Гавейн засмеялся.
— А ты снова был на гнедой трехлетке? Для этого упражнения он не годится. Холка не больше, чем у мула, и не тренирована она для таких фокусов. Она же не привыкла к тому, что всадник перебрасывает весь свой вес на одну сторону. Что она сделала, когда ты перегнулся через шею? Остановилась от удивления?
— Точно! — Гвин рассмеялся. — Я перегнулся, держась за повод, и она встала. А я упал. Она меня обнюхала, и вид у нее был озадаченный. Но мне говорили, чтобы я обязательно попробовал.
— Просто они хотели посмотреть, как ты свалишься. С такой холкой держаться не за что. А вот если тебе удастся научить ее такому трюку, ты со временем мог бы их удивить.
— Вот было бы здорово! О, извините, миледи, эти три тюка…
— Три тюка с зеленой маркировкой, и два с красителем. Давай закончим, а потом уж лорд Гавейн поучит тебя подбирать кольца с земли. И зачем это вообще нужно?
— Тот, кто умеет это делать, — быстро сказал лорд Гавейн, — легко одержит верх над упавшим противником. Или сможет подобрать меч с земли, если свой сломался.
— А еще, — нетерпеливо встрял Гвин, — если всадник умеет перемещаться на бок лошади, это защитит его во время атаки. Враг вообще может тебя не увидеть. Он решит, что лошадь потеряла седока, подъедет, а тут ты! — Он оглянулся на Гавейна, получил одобрительный кивок, просиял и тут же пришел в себя. — Нет, я не могу беспокоить лорда Гавейна из-за такого пустяка. У него есть дела поважнее...
— Нет у меня никаких дел, — печально ответил лорд Гавейн. — Зато у меня есть новая чалая кобыла. Я собирался готовить ее для боя. Выведу сегодня в поле за конюшнями. Приходи, если хочешь — то есть, конечно, если у леди Гвинвифар нет для тебя ничего срочного.
— Нет, сегодня днем никаких особых дел. — Мне доставила удовольствие мысль о том, что Гвин поучится верховой езде у своего кумира. — Мы только составим список для ткачих, кому какая шерсть нужна, но это может и до вечера подождать. Ладно, Гвин, продолжаем. Итак, три зеленых, два двойных; и… пять черных, однотонных…
Гвин быстро записал итог. Мы закончили с проверкой, сверили результаты, и я приказала Гвину сделать копию. Мальчик убежал. Гавейн с улыбкой смотрел ему вслед.
— Умный парень, — сказал он мне, — и смелый.
— Очень высокого мнения о тебе.
— Наверное, песен наслушался, — он быстро взглянул на меня. — Я-то имел в виду, что решение приехать сюда — довольно смелый поступок. А уж остаться… Ребята в крепости довольно жестоко подшучивают над ним. Хотя, этого и следовало ожидать.
— По нему не скажешь. Он спокойно к этому относится. А им скоро надоест его дразнить. Они еще подружатся. Но я рада, что ты поучишь его.
— Да мне только в удовольствие. Я до сих пор помню, каково это, когда тебя презирают за то, что ты неумеха. Гвин учится быстро, быстрее, чем я когда-то. Но я не об этом хотел поговорить.
Мы вышли из пыльного склада. Стоял прекрасный солнечный день.
— Кей ходит мрачнее тучи, — мимоходом заметил Гавейн. — Может, пройдемся к стенам?
Мы так и сделали. Жаворонки в июньском небе над Камланном распевали вовсю. Дети играли возле домашних порогов; женщины вешали белье и обсуждали соседей. Мы спустились с холма, не говоря ни слова. Слишком хорошо было вокруг, чтобы сразу портить день заботами. Поднялись на стену и долго смотрели на поля вокруг. Земля еще не просохла, но грязь уже покрылась зелено-серебристыми всходами. Молодая пшеница волновалась на ветру. Гавейн задумался. Я не спешила начинать разговор, позволяя ветру вытеснить из головы заботы и разнести их по округе. Камланн пережил гражданскую войну и саксонские войны; терпел бедность, вражду и зависть. Его жизнь продолжалась, несмотря на все сомнения его правителей. Что бы ни происходило со мной, любила я или ненавидела, мелкие заботы никуда не денутся. А великие заботы за ними не видны. Может, это нас и спасет?
— Вчера я говорил с Медро, — сказал Гавейн без всяких вступлений.
И все. Покой исчез, словно форель, мелькнувшая в ручье.
— О чем? О поединке Горонви? Вы были одни?
— Да. О поединке и… о других вещах. О вас, обо мне и о Верховном Короле. — Гавейн всегда называл Императора «Верховным Королем», как было принято в Ирландии.
— И что же он сказал?
— Немногое. Он оскорбил вас.
— А вы ожидали от него чего-то другого? — Я отвернулась и перегнулась через стену.
— Не ожидал. Но мне пришлось поговорить с ним. Я давно знаю о его планах. Но теперь пролилась кровь. Я ждал возле их дома. Они вернулись с охоты вместе с моим господином Артуром. Я приветствовал брата и спросил, что он собирается делать дальше. Руаун вдруг начал ругаться, но Медро отослал его.
Рыцарь смотрел вниз, на берег рва под зубцами, на зеленую траву, волнуемую ветром. Мне показалось, что он впал в то состояние, когда иной мир виделся ему отчетливее здешнего.
— Тьма, которой он служит, не приносит ему радости. А вот ужас не отпускает его ни на миг. Он погрузился в море тьмы, где нет ни единой точки опоры, нет ни минуты передышки, но он сам выбрал себе такое. Его питает лишь ненависть. Он стремится уничтожить все, что ему ненавистно. Он живет ненавистью. — Рыцарь помолчал. — Когда-то он был другим. Давно. Когда мы оба были детьми… Но это не важно, миледи. Так вот, когда он закончил проклинать меня и Братство, он сообщил о том, что собирается раскрыть тайну своего рождения. Он не будет говорить всё и сразу, начнет с намеков. В Камланне бывают послы со всей Британии, вот им-то он в первую очередь и станет лить в уши отраву. У него уже много сторонников и здесь, в крепости. Они тоже услышат кое-что. Теперь он лелеет мысль оклеветать Бедивера. Ведь именно он сражался с Горонви. Миледи, его нужно остановить.
— И он все это говорил вам открыто?
Он посмотрел на меня и виновато улыбнулся.
— Со мной он откровенен, миледи. Мы слишком хорошо знаем друг друга, и у нас слишком много общего. И он сильно ненавидит меня, потому что думает, будто я предал его и нашу мать. Как только он не называл меня: и предателем, и сумасшедшим, и матереубийцей, а когда увидел, что этим меня не проймешь, начал делиться своими планами. Он перечислил все и всех, кого собирается уничтожить. Миледи, я и раньше говорил об этом, а теперь просто настаиваю: его нужно отослать, убрать из крепости.
— Куда? И зачем? Где бы он ни был, он же может писать письма.
— Если он будет далеко, письма не будут иметь такого эффекта. Отправьте его на Острова.
— Артур тоже хотел бы, чтобы его здесь не было. Но он никуда не станет его отправлять. Что же до его истории, Артур подозревает, что Медро готов предать ее огласке.
— Но как? Почему?
— По этой части он чувствительнее рожек улитки или щупалец морского анемона. Да и время пришло. После этого поединка Медро может начать терять позиции. Артур ведь говорил с Горонви, и легко опроверг все аргументы, которые тот приводил. Медро нужно что-то новое. Но он не посмеет рассказать свою историю открыто, в Братстве ему не поверят. Значит, сначала он расскажет кому-то за пределами Камланна. Как же можно отправлять его на Острова? Он не совершал пока никакого преступления, следовательно, об изгнании речи не идет. А если отослать его просто так, без предъявления обвинений, это приведет к расколу в Братстве. И удастся ли нам стянуть эту трещину?
— Не знаю, — устало произнес Гавейн. — Я просто опасаюсь за всех нас, если Медро останется в крепости. Пусть возвращается в Дун Фионн, неизвестно, что там с Агравейном. Я беспокоюсь.
Гавейн уже был на Оркадах прошлым летом и вернулся в Камланн, озабоченный судьбой старшего брата. Похоже, Агравейн большую часть времени пил, скорее всего потому, что трезвого его мучили кошмары; он быстро старел после гибели королевы Моргаузы. Над ним смеялись. Он понимал это, и пил еще больше.
Гавейн встретился со мной глазами и покачал головой.
— Не обращайте внимания, миледи. Тут уж ничего не поделаешь. Я ведь знал, что он ее убьет. — Он опять устремил взгляд на окрестные поля. — Медро не унимался. Он требовал от матери уничтожить всех ее и своих врагов. Странно, что ее тень все еще витает над нами. Даже здесь… в Камланне. А теперь она дотянулась и до Артура. Она постепенно пожирает нас. Как бы я хотел… — Он замолчал, опять глядя со стены вниз, словно ястреб, в честь которого его назвали.
