Она улыбнулась ему, но как-то жестко и без юмора. Только губами, но не глазами.

Когда они выходили из «Граната», Флинт остановился, чтобы прошептать Спектору на ухо: – Почему вы подняли такую шумиху вокруг Эдгара Симмонса? Я никогда раньше не слышал его имени.

– Я всегда настороженно отношусь к именам, которые встречаются несколько раз в разных контекстах…

– Не отвлекайтесь, Спектор, – предупредил его Флинт. – Ваша главная цель – Ансельм Рис. Не забывайте об этом. Я не хочу, чтобы вы зашли в тупик, разыскивая какого-то актеришку. Они небось исчезают время от времени?

– О, конечно, исчезают, – поспешил согласиться Спектор, – но обычно, когда это происходит, никто о них не помнит.

Они прошли через сцену, где Люси Леви репетировала реплики. Реплики были не ее, а Деллы. Очевидно она очень хотела заполучить главную роль.

– Мисс Леви. Простите, что прерываю, но у меня вопрос. Вы, кажется, очень хотели, чтобы я заинтересовалась Эдгаром Симмонсом. Вы не хотите мне ничего рассказать?

Она посмотрела на него широко раскрытыми глазами, словно говоря: «Кто – я?»

– Я слышала, что вы любите загадки, вот и все.

– Вы говорите, что он исчез. Делла Куксон сказала то же самое. Когда это произошло?

– О, я не знаю. Он был здесь, а на следующий день… его уже не было.

Спектор повернулся к Флинту:

– Как вы думаете, вы могли бы узнать адрес Эдгара Симмонса?

Флинт посмотрел на него с укоризной:

– Знаю, знаю. «Не отвлекаться». Но кое-кто явно хочет, чтобы я заинтересовался мистером Симмонсом. Это не может быть совпадением, верно?

Флинт открыл было рот, чтобы сказать старому фокуснику, что это, конечно же, может быть совпадением, и на самом деле почти наверняка так и есть, но удержался. Спорить было бесполезно. Вместо этого он просто согласился и записал имя исчезнувшего актера в свой блокнот.

Когда они вернулись в Скотланд-Ярд, Флинт налил два стакана виски у себя кабинете, чтобы спокойно обсудить открытия этого дня.

– Я думаю, – начал Спектор, – что мы, возможно, слишком увлеклись идеей о том, что Делла замешана в этом деле. Я не сомневаюсь, что она нам лжет. Но хочу сказать, что у нас пока нет доказательств, что она дочь Человека-змеи.

– Вы правы, – размышлял Флинт между глотками виски. – Есть у меня одна мыслишка. Наберитесь терпения, потому что она может показаться немного странной. Но что, если Человек-змея вовсе не покончил жизнь самоубийством? Что, если он был убит?

– Ну, отчет о его смерти действительно сделан на коленке. Было бы достаточно легко замаскировать убийство под истерическое самоубийство. Но это ограничивает число подозреваемых, не так ли? Я имею в виду, если мы предположим, что Делла не дочь Танцера, то никто из нынешних пациентов доктора не мог быть причастен к этому.

– Нет. Но… есть возможность того, что Лидия могла быть замешана.

– Но она же была ребенком! Ей же было всего десять лет, когда Человек-змея погиб!

– Некоторые дети, – сказал Флинт с умудренным жизнью видом, – рождаются дурными.

– Итак, давайте разберемся. Вы хотите сказать, что Лидия Рис – в десять лет – пробралась в лечебницу отца и перерезала горло одному из пациентов? Взрослому мужчине?

Надо сказать, что Флинт рассуждал вполне логично:

– Взрослому мужчине, который сидел на мощных успокоительных. Дети совершали гораздо более дикие преступления, чем это.

– Но если то, что вы говорите, правда, тогда зачем Лидии привлекать внимание к этому чудовищному преступлению? Зачем вообще упоминать о нем?

– Вы сами дали ответ, Спектор. Мы имеем дело с аномальной психологией.

– Но у нее есть алиби.

– Боуман? Да он просто шут. Он едва ли знает, какой сегодня день. Он скажет все, что она ему велит.

– Это правда. Но что нам делать со свидетельствами персонала «Савоя»? И всех зевак в «Пальмире»?

– Послушайте, – нахмурился Флинт, теряя терпение, – я не знаю, как она это сделала. Но судя по всему, убийца очень умен. Который не боится подсунуть нам правду под нос, потому что думает, что мы недостаточно умны, чтобы заметить ее.

Спектор откинулся в своем кресле:

– Я с вами согласен, Флинт. Мы говорим о дерзком убийце, который не боится быть пойманным. О ком-то, кто больше не ценит собственную жизнь. А такие люди всегда самые опасные. – Тут он посмотрел инспектору в глаза. – Берегите себя, Флинт. Будьте осторожны.

Они допили свои напитки, и Спектор пожелал Флинту спокойной ночи. На улице было темно, но Флинт наблюдал в окно за стариком, пока тот ловил такси и скрывался в наступающем вечере. В этот момент инспектор заметил, что у него за спиной в дверном проеме офиса кто-то робко маячит.

– Что вам, Хук?

– Плохие новости, сэр. – Он избегал взгляда инспектора.

– Это какие?

– Про дочь Бруно Танцера, сэр. Я случайно подслушал часть вашего разговора и боюсь, что это тупик. Она умерла в 1929 году в Берлине.

Флинт шумно выдохнул:

– Как умерла?

– Самоубийство. Боюсь, она перерезала себе горло.

Флинт закрыл глаза и с яростью потер ладонью лоб:

– Так вот где кончается след.

– Мне жаль, но похоже на то.

– У Танцера не было других родственников или каких-либо связей, которые мы могли бы отследить?

– Мне жаль, что я не могу сообщить вам лучших новостей, сэр. Я знаю, что вы возлагали на эту зацепку большие надежды.

После некоторой паузы Флинт произнес:

– Это не ваша вина, Хук. Я еду домой. Мне нужно хорошо выспаться, чтобы привести мысли в порядок. Я бы посоветовал вам сделать то же самое. Но сначала окажите мне услугу, ладно? По дороге домой загляните к Джозефу Спектору и сообщите ему плохие новости, а?

Джером Хук был пятым в своем роду, кто работал на благо закона и порядка. Это было все, что он умел, и все, что ему предстояло в будущем. Когда (с Божьей помощью) у него родится сын, он, без сомнения, передаст свои навыки и малышу. Он ел, спал и дышал указами и приказами. Но за свои двадцать пять лет он никогда не встречал никого, похожего на Джозефа Спектора.

Горничная Клотильда была угловатой девушкой лет двадцати с бледной фарфоровой кожей и золотисто-каштановыми волосами, причудливо закрученными вокруг головы. С бесстрастным лицом она рассматривала его на пороге.

– Я искал мистера Спектора, – сказал он, топчась на одном месте и не зная, куда девать руки. Горничная промолчала, но слегка кивнула и посторонилась, чтобы пропустить его в дом.

Так вот как выглядел дом фокусника изнутри. Прихожая была достаточно неприметной – отделанная дубовыми панелями и тускло освещенная запыленными газовыми лампами – и не слишком отличалась от дома Риса. Но когда она провела его в кабинет, он словно шагнул в другой мир.

– Ах! – воскликнул Спектор с неподдельным восторгом при виде Хука. – Добро пожаловать в мое святилище.

Комната была потрясающей. Стены были оклеены старыми афишами варьете, на многих из которых значилось: «Великолепный мистер Спектор». Это было море красок, как будто кто-то заглянул в странный стариковский мозг. Полки, конечно, были забиты книгами, но этот кабинет был еще и своего рода музеем или трофейной комнатой, наполненной странными и удивительными обманками. Фиджийская морская дева[6] в высокой стеклянной банке, замаринованная в желтоватой жидкости; ряд съежившихся голов со сшитыми ушами; различные часовые механизмы; волшебный шкаф, завешенный плюшевыми бархатными занавесками. Были там и карты Таро и другие безумные оккультные атрибуты. Как ни странно, здесь также была пара горелок для благовоний, которые придавали комнате затхлый вид, как будто вот-вот должен был состояться какой-то мрачный обряд.

– Аккуратно с костями Мальчика-с-пальчика, – сказал Спектор. Озадаченный этими словами, Хук едва не налетел на крошечный скелет, висевший на проволочной раме рядом с дверью, как скребок для сапог.