– Здравствуйте, – ответил Трегубенков, – присаживайтесь, пожалуйста. Вы по какому вопросу? – спросил он.

– Меня зовут Татьяна Александровна Иванова, – начала я, садясь на стул напротив Трегубенкова. – Я частный детектив и занимаюсь расследованием убийства Владислава Григорьевича Дубовицкого.

На лице Трегубенкова появилось выражение сильного удивления.

– Вот как? А почему этим делом занимается частный детектив? – спросил он. – Насколько мне известно, расследование проводит Главное управление полиции. Они сразу приехали и уже опросили всех нас.

– Константин Владимирович, расследовать убийство директора театра меня попросила его сестра, Екатерина Григорьевна Нерасстроева, – объяснила я. – Вот договор на оказание данной услуги.

С этими словами я вынула из сумки договор и протянула его Трегубенкову. Заведующий хозяйственной частью театра довольно долго его читал, морща лоб. Наконец он вернул мне договор и спросил:

– Ну, а чем, собственно, я могу быть вам полезен? Я ведь уже ответил на вопросы следователя.

– Мне тоже придется задать вам ряд вопросов, Константин Владимирович, – сказала я.

– Ну, раз так… что ж, спрашивайте, постараюсь на них ответить, – с явной неохотой заметил Трегубенков.

– Позавчера поздно вечером был убит Дубовицкий. Расскажите, как вы провели этот день, – попросила я.

– Позвольте, Татьяна Александровна, вы что же, меня в этом убийстве подозреваете? – возмущенно спросил Трегубенков. – Ну, знаете ли! Только наслушался всяких гадостей от худрука, и теперь еще сыщица будет мне обвинения предъявлять! – не сдержался он.

– Константин Владимирович, я вас никоим образом не подозреваю. Просто работа у меня такая – вопросы задавать. Мы же с вами не хотим, чтобы убийство осталось безнаказанным? – попыталась умаслить я заместителя директора. – А что с худруком? – сочувственно спросила.

– Да что, что… творит черт знает что, нам по шапке прилетает, заворачивают очередную его идею «нового формата». И тоже… меня в подсиживании обвиняет! – ругнулся Трегубенков. – Не хочу об этом! И так придется кого-то нового на эту должность подбирать. Или отправить его в отпуск? Ладно, Татьяна Александровна, это не ваши проблемы. Простите мне мою несдержанность, мы после этого… трагического события все тут на нервах. О чем вы, говорите, хотели узнать?

– Расскажите, как прошел тот день, в который убили вашего директора.

– Ладно, расскажу. Если это так необходимо, – добавил Трегубенков.

– Крайне необходимо, – подчеркнула я.

– Хорошо. Значит, так. Я рано пришел в театр, потому что нужно было составить смету предстоящих расходов. У нас в планах значатся несколько новых спектаклей. Кроме составления расходов, нужно было также расставить приоритеты, потому что все сразу мы просто не потянем. Хотя возможно и потянем. Это при условии, если нам помогут наши партнеры, которые занимаются благотворительностью. У нас есть несколько человек, так сказать, меценатов, которые всячески помогают театру. Без них было бы очень нелегко… творчески выжить, так сказать. Но это так, лирическое отступление, да… так о чем я? Ах да, вы просили рассказать, как я провел день перед этим… трагическим событием. Я закончил все расчеты довольно поздно, часам к пяти вечера примерно. И сразу же отнес их Владиславу Григорьевичу. Он посмотрел, согласился и утвердил. Правда, были некоторые детали, которые у Владислава Григорьевича вызвали вопросы, но мы их быстренько утрясли. Он подписал окончательный вариант. Пока я находился в кабинете Дубовицкого, к нему пришел один из наших постоянных партнеров – Геннадий Олегович Подбельский.

«Подбельский. Эту фамилию я уже слышала от Варвары Никифоровны, – вспомнила я. – Вахтерша сказала, что этот самый Геннадий Олегович успешный бизнесмен и много помогает театру».

– А что, этот Подбельский часто появляется в театре? – спросила я.

– Да, они с Владиславом Григорьевичем давние друзья, – ответил Трегубенков.

– Продолжайте дальше, Константин Владимирович, – попросила я.

– Ну, а собственно, что продолжать? Я практически сразу же и вышел из кабинета, как только появился Геннадий Олегович.

– Почему же? У вас лично не сложились отношения с вашим спонсором? – рискнула я вновь вывести Трегубенкова на эмоции. Не удалось.

– Ну что вы! Почему же сразу «не сложились»? С чего вы это взяли? У меня практически со всеми людьми, с которыми мне приходится общаться, складываются очень ровные, доброжелательные отношения. Я по натуре человек не конфликтный, не злопамятный, если уж на то пошло. Ладно, это я так, для справки. Я вернулся к себе в кабинет, поработал еще немного, а потом собрался и поехал домой. У моей супруги был день рождения. Мы, правда, особого торжества не устраивали, потому что с некоторых пор жена очень болезненно стала относиться к тому, что каждый день рождения прибавляет ей год. Пригласили только самых близких людей и скромно отпраздновали практически в узком семейном кругу. Ну и вот. Когда я по дороге домой проходил мимо кабинета Владислава Григорьевича, то Подбельский был еще там. Они, кажется, что-то обсуждали.

– Сколько времени было, когда вы вышли из театра? – спросила я.

– Да примерно… шел уже восьмой час. Из дома в тот вечер я уже никуда не выходил. А утром мне сообщили… эту трагическую весть. Я сразу же приехал в театр, здесь уже велось следствие, меня допросили, как, впрочем, и остальных сотрудников театра. Вот, собственно, и все.

– Хорошо. Теперь ответьте вот на какой вопрос: у Владислава Григорьевича были недоброжелатели?

– Вы имеете в виду, здесь, в театре? – уточнил Трегубенков.

– Не только в театре. Я имею в виду, и в личной жизни тоже.

– Ну, по поводу личной жизни покойного Владислава Григорьевича я ничего определенного сказать не могу, мы все-таки не являлись друзьями-приятелями. А сплетнями и всякими домыслами я не интересуюсь. А что касается театра… понимаете, Татьяна Александровна, недоброжелатели имеются практически у любого человека, а уж если человек занимает достаточно высокое положение, то их наличие просто неизбежно. Пост директора театра Владислав Григорьевич занимает… занимал несколько лет. И проявил себя на этой должности очень грамотным руководителем. Причем во всех отношениях. Безусловно, Дубовицкий пользовался авторитетом у большинства сотрудников.

– У большинства, вы сказали, но не у всех? – решила я уточнить.

– Я полагаю, что хорошим для всех абсолютно быть нельзя. Всегда найдется кто-то, кто будет недоволен. Надо также учесть и то, что Владислав Григорьевич всегда был сам дисциплинированным человеком, и такого же отношения требовал и от других. Естественно, что были те, кому это не нравилось. В творческих коллективах ведь как? Всяких претензий к директору хоть отбавляй. Не нравится маленький гонорар, режиссер, балетмейстер, репетитор, да мало ли что еще. Зато к себе, любимому, требований – ноль целых. Можно прийти на спектакль, мягко говоря, не совсем в форме, можно не выучить слова арии и обругать ни за что ни про что суфлера или концертмейстера. Можно вообще не явиться на спектакль, придумав совершенно фантастическую историю. А Владислав Григорьевич строго относился к нарушителям дисциплины. Да, директором были недовольны. Наверное, недовольных Дубовицким можно назвать недоброжелателями, не знаю.

– Значит ли это, что в адрес директора поступали какие-либо угрозы от недовольных сотрудников? Вам известны подобные случаи? – спросила я.

– Нет, об этом мне ничего не известно. И я думаю, что вряд ли кто-нибудь в открытую, ну так, чтобы это стало общеизвестно, решился бы на открытый конфликт с директором. Я уже даже не говорю о том, чтобы кто-то из них мог совершить убийство. Нет, эти люди могут разве что только интриговать и заниматься подхалимством. Положительных героев они изображают на сцене, а в реальной жизни все происходит с точностью наоборот.

– Понятно. Скажите, Константин Владимирович, а у вышестоящего начальства не было нареканий к Дубовицкому? – спросила я.