«Новгородцы, когда были еще язычниками, имели идола, называвшегося Перуном. т. е. богом огня, ибо русские огонь называют «перун». И на том месте, где стоял этот их идол, построен монастырь, удержавший имя идола и названный Перунским монастырем. Божество это имело вид человека с кремнем в руке, похожим на громовую стрелу (молнию) или луч. В знак поклонения этому божеству содержали неугасимый ни днем, ни ночью огонь, раскладываемый из дубового леса.

И если служитель при этом огне по нерадению допускал огню потухнуть, то наказывался смертью» (Подробное описание путешествия голштинского посольства в Московию и Персию, составленное секретарем посольства Адамом Олеарием. М., 1870, с. 80-81. Далее следует рассказ о дубине, брошенной Перуном и о ежегодном празднике Перуна. О языческом культе деревьев см. с. 60-61.)».

Я коснулся этого божества, потому как он хорошо известен историкам, чем моментально воспользовались «родноверы». Только это не отец их, как они заверяют, а огонь. Будем поклоняться огню? Конечно, нет. Сегодня, в отличие от древних веков, сам по себе огонь нам не кажется какой-то мистической ипостасью. Да и чем-то уж очень необходимым, без чего не прожить. Мало того, что его теперь стало легко раздобыть, мы можем разогреть или приготовить пищу и другими способами. Как и отопить жилище.

Но через порог огнепоклонение ступили многие народы. А сейчас, насколько это актуально? Говорит о развитии и пути вперед или об обратном? Причем, в действиях наших предков прослеживается явный примитивизм. Даже довести до ума и как-то развить теорию об огне они не сумели. В отличие от тех же персидских огнепоклонниках.

Теперь перейдем к, непосредственно, самому началу Крещения. Некому, как сегодня иногда озвучивается, якобы, военному вмешательству христиан.

«В Новеграде людие, уведавше еже Добрыня идет крестити я, учиниша вече и закляшася вси – не пустити во град и не дати идолы опровергнут. И егда приидохом, они, разметавше мост великий, изыдоша со оружием. И аще Добрыня прещением и лагодными словы увещевая их, обаче они ни слышати хотяху. И вывезше 2 порока (метательных орудия) великие со множеством камения, поставиша на мосту, яко на сущие враги своя. Высший же над жрецы славян Богомил, сладкоречия ради наречен СОЛОВЕЙ, велъми претя люду покоритися.

Мы же стояхом на Торговой стороне, ходихом по торжищам и улицам, учахом люди, елико можахом … И тако пребыхом два дни, неколико сот крестя. Тогда тысецкий новгородский Угоняй, ездя всюду, вопил:

«Лучше нам помрети, неже боги наша дати на поругание!»

Добрыня еде в Новгород. К слову, в свой родной город. Где жрецы возмущают народ. Это единственный случай, известие о котором дошло до наших дней, свидетельствующий о «большой драке» христиан и язычников. Этим фактом к месту и без постоянно прибегают «родноверы», плачущие о каком-то истреблении. И раз больше им вспомнить, по сути, нечего, они манипулируют именно этим событием уже довольно-таки долго и останавливаться не собираются.

Отмечаем, первым делом, факт того, что в городе уже точно был как минимум один христианский храм. Много христиан. Принявших веру, разумеется, добровольно. В городе жила жена Добрыни. Жрецам, во что бы то ни стало, необходимо было «столкнуть лбами» язычников и христиан. Чтобы вторым как можно сильнее навредить, и они разозлились, а первым уже было некуда отступать.

Для этого кудесник-оратор Соловей уговаривает новгородцев устроить погромы христиан. Требует крови. В итоге убивают жену Добрыни и многих христиан. Разрушают храм. Затем выводят 5 тысяч людей на встречу Добрыни биться с ним. Добрыня побеждает. Командир язычников сбегает. Добрыня входит в город и уничтожает идолов.

Никаких сведений о погромах и преследованиях. Говориться лишь о том, что люди плачут «за идолов». И это после убийственных погромов, устроенных язычниками? Так кто же устроил эту «заварушку»? Сами поганцы. А о каком геноциде может идти речь, если сошлось два войска, и одно из них отступило?

