А главное, был один инцидент десять лет назад… Дело в том, что в наших краях есть Крепость Радужная. Так вот, ее казаки были на фронте в тот момент, когда противник обошел наши расположения с фланга и вышел к Радужной, где жили жены и дети казаков ее гарнизона. В самой же Крепости оставался один десяток.

Узнав об этом, казаки из Радужной бросили фронт, накануне наступления, оголив его большую часть, и понеслись в свою крепость спасать родню. В результате наступление провалилось, ушедших спешно заменили оставшимися, растянув силы и еле-еле вообще удержав те свои позиции, которые достались с большим трудом и потерями.

Тогда всю Радужную выселили обратно в Казачий край. А бросивших фронт отправили до конца их дней на каторгу. Гарнизон заменили. Со всех остальных крепостей убрали семейных, если они жили с семьями. Теперь казак приезжал на время своей действительной службы, которая длилась семь лет, служил, а затем возвращался домой. Офицеров старались заменять каждые лет пять-шесть.

Поэтому в Ставрополе не было наших потомков. Не было тех, кто по праву назвал бы город своим. Вместо них это делали дети забулдыг и проституток. Которые вели себя с каждым днем все более и более дерзко.

ПАДЕНИЕ НРАВОВ

В те первые недели после известия о гибели Второго Степного полка, даже произошло какое-то подобие бунта возле стен тюрьмы. Собралась большая пьяная толпа, требующая освободить некого арестанту Башку. Бунтовщики стали грязно ругаться в адрес казаков и кидать камни в уличные посты, размещенные на крыше тюрьмы.

Сотник Орищенко тщетно ждал помощи от жандармов. Хотя не заметить беспорядков, несколько часов происходящих практически в центре Ставрополя, они не могли. А когда казаки увидели, как жандармский патруль спокойно прошел не в далеке от тюрьмы мимо, достали ружья, вышли на крышу и дали один залп в небо. Затем навели дула на беснующуюся толпу и стали кричать, чтобы та расходилась. Сыпля проклятиями, осаждающие тюрьму подчинились.

В тот момент нам было уже нельзя ходить по городу с оружием. Даже с холодным. Максимум – с плеткой. Все наши ружья и сабли, по приказу губернатора, находились в оружейном арсенале тюрьмы. Из-за этого стали даже происходить стычки с горожанами, иногда в пьяном виде нападающих на идущего в форме казака в ночное время. Но эти происшествия жандармерия игнорировала. Никто в них не разбирался.

А когда толпа бесчинствовала возле тюрьмы, один казак, из отдыхающей смены, прибегал, как потом выяснилось, к начальнику жандармерии. Тот как раз собирался в парную. Даже не дослушав казака, он резко бросил что-то типа – «нет причин для беспокойства, разойдутся сами» и ушел с веником.

Наверное, стоит рассказать, кто такой этот Башка. В Ставрополе он появился недавно, но сразу привлек к себе внимание даже ленивой жандармерии. По кабакам часто слышались его крики о том, что царь про нас забыл. А потому мы сами вольны жить, как вздумается. И вообще, мы на ничейной земле. Поэтому общепринятому закону подчиняться не должны. Попы – «обманщики», а казаки «опричники» часто говорил он. И вокруг него всегда собиралось много пьяниц-бездельников, готовых внимать ему часами.

Арестовали его после того, как он ночью ограбил и пытался сжечь церковь. Это была маленькая часовня, служащая для горожан. Единственная в Ставрополе, после ухода полка со своим храмом. Тогда его кто-то увидел из местных, сбежалось несколько мужиков и Башку схватили. С ним еще кто-то был один, но он ушел, так как был потрезвее предводителя. А то, что все затеял именно Башка, никто и не сомневался.

Все знали, что он не просто человек не верующий, а прямо такой богоненавистник. Рассуждал он так. Это не наш Бог, а еврейский. Поэтому нам ему молиться не стоит. Лучше совсем никому, только не этому. Как-то, еще до ареста, он на рынке поспорил с диаконом того храма, который в последствии попытается сжечь. Ну как поспорил, стал задевать отца Даниила, а тот пытался успокоить Башку.

«Вы нам врете, – кричал как можно громче он, больше для вида – учите всех любить, а казакам позволяете убивать».

«Так они же слуги государевы, – отвечал священнослужитель, – к тому же нас защищают».

«Значит вас ваш еврейский Бог не защитит, или вы просто сами в него не веруете?», – не унимался Башка.

«Бог с тобою, что ты говоришь такое, и волосы наши сосчитаны», – говорил тихо отец Даниил.

«Ах так, тогда зачем нам здесь казаки? Это убийцы, а вы их прямо с оружием в храм пускаете».

Когда на горизонте показался казачий патруль (это происходило в последние недели пребывания в Ставрополе Второго степного полка), Башка быстро затерялся в толпе.

Видели его часто с одной девкой. Из бедных, легкого поведения. Но не проституткой. Вроде как это была его пассия. Была она слегка полноватой, с огненно рыжими волосами и засыпанном конопушками лицом. Однако симпатичным.

Так вот этого негодяя и пытались отбить смутьяны. Вел себя Башка в тюрьме вызывающе. Он прекрасно знал, что у нас здесь организовано несение службы в полном соответствии с законом. Бояться ему было нечего. Да он драться и не кидался. А только бывает зайдет в его камеру утром казак, заступающий на пост, который отвечал за сектор, где была камера Башки (такой был порядок – осматривать камеры заступающей сменой), и он на казака с вызовом посмотрит и скажет:

«Вас еще не перебили, господа степняки?».

В один из тех дней, следующими сразу за попыткой мятежа, я, как частенько в свободное время, отправился к одной женщине, с которой имел отношения. Звали ее Юлия. Была она на десять лет старше меня, вдова, воспитывала пятнадцатилетнего сына. Он учился в городской гимназии. А мать работала фельдшерицей в больнице.

Познакомился я с ней в ту ночь, когда меня ударили ножом в плечо. Был я тогда урядником и заступал частенько начальником патруля. В мои обязанности входило, в сопровождении двух казаков, ходить по городу и препятствовать нарушению порядка. Конечно же у нас был свой маршрут. В минуту, предшествующую ранению, мы обходили, помню, квартал, расположенный у самого Черного леса.

В одном из дворов мы услышали шум. А в том районе люди жили скученно. Двор занимало до десяти не больших домиков. Зайдя туда через полуоткрытые большие ворота, мы увидели толпу мужиков. Посреди этой компании стоял стол со множеством бутылок, а возле этого всего два взрослых рослых парня, смеясь, толкали друг к другу по очереди, как мячик, худенького мальчонку, который кричал:

«Дяденьки, не бейте, не бейте».

Увидев нас, пьяная толпа замолкла на мгновение, но быстро пришла в себя. Все люди из нее остались молча стоять на своих местах, а к нам развязанной походкой стали подходить пятеро, судя по всему, заводил.

«А, казачки, – сказал один из них, – а что вам здесь нужно, убирайтесь-ка по-хорошему».

В ту же секунду, как он договорил, моя плетка обрушилась на его лицо, превратив щеку в клочья, что его самого сильно пошатнуло, покатив по земле. Тут же его четыре приятеля накинулись на нас. Пока я отбивался плеткой, заметил, что нападающих уже стало на много больше. Вдруг, я увидел летящую с чем-то блестящим руку, направленную к моей груди. Сработал защитный рефлекс, и я повернулся боком, подставив под удар плечо.

В эту секунду пронзительная боль охватила всю мою руку от плеча до локтя и заставила немного согнуться в левый бок. В этот момент я услышал выстрел. Пока мы просто дрались, казаки отбивались от нападавших прикладами. А, увидев, что меня чем-то пырнули, один из ребят сделал выстрел.

Я оказался в дымном облаке, а от нас разбегались в разные стороны пьяные мужики. Как только пороховой туман рассеялся, я увидел лежащего на спине человека (это был тот, кто ударил меня ножом), а не вдалеке, сидящего на корточках того самого юнца, который недавно летал мячиком по подворотне.

Дальше я запомнил только то, как мы с казаками шли куда-то быстрым шагом, ребята вели меня под руки, а впереди бежал тот мальчик и кричал: