Случайно мне удается познакомиться с мужчиной, который собирается отдать свою новорожденную дочь в приют. Его жена смертельно больна, и он понимает, что не сумеет позаботиться о дочке. Я предлагаю свою помощь и навещаю умирающую. Несчастная женщина видит во мне будущую мать своей девочки, и через пару месяцев мы оформляем все бумаги. После этого Мэдсу больше нечего поставить мне в вину, и он соглашается потратить все наши накопления на открытие бакалейной лавки. Предполагается, что я возьму на себя заботу о Дженни, так зовут нашу приемную дочь, а Мэдс будет заправлять делами. Однако в супружеской жизни редко все идет так, как расписывает пастор. Мэдс увольняется со службы и целыми днями торчит дома, а я разрываюсь между хозяйством и лавкой. Всегда и везде требуется разрешение супруга. Рабочие, поставщики, покупатели – буквально все поголовно требуют от меня бумаги с его подписью. Мэдс чувствует свою власть и наслаждается этим. По мере того как растут наши долги, множится и моя ненависть к мужу, который только и делает, что вставляет мне палки в колеса. Ненависть гораздо чаще, чем любовь, становится взаимной.
Когда Дженни было восемь месяцев, ее мать смертельно заболела. Миссис Соренсен умоляла нас доверить воспитание ребенка ей. Моя жена сама передала малышку на руки Белль и взяла с нее клятву, что та будет заботиться о девочке, оберегать и растить как родную. Белль обещала все исполнить, уверив, что эта клятва для нее священна. Вскоре моя супруга скончалась. После того как мою девочку удочерили, я часто с ней виделся. Когда Белль приводила Дженни ко мне, та всегда была нарядно одета и выглядела счастливой.
Энтони Олсен, родной отец Дженни Ганнес
Однажды, разбирая счета, я замечаю несколько странных конвертов с печатью страховой компании. Согласно этим документам, мы ежемесячно отчисляем без малого десять долларов, хотя едва сводим концы с концами и не всегда можем позволить себе купить товар в собственной лавке.
– А если магазин сгорит? Ты думала, с чем мы останемся тогда?! – негодует Мэдс в тот вечер.
Оказывается, он без моего ведома застраховал на кругленькую сумму не только лавку, но и свою жизнь. Конечно, муженек просто развесил уши, когда агент вещал ему о выгодности этих трат, но чем больше он понимает, что его облапошили, тем ожесточеннее доказывает свою правоту.
– У нас же ребенок! – выкладываю я свой главный довод.
– Всего один ребенок, да и то не мой! Женщины по пятеро детей без мужа воспитывают, а ты жалуешься! – орет Мэдс.
В это мгновение я отчетливо понимаю, что этот размазня свинцовой гирей повис на моей шее. Ближе к четырем утра нужно отправляться в лавку. Я беру с собой Дженни, и мы вдвоем шагаем по пустынной улице, отворяем тяжелую дверь магазина и какое-то время разглядываем товары на полках. Когда предрассветная дымка начинает рассеиваться, я снимаю колбу с закопченной керосиновой лампы и «случайно» роняю ее на кучу тряпья, сваленного на полу. Огонь распространяется в считаные секунды. Мы с Дженни пару мгновений наблюдаем за тем, как пламя беспощадно уничтожает все, что было создано за годы моего труда, и выбегаем прочь, заслышав звон пожарного экипажа.
Раз уж мы так долго платили по страховке, пора бы и компании немного раскошелиться. Впрочем, как я и ожидала, эти деляги не спешат выдавать нам компенсацию и даже учиняют судебное разбирательство, но мы выигрываем дело. Когда вспыхнул пожар, внутри были только мы с Дженни, а какой спрос с женщины и ребенка?