«Народ же оноя страны (левый берег Волхова, где был Детинец), рассвирепев, дом Добрынин разориша, имение разграбиша, жену и неких сродник его избиша … (военачальник Добрыни Путята переправился через Волхов) выше града (т. е. там, где Перынь) и вошел во град … Людие же страны оные, услышавше сие, собрашася до 5000 оступиша Путяту и бысть междо ими сеча зла.

Неки шедше церковь Преображения господня разметаша и домы христиан грабляху … (Добрыня победил язычников) и а бие идолы сокруши – деревяннии сожгоша, а каменнии изломав, в реку вергоша; и бысть нечестивым печаль велика. Мужи и жены, видивше тое, с воплем великим и слезами просяще за ня, яко за сущие их боги …» (Татищев В. Н. История Российская, т. I, с. 112-113)».

Но на этом язычники не успокаиваются. Они, именно и только они, переходят к настоящему террору. Пытаются развязать настоящую войну. Помазать своих поклонников христианской кровью. Однако это у них не выходит.

«В Киеве в 1068 г. был убит новгородский епископ Стефан («свои его холопи удавиша»). В Новгороде около 1071 г. появился волхв: «творяся акы бог. Здесь тоже собирались убить епископа, и «людие вси идоша за волъхва». Только смелость и решительность князя Глеба Святославича, зарубившего языческого жреца топором, позволила восстановить положение, после чего вполне естественно предположить репрессии против язычников. Церковные писатели в это самое время писали о том, что русские люди «словом наречающеся хрестияне, а поганьскы живуще», дьявол переманивает их от бога «трубами, гуслъми, русальями». (Новгородская I летопись, с. 188. 1068 год)».

ЧЕРПАЯ МУДРОСТЬ ИЗ БЫЛИН

И они нам также ясно свидетельствуют именно о человеческих жертвоприношениях, проводимых древними славянами, что сразу заметил Рыбаков:

«Принесение Садка в жертву царю Водянику обставлено по всем правилам языческого жертвоприношения: как только подводный владыка остановил невидимой силой корабль или поднял грозную бурю, Садко начинает одаривать море бочками серебра и золота, откупаясь от царя, но это не помогает:

Ай же, вы дружки-братья корабельщики,

Верно не пошлины Поддоный царь требует,

А требует он голову человеческу!

(Новгородские былины, с. 188.)

Далее происходит жеребьевка, выбор жертвы по воле судьбы. Такая жеребьевка описана в летописи, когда за неделю до Перунова дня в 983 г. определяли жертву. Художник Радзивиловской летописи показал технику обряда: князь бросал игральные кости, и тот, кому выпадало счастливое число (шестерка), считался пригодным. Здесь бросали в море деревянные жребии, и тот, чей жребий тонул, должен быть утоплен. Обреченного не просто бросали в воду, а спускали на воду «дощечку», «дощечку дубовую» (часто), на «колоду белодубову» или в поздних вариантах – «шлюпоцку».

По поводу разорения христианских храмов язычниками в тех же былинах:

«В некоторых вариантах былины о Садке наряду с церковью Николы упоминается на втором месте церковь Спаса-Преображения (Новгородские былины, с. 212), что соблазнительно сопоставить с тем, что новгородцы-язычники в 989 г. «церковь Преображения господня разметаша». В восстановлении этой церкви вскоре после утверждения христианства был особый символический смысл».

Теперь предлагаю поговорить о тех людях древности, которые и осуществляли все те бесчинства, убийства и прочие непотребства. О людях, чьим именем сегодня себя называют многие неязыческие учителя. О жрецах.

Неужели, как сказала мне одна малодушная женщина, ты веришь, что наши предки могли быть столь кровожадны, как ты мне рассказываешь? Нет, ответил я ей. Это были сущие ангелочки, которых «оклеветали» злые историки. А кто, спрашивается, был идеологом всех тех мерзостей, творимых нашими предками в первое тысячелетие?

Рыбаков. Глава 7. Жреческое сословие древней Руси. Волхвы:

«В 1024 г. волхвы, обосновавшись в Суздале, подняли «мятежь велик» во всем Верхнем Поволжье; в 1071 г. два «кудесника» распоряжались на огромном пространстве от Волги на 300 км к северу до Белоозера. В обоих случаях языческие жрецы (возможно, местного мерянско-вепского происхождения) приносили человеческие жертвы: