Но кое-что все же застревает в памяти. Я помню, как воин на сером коне, с густыми каштановыми волосами пробивался ко мне, но для того состояния, в котором я находился, это ровным счетом ничего не значило. В какой-то момент мы с ним оказались лицом к лицу, и я будто бы вспомнил что-то. Я нанес удар с плеча, попал, как и ожидал, по руке, сжимавшей меч. Меч выпал. Всадник вскрикнул от боли, развернул коня и погнал его галопом, прижимая руку к груди.

Я все еще не понимал, что делаю. Я погнался за ним. Кто-то мне пытался помешать, но все они пали от моей руки. Сейчас-то я понимаю, что искал Брана, а тогда во мне оставался лишь азарт битвы.

День перевалил за середину. Наши всадники разметали конницу Брана, а потом и весь его отряд. Он сдался после того, как их король бежал с поля боя. Вдали я заметил мелькнувший плащ с пурпурной каймой. Он уходил. Меня охватило нестерпимое желание увидеть врага в луже крови. Он значительно опередил меня, но для Цинкаледа это не имело значения. Так что мы быстро его догнали.

Солнце стояло еще высоко. Красивый свет лежал на осенней листве. Шум битвы остался далеко позади, а теперь, за холмом, и вовсе перестал быть слышен. Самым громким звуком остался топот копыт, звяканье сбруи и трудное дыхание. У короля Эбраука оказалась неплохая лошадь. Другие кони давно пали бы, а она продолжала нестись галопом. Но вот споткнулась раз, другой, и Брану пришлось остановить ее. Он спрыгнул на землю, прикрылся щитом и выставил вперед копье. На лице короля застыла бешеная улыбка, больше похожая на оскал. Из-под грязи, пота и крови сверкнули зубы.

— Ну, колдун, — крикнул он, — я смотрю, твой меч не светится больше? Неужто мужество посильнее магии?

Я не понял ни слова. Осадил Цинкаледа и соскользнул на землю с мечом в руке. Я был в бешенстве, хотел убить его, и мое боевое безумие здесь ни причем. Скорее, наоборот, потому что не было никакой привычной ясности, глаза мои словно застлал красный туман, а во рту стоял соленый привкус. Я завыл как-то по-звериному и бросился на него.

Первый мой удар он отразил щитом, но при этом неловко повернулся, подставив правую часть тела с раненой рукой. Я нанес еще пару ударов, и понял, что его защита преодолима. Но враг еще стоял на ногах. Клянусь Небесами, он храбро сражался и на лице его так и застыла эта дикая ухмылка. «Я… не боюсь… твоей магии, — прохрипел он. — Я — король, король, дьявол тебя забери!» — Видно, слишком много сил потребовали от него эти слова, потому что щит его немного опустился и предоставил мне шанс. Я поднырнул под копье и вонзил меч прямо в сердце врага. Он рухнул на меня и умер еще до того, как тело достигло земли. Я отступил и позволил ему упасть на траву. Плащ Брана потемнел от крови, и пурпурная кайма больше не бросалась в глаза. Я дважды пнул тело ногой, бросил его на прокорм воронам и вернулся к Артуру. Да, я убил короля Брана.

Лорд Гавейн надолго замолчал. В его глазах стояла старая боль, о которой мне не хотелось думать. Он наклонился к огню и потер правую руку большим пальцем левой. Я заметил, что так и сжимаю загривок нашей гончей. Собака жалобно скулила и пыталась вырваться.

— Ни один человек в Братстве не упрекнул меня, — медленно проговорил наш гость. — Лишь Артур спросил меня, где Бран, и я сказал, что король Эбраука мертв. Он промолчал и только как-то странно взглянул на меня. Не гневно, нет, только… не знаю. Нельзя сказать, что с этих пор он стал меньше доверять мне. Народом своим клянусь, он — величайший из всех лордов на земле, и я не заслуживаю чести считаться его воином.

На следующий день после битвы мы подъехали к воротам Каэр-Эбраука, и люди открыли нам. Сводный брат Брана, Эргириад ап Кау, был избран главой королевского клана. Бран хотел, чтобы после него правил его родной брат Хуэйл, но тот оказался таким же задиристым, а Эбраук, похоже, больше не хотел воевать с Артуром. Эргириад и не чаял стать королем, так что теперь готов был на что угодно, лишь бы удержать неожиданно свалившуюся на него власть. Он немедленно принес клятву верности Артуру. Верховный Король без выкупа освободил пленников, которых нам все равно некуда было девать, вернул добычу и действительно помог доставить в разоренные нами земли провизию из нетронутых войной мест. На том Эбраук и примирился с нами. Так закончился бунт короля Брана. Милорд планировал отправиться на север на следующий же день, а по пути совершить набег на южную Дейру. Я пошел искать Элидан.

