сразу половина обитателей дома. Еще половина высунулись в окна.

– Привет, Фаонг! – негромко поприветствовал Шульц сестру Фан Ки Ну, которую родственники тут же пропустили вперед.

– Здравствуйте, Гера! – Фаонг поклонилась. – Прошу.

Родственники тут же цепочкой потянулись из дома. Впереди шла бабушка, неся свернутую циновку, за ней дедушка. Затем их дети, братья и сестры с мужьями и детьми, циновками, котелками риса и чаем. Вся эта компания вторично расселась возле пруда и уставилась в окно, делая вид, что им совершенно не интересно, прихлебывая чай и внимательно прислушиваясь.

Фан Ки Ну пыталась проскочить вместе со всеми, но Шульц ловко поймал ее за руку.

– Стой! – скомандовал он. – Кашечкин к тебе ездил?

– Да, – Фан Ки Ну кивнула.

– Ну и как?

– Все в порядке.

– Скажи своим домашним, чтобы помалкивали. Он тебе нравится?

– Да.

– Отлично. В городе больше свиданий не устраивайте. А то испортишь парню биографию, и все. Я постараюсь вас командировать вместе к Сорокину. Поедешь?

Фан Ки Ну снова кивнула.

– Ну иди. И чтобы все тихо.

Шульц прошел в комнату, из которой бабушки, дедушки и родственники вынесли часть циновок, а часть предусмотрительно сложили в две стопки. Ни слова не говоря, Шульц обнял Фаонг и крепко поцеловал ее. Она ответила на поцелуй, а затем стала снимать платье. Им было хорошо.

Вернулся Шульц уже под утро. В кресле спал рикша, обнимая пустую бутылку. Шульц растолкал его, переодел и, дав еще десять донгов, выпроводил наружу. Рикша ничем не выдавал своего недоумения и лишь очень внимательно осмотрел велосипед. Тот был в порядке.

Шульц вернулся к себе, достал из стола чистый лист бумаги и начал писать рапорт.

«Во время пребывания в госпитале лейтенант Кашечкин проявил мужество и моральную стойкость. Несанкционированных связей не имел. Общался только с врачами и переводчицей».

Шульц задумался и погрыз ручку.

«С этими представителями местного населения завязал глубокие дружественные связи».

Шульц задумался еще раз.

«В этих связях показал себя с наилучшей стороны и поддержал положительный образ и высокую репутацию советского офицера».

– Надеюсь, что поддержал, – вслух сказал Шульц, поставил жирную точку и запечатал рапорт в конверт.

Глава 20.

Философские беседы полковника Рузаева об Апокалипсисе

Мне нужно действовать.

Я каждый день

бессмертным сделать бы желал,

Как тень

великого героя.

И понять

я не могу, что значит отдыхать.

Михаил Лермонтов

Ярость полковника Хантера не знала границ. Он, командир полка стратегической авиации Соединенных Штатов, шаг за шагом терял свое незыблемое преимущество в небе. Одна операция, конечно, прошла успешно, но и она не обошлась без потерь. Ракетчики, противостоявшие американцам, на ходу перестраивались и готовили все новые и новые сюрпризы.

Дошло до того, что новейшие высотные стратегические бомбардировщики уже не могли летать на высоте. Там, где позволяла местность, им приходилось снижаться и идти возле земли. И если «Фантом» на бреющем полете выглядел даже красиво, то стратегический гигант представлял собой жалкое зрелище. Хантер, посмотрев на выполнение такой миссии, только плюнул в ярости. Он поклялся, что сам никогда не опустится до подобного стиля пилотирования. Поэтому, когда его вызвал генерал Форд, он обрадовался возможности что-то предпринять.

На этом совещании битых стало больше. Присутствовали пострадавшие от русских Хантер и Уилсон. В углу сидел мрачный Макмиллан. Присутствовали командиры пехотных полков Каупер и Ланс. По их свирепым взглядам в сторону авиации Хантер понял, что в пехоте тоже далеко не все в порядке.

– Господа! – начал Форд. – Центральное разведывательное управление попросило меня о помощи…

Полковник Уилсон скривил губы, подавив усмешку. Могущественное ЦРУ никогда никого ни о чем не просило, а лишь приказывало. Это управление имело влияние непосредственно на президента.