Мэдс ни о чем не догадывается и теряет голову от тех шальных денег, которые внезапно сваливаются на него. Муж начинает тратить их совершенно бездумно, скупая всякий хлам и соглашаясь буквально на любые сомнительные схемы обогащения. Половину вырученных денег Мэдс отдает некоему господину, который предлагает вложиться в золотодобывающую компанию на Аляске. Потом, конечно, выясняется, что этот человек мошенник. Впрочем, на выплату по страховке мы все же успеваем купить приличный дом и на зависть Олине переезжаем в престижный район. Естественно, как только проносится весть о том, что мы выиграли суд у страховщиков, сестра тут же загорается желанием наладить родственные связи. Правда, она в основном действует через Мэдса, при любой ссоре всякий раз вставая на сторону моего муженька. По ее словам, без него мне не стоило бы и мечтать о том, чтобы жить в таком доме. Вдобавок ко всему она твердит о том, что семья с одним ребенком – это не семья. Мэдс соглашается с ней и в этом. Сдавшись, я отправляюсь в приют и беру на попечение сразу четырех сироток. Благо мы только недавно поселились на новом месте, поэтому соседям я просто говорю, что на время переезда мы оставляли детей у родственников.
Уже через пару дней Мэдс начинает лезть на стену из-за неумолчного детского плача, наполнившего наше новое жилище. Каролина и Аксель не унимаются ни на секунду, а вот Миртл и Люси ведут себя куда спокойнее. Богу угодно забрать шумных детей первыми. Я непричастна к этим смертям. Много ли шестимесячным сироткам надо? Не дай им вовремя поесть, оставь случайно на сквозняке – и вот уже Всевышний прибрал их на небеса.
Досаждают не дети, а Мэдс, который отравляет мою жизнь куда сильнее, чем неугомонные малыши. Он для меня словно кость в горле: мешает вести дела, раздражает вечными придирками, а с некоторого времени еще и начинает ревновать. Последнее вовсе не так приятно, как мне всегда представлялось. У нас останавливается парень по имени Питер, который недавно приехал из Норвегии. Этот человек на несколько лет моложе моего мужа и так красив, что меня охватывает смущение. Питер живет в нашем доме несколько месяцев, и каждый вечер Мэдс, недобро ухмыляясь, твердит, что такая никчемная и уродливая старуха, как я, вызывает лишь жалость, когда смотрит на кого-то вроде Питера.
– Что губу-то раскатала? Все равно Питер на тебя даже под дулом пистолета не взглянет. Верно говорю? А, Питер? – зубоскалит муж, а я пытаюсь сдержать подступающие к глазам слезы и прячу лицо под изучающим взглядом молодого человека.
Такие разговоры повторяются из раза в раз, отчего во мне копится ненависть не только к мужу, но и к нашему гостю. Питер уезжает, найдя работу в соседнем штате, и к этому времени я уже твердо убеждена в том, что больше не хочу видеть Мэдса в своей жизни.
Я покупаю несколько пузырьков крысиной отравы, но пока не уверена, смогу ли ее использовать, захочу ли. Конечно, равнодушие постепенно превратилось в лютую ненависть, но тринадцать прожитых лет – это все же немалый срок. В тот день мы сильно ссоримся. Я обнаруживаю, что теперь муж застраховал свою жизнь на две тысячи долларов. Страховка заканчивается через пару дней, а Мэдс все еще жив, так что все потрачено впустую. Вместо того чтобы признаться в собственном промахе, он, хлопнув дверью, уходит из дома с намерением снова купить страховку на сумму вдвое больше предыдущей.
Вечером муж действительно приносит подписанный договор. Выпив чаю, он чувствует недомогание и ложится отдохнуть. Миртл и Люси гостят у сестры, дома только Дженни. С наступлением темноты Мэдсу становится хуже, он мучается животом, а я приношу ему отвар, чтобы «успокоить желудок». Через несколько часов он начинает тяжело дышать. Я наблюдаю за тем, как он хрипит и корчится от боли в попытке сделать вдох. Его глаза широко раскрыты, но он ничего не видит перед собой. Мэдс знает, что я наблюдаю за ним. Уверена, что знает. Вскоре его сердце останавливается навсегда.
Когда все кончено, я поднимаюсь с кушетки и внезапно замечаю, что все это время Дженни не спускала с меня глаз. Этого я не ожидала. Девчонка невесть что может наплести полиции, но делать нечего. Остается надеяться лишь на то, что дочь не выдаст меня. В полиции уже и так с большим подозрением отнеслись к внезапной смерти двух сироток. Если умрет не только Мэдс, но и Дженни, расследования не избежать.
Полицию мало интересует смерть обычного работяги, а вот коронер сначала долго изучает тело, а потом просит пузырек из-под лекарства, которое принял на ночь мой муж.
