– Благодарствую, государь, за такое приглашение. Но что-то сердечко побаливает. Кабы там чего не случилось. В Новгороде народ, ты, государь, знашь, ой какой. Поеду!

– Ну, ступай с Богом! – почти в один голос произнесли князь и митрополит, осеняя его крестным знамением.

Сердце не обмануло архиепископа. Прибыв в родной град, он его не узнал. Вначале даже растерялся, не зная, что делать. Но, поразмыслив, сказал себе: «Дурак и тот в кипящий котел руку не сунет» – и отправился в свою «вотчину» Псков.

Нового архиепископа псковитяне встретили сдержанно. Феофила это не обескуражило. Он знал, что они давно просили митрополитов, чтобы учредили в городе свое архиепископство.

Новый архиепископ начал с того, что посетил несколько полуразвалившихся изб, побывал и у мастеровых людей. Не обошел бояр и купцов. Свои проповеди он строил не только на любви к Господу, но нещадно ругал пьяниц, приводил конкретные примеры. Досталось и местному духовенству, и посаднику. Это не могло не понравиться народу. Почувствовав это, Феофил начал говорить о Москве, великом князе, что заботится о мире и спокойствии. А для этого надо трудиться и жить в согласии.

Бояре, что тянулись к Великому Новгороду, задумались. Начали опасаться и народа. И хотя такого веча, как в Великом Новгороде, у них не было, но ярость народную они испытывали не раз. Когда Феофил поинтересовался у посадника, бояр и другого степенного люда, как они смотрят на то, чтобы не ломать старину, а быть у великого князя по-прежнему его вотчиной, присутствующие, помявшись, согласились.

А буквально на следующий день к Феофилу заявился посадник и положил перед ним бумагу. То было письмо из Новгорода. В нем писалось: «С вашим посланником к великому князю мы не хотим убытчиться на подъем его по нашей волости. А мы сами ему челом бить не хотим, а вы бы за нас противу великого князя на коня сели по-своему с нами миродокончанию».

Прочитав его, Феофил поднял глаза на посадника. Тот замялся. Архиепископ понял:

– Собери людей, что скажут.

Они сказали: «Как вам великий князь отошлет складную грамоту, то объявите нам, мы подумаем». Узнав о таком ответе, архиепископ остался доволен, поняв, что псковитяне тянутся к великому князю.

Новгородские события вскоре стали известны и в Москве. Иван собрал у себя князей, бояр, некоторых воевод. Среди собравшихся – князья Иван Юрьевич Патрикеев и Иван Васильевич Стрига Оболенский, бояре – Юрий Захарьевич Кошкин, Михайло Борисович Плещеев, воеводы – Даниил Дмитриевич Холмский и Федор Давыдович.

Молодое, красивое лицо князя было хмурым. Входящие сразу обращали на это внимание и понимали: что-то случилось. Великий князь сообщил им, что его вотчина Великий Новгород ушел под руку Казимира.

– Что будем делать? – спросил он, обводя глазами присутствующих.

Никто из них не торопился говорить. Они плохо знали молодого князя и побаивались сказать что-то не так.

– Ну? – нетерпеливо промолвил князь, нервно барабаня пальцами по столу.

Окрик подействовал. Поднялся Холмский:

– Дозволь, великий князь, слово молвить, – проговорил он, поправляя сползший пояс. – Мне думается, великий князь, что словом их не проймешь. Надоть идтить с войсками. Они только силу чтут. А сила у нас есть.

– Ну что? – медленно заговорил князь. – Воевать будем? – Он обвел всех глазами.

Поднялся Кошкин.

– Э-э-э, – откашлялся он, – я думаю, великий князь, все же попробовать миром решить вопрос. Мы знаем Новгород. Пока там вече, они живут по ветру. Куды дунет, туда идут. Если поднять бумаги, сколь раз они принимали княжескую волю? Попробовать и на этот раз. У нас есть вражина пострашнее. – Посмотрев на Холмского, боярин сел.

– Так… одни за мир, другие за войну, – заключил Иван Васильевич. – Думаю выбрать первое.

Подошел запоздавший митрополит Филипп. При виде его все поднялись. Он сотворил крест и сел в кресло, подставленное Иваном Васильевичем. Митрополит промолвил:

– Я, государь, слыхивал твои слова о мире. И хочу поддержать. Я тоже обращусь к ним.

Все согласно закивали головами. Раздался голос князя, повернувшегося в сторону сидевшего у стены за небольшим столом писаря:

– Пиши: «Чтобы вотчина моя, новгородцы, от православия не отступали, лихую мысль из сердца выкинули, к латинству не приставали и мне, великому князю, челом били, да исправились, а я, великий государь, жалую вас и в старине буду держать».

Услышав это, Филипп, как и все присутствующие, одобрительно закивал головой. Но то, что великий князь назвал самого себя государем, вызвало у бояр едва заметный шок. Что его так зовут священники, они привыкли. Но чтобы самому… Трудно сказать, заметил это он или нет. Лицо его было непроницаемым.

Придя к себе, митрополит продиктовал:

– «…подумайте, дети мои, о том: царствующий град Константинополь до тех пор непоколебимо стоял, пока соблюдал православие, а когда оставил истину, то и впал в руки поганых… Сколько лет ваши прадеды своей старины держались неотступно… вы теперь, оставив старину, хотите за латинского господаря закладываться… а вы сыны православные… старые, молодых научите, лихих удержите…»

Получив эти письма, посадник, как обычно, побежал к Марфе. Здесь же был ее сын Димитрий, ставший воеводой. Прочитав княжеское письмо, Марфа зло ухмыльнулась:

– Ну и лиса, опять лижется! Перехитрить нас хочет. Не выйдет. Казимир обещал помочь и поможет. А ты, – она посмотрела на сына, – готовь войско.

Посадник стал тяготиться таким поведением боярыни и еле сдержался. Но промолчал.

Ответа из Новгорода ни на княжеское письмо, ни на митрополичье не последовало. Но пришло донесение, что Великий Новгород готовит войско. И великий князь вновь созвал думу. На этот раз даже боярин Кошкин высказался за поход. После слов Юрия Кошкина Иван Васильевич, глядя на лица думцев, понял, что противников нет. Опершись о стол, он поднялся во весь рост, ногой отодвинул кресло и, привычно сгорбившись, за что получил прозвище «горбатый», подошел к окну. Майское солнце постепенно начинало припекать. И тут на ум князю пришли слова, когда-то сказанные дедом: «На Великий Новгород надо ходить только зимой. Иначе много люду положишь». Он быстро вернулся на свое место и, не садясь, спросил:

– Когда будем выступать? Сейчас или зимой? Вы знаете новгородские земли с их лесами, болотами, реками. Ранее великие князья выступали против них только зимой. А если кто ходил не зимой, много людей терял. – Проговорив это, он внимательно посмотрел в лицо почти каждого думца.

Прозвучал дружный ответ:

– Сейчас.

– Сейчас, – повторил Кошка. – Побережем людей дорогой. А кто погибнет… на все Божья воля… Зато они нас не ждут. А выигрыш получим…

– …и немалый, – поддержал Кошку Данила Холмский.

Все согласились. Иван Васильевич вздохнул:

– Сейчас так сейчас. Данила Димитриевич, – обратился он к князю Холмскому, – ты и боярин Федор Давыдович поведете войска. Я вам дам тысяч десять. Вы пойдете к Руссе. А ты, – он посмотрел на князя Стригу Оболенского, – Иван Васильевич, с Даньяром идите к Вышнему Волочку, а оттель пойдете по реке Мсте. Братья мои да князь верейский со своими полками пойдут прямо в новгородские земли. Ступайте с Богом.

Когда они вышли, Холмский, спустившись с крыльца, дождался Стригу Оболенского. Оглянувшись, молвил:

– Смотри, князь-то наш великий как все продумал!

Стрига только улыбнулся, и они расстались.

Великий князь этим не ограничился. Вызвав к себе дьяка Василия, он приказал ему снарядить посла в Псков, чтобы тот потребовал от псковитян выступить против Новгорода. Те, помня слова владыки, ответили посланцу:

– Как только услышим великого князя на Новгородской земле, так и сядем на коней за своего государя.

Но псковский посадник тайно пригласил к себе некоторых бояр и посвятил их в свой ответ московскому посланнику.

– Ты это правильно сделал, – молвил боярин Иван Шибанов, – да дай-ка складную грамоту в Новгород.