Бран сказал, что заточил ее, но я знал, что она где-то в городе. Я немного побродил по замку, хватая попадавшихся под руку слуг и требуя от них, сказать, где сестра короля. Наконец, одна старуха указала мне дорогу. Я поспешил в указанном направлении, но от нетерпения дважды сбивался и забредал не туда. С тех пор, как я убил Брана, мне казалось, что весь мир умер, что в нем совсем не осталось живой крови. Усталость одолевала меня. А думал я только об Элидан.

Оказалось, Бран запер ее в маленькой комнатке над дворцовой конюшней. Она ничего не знала о битве, пока не увидела меня. Старуха, та самая, что указала мне дорогу, раз в день приносила ей еду, а больше она не видела никого.

Мечом я сбил засов и ворвался в комнату, даже не подумав постучать сначала. Она стояла в углу, прижавшись к стене, готовая драться, пока не увидела и не узнала меня. Лицо ее озарилось, словно на него упал солнечный луч. И вообще, в комнате, по-моему, стало намного светлее.

— Гавейн! — вскрикнула она, подбежала ко мне и упала в мои объятия. Я схватил ее, наверное, сильнее, чем нужно, без конца целовал волосы, шею любимой, и на душе у меня понемногу светлело.

Прошло немало времени, прежде чем она отстранилась, жадно осмотрела меня и, положив руки мне на плечи, начала задавать вопросы.

— Как ты здесь оказался? — первым делом спросила она и, не выслушав ответ, стала задавать следующие вопросы: — А что мой брат? Было сражение? Он принес присягу? Где Император?

Что я мог ей ответить? Я попытался снова обнять ее, но она упиралась руками в мои плечи, смотрела на меня сияющими глазами и продолжала спрашивать:

— Когда было сражение? — А потом сразу без перерыва: — Брат узнал обо всем. Он очень разъярился! Вот, заточил меня здесь. Я чуть в обморок не упала, когда услышала, что он прогнал вас из города! Ну, скажи же! Он в безопасности?

— Это так важно? — глупо спросил я.

— Мой брат, и не важно? — Она нахмурилась. — Как это может быть? Так что с ним? — Внезапно ее глаза расширились. — Говори! Что с ним? Он ранен?..

— Он мертв, — сказал я, отводя глаза.

— Нет, о нет! Ты же обещал! Ты поклялся!

Только тут я вспомнил, что и вправду обещал ей, что не причиню вреда ее брату. Вспомнил и ужаснулся. Я нарушил клятву, но до сих пор ухитрился даже не вспомнить об этом. И тогда меня охватил гнев. Я пришел в ярость из-за того, что она связала меня этой дурацкой клятвой!

— Да, обещал. Но смысла в таких обещаниях нет ни на грош. Это сражение! Твой брат напал на меня, он хотел меня убить! И что я должен был делать? Предложить ему для этого свой меч?

— Гавейн, — произнесла она таким тоном, что я в удивлении воззрился на нее. Глаза ее потемнели, а лицо побледнело. Что-то во мне извивалось и отчаянно хваталось за край внутренней бездны. — Гавейн, ты убил его?

Я долго не находил ответа, а потом воскликнул в отчаянии:

— Да, убил! Он заслужил каждый дюйм стали, поразившей его! Он предатель и мятежник, зверь, который запер тебя здесь, разлучил нас и оскорбил меня! Да, я убил его!

— Ты нарушил клятву, ты — убийца, — голос ее был ровным и холодным. — Наверное, ты и впрямь колдун. Так назвал тебя Бран. О, мой брат, о, бедный Бран! — Она отвернулась от меня, подошла к стене и прислонилась к ней головой, прижав одну руку к губам. Ее плечи под тонким платьем содрогались. В конюшне под нами лошади беспокоились в стойлах, в соломе на крыше ворковали голуби.

Я тупо стоял посреди комнаты и ничего не видел. Глаза заволокло черным светом.

— Элидан, — позвал я. Она не двинулась с места. — Я прошу тебя, выходи за меня замуж. — До этого момента я как-то не удосужился попросить ее об этом. Но как только я произнес эти слова, неожиданные для меня самого, я понял, что хочу этого больше всего на свете.