На следующий день на верность России присягнула грузинская знать. Тогда же в Петербург был отправлен официальный посол князь Чавчавадзе.

Однако не все вышло столь безоблачно. Вскоре эмиссары турецкого султана Абдул-Хамида без особого труда спровоцировали воинственных лезгин снова взяться за оружие. На сей раз внезапному нападению горцев подверглось селенье Черынь, на берегу речки Алазани. Ворвавшись в Черынь, разбойники вырезали жителей и с награбленным добром бежали в горы.

Увы, но два егерских батальона были бессильны защитить всю страну и ее жителей. Генерал Самойлов имел серьезный разговор с царем Ираклием, буквально заставив того сформировать местную милицию. Тогда же Самойлов объявил, что столь дерзкое нападение оставлять безнаказанным нельзя и следует послать экспедицию по наказанию за кровавый набег.

По договоренности Самойлов возглавил русские батальоны, Ираклий собственное ополчение. Не теряя времени даром, Самойлов выступил в поход. Что касается грузин, то они все медлили и медлили. Тем временем отовсюду приходили сведения, что уверовавшие в безнаказанность лезгины продолжают нападать на беззащитные села. Самойлов злился на нерасторопность Ираклия, но спорить с грузинским царем прав не имел.

Между тем наступила глубокая осень. В течение всех четырех суток похода шел проливной дождь, размывший дороги до невозможности везти по ним пушки, которые приходилось тащить на руках. Кроме этого, стремительно прибывала вода в Алазани и было очевидно, что скоро вброд ее уже будет не перейти. Неизвестно, чем бы все закончилось, но внезапно пришло известие, что большой отряд лезгин возвращается из набега из-под Гянджи как раз в сторону реки.

Собрав офицеров, Самойлов был лаконичен:

– Хищников отпустить никак нельзя! Пусть грузинский царь делает что пожелает, мы же выступаем на врага немедля!

С двумя батальонами, драгунским эскадроном и несколькими пушками Самойлов устремился на пересечку разбойников, чтобы успеть отрезать их от переправ. Но подойти незамеченными не удалось, лазутчики у горцев были хорошие. Вовремя заметив русских, лезгины заняли прибрежный густой лес близь села Муганды и укрепились.

На офицерском совете было решено дело не затягивать, а взять занятый лес штурмом. Атаковали двумя колоннами. Первую возглавил подполковник принц Гессен-Рейнсфельдский, вторую – полковник Бурнашев. Одновременно Самойлов велел артиллерии жестко палить в лес, не давая возможности лезгинам собраться для контратаки. Едва начался бой, как вдалеке показалось грузинское воинство.

При себе каждый грузинский воин имел ружье с длинным узким ложе и примитивным кремневым замком-миклети, за поясом – пистолет-домбачи и меч с кинжалом, на груди – патронташ с газырями и пороховой рог-натруску. Через плечо у грузин висели холщовые сумки-абгы, а за спинами – объемные мешки-жирницы с курдюками. Одеты большинство воинов были еще в прадедовские цепные рубашки. От пуль они не спасали, но от сабельного удара защищали неплохо. При этом грузины много кричали между собой и плохо слушались своих начальников. Даже на переходе командовать ими было сущим мучением. Что же касается сражения, то там каждый воевал как умел и хотел.

– Как говорится лучше поздно, чем никогда! – пробурчал Самойлов, разглядывая в подзорную трубу разношерстное воинство царя Ираклия.

Увы, толку от появившихся грузин было немного. Подойдя к месту боя, они… расположились на отдых, с интересом наблюдая за начавшимся сражением.

Между тем егерские колонны уже вступили в лес, где сразу же были встречены яростным огнем засевших средь деревьев и кустарника лезгин. Начался жестокий бой, переходивший местами в рукопашные схватки. Во время одной из таких отчаянных схваток был смертельно ранен подполковник принц Гессен-Рейнсфельдский. Только спустя пять часов егерям удалось наконец-то выбить противника из леса на опушку. Тут дело пошло веселее, т. к. в дело вступили и бывшие до этого в резерве драгуны. Их удара лезгины уже не выдержали и бежали, бросаясь с лошадьми в бурную Куру. Но здесь им сильно не повезло. На берегу уже ждали предусмотрительно перевезенные Самойловым пушки, которые начали расстреливать картечью плывущих. Вскоре река покрылась человеческими и конскими трупами, а волны окрасились кровью. Успех был полным. Как впоследствии подсчитали, только в лесу осталось более двухсот убитых лезгин, сколько же их было расстреляно в реке, никто никогда не узнает. Наши потери при этом были весьма незначительны.

Обрадованный неожиданной победой, царь Ираклий устроил в Тифлисе торжественную встречу русским войскам и пригласил Самойлова прямо в собор, где местный патриарх отслужил благодарственный молебен. Умершего вскоре от ран принца Гессен-Рейнсфельдского погребли в одной из церквей.

– Что ж, первая кровь за Грузию нами уже пролита, – мрачно высказался на панихиде Самойлов. – Посмотрим, насколько грузины будут благодарны!

В начале зимы Самойлов уехал из Тифлиса в Петербург, назначив вместо себя комиссионером при грузинском царе полковника Степана Бурнашева. Выбор оказался весьма удачным, и полковник быстро нашел общий язык с царем Ираклием, с котором впоследствии почти приятельствовал. За плечами Бурнашева было немало подвигов. Так, в турецкую войну по своей инициативе он храбро атаковал и взял штурмом Арабатскую крепость, а затем крепости Керчь и Еникале, заслуженно получив за подвиги Георгиевский крест. Впоследствии командовал Курским пехотным полком. Во время эпидемии чумы, проявив смелость и завидную распорядительность, быстро прекратил заразу в своем полку. Впоследствии вместе с Суворовым успешно изгнал турок из Крыма. При этом, имея весьма редкое тогда инженерное образование, Бурнашев был одним из самых образованных российских офицеров. Когда полковника спрашивали, что он больше всего любит, тот, вздыхая, отвечал:

– Люблю строить дома, красивые и прочные. К сожалению, по профессии своей военной чаще приходится оные рушить.

С собой Бурнашев всегда возил сундук с книгами по гидравлике, механике и картографии, которые и читал в нечастые минуты отдыха.

Глубокие снега, завалившие горные ущелья в конце 1784 года, приостановили военные действия до будущей весны. Но всем было очевидно, что схваткой при Чердыне война с лезгинами не закончилась.

Как только весной 1785 года в горах подтаял снег, Грузия подверглась очередному дерзкому нападению своих воинственных соседей. На этот раз большой отряд, в который, помимо лезгин, вошли и турецкие янычары, стремительно ворвался в Картли. Фактически этим нападением Турция начала необъявленную войну с Россией. Но дипломаты будут писать ноты потом, пока надо было просто как-то отбиться.

А отряд захватчиков уже стремительно прошел через Боржомское ущелье и, разорив несколько деревень, захватил в плен более шестисот грузин. Однако на этом удача от лезгин и турок отвернулась. Стоявший в ближайшем селении Сураме, с двумя ротами белорусских егерей, майор Сенненберг, узнав о нападении, без долгих раздумий немедленно кинулся в погоню, имея всего две сотни солдат и одну-единственную пушку. Риск ввязываться в драку со столь малыми силами был очень велик, но и спускать разбойникам было никак нельзя!

Сенненберг настиг противника в семи верстах от Сурама на берегу Куры у деревни Хощуры. Отягощенные большой добычей и пленниками, разбойники не ожидали столь быстрой реакции русских и были застигнуты врасплох. Картечью и ружейным огнем майор быстро прижал противника к обрывистому берегу реки. Напрасно лезгины и турки несколько раз отчаянно бросались в сабельные атаки, стремясь проложить себе дорогу домой. Раз за разом егеря отбрасывали их обратно, щедро поражая картечью и пулями. Более четырех часов длился тот жестокий бой, пока не завершился почти полным истреблением неприятеля. Тысяча триста мертвых тел было оставлено противником на поле сражения. Оставшиеся в живых, бросаясь в Куру, тонули, и сотни трупов стремительно неслись по быстрой речке до самого Тифлиса. При этом наибольшие потери пришлись на долю вероломных турок. Помимо множества убитых, двести турок были взяты в плен. Победу при Хощурах праздновало все христианское Закавказье.