– Это вы называете по-хорошему? Насильно тащили, привязывали… Свободы лишаете, изверги!.. А все равно сердцу не прикажешь!

– Чудак! Ты по собственному хотению с директоршей миловался. Вечерами в гостинице. Мы же видели!

– Не было ничего. Враки! Я документы на подпись привозил.

– Конечно. В номере одна кровать. Там и подписывали, лежа. У тебя всегда было лицо недотумка – истинного тылка.

– Вам завидно? Ревнуете? Никого не касается! Вы свое дело делайте – ройте и ройте.

– Мы роем и роем. Нарыли на тебя достаточно. Хватит и того, что ты сам в папку насобирал. Но нам велели предоставить тебе шанс. Мозги попробовать вправить. И совесть твою пробудить.

Максим поразился: ну, надо же! и ворпани про совесть толкуют. Такое лишь в сказке возможно. Дальше старший Клоб продолжил увещеванья, но без энтузиазма – больше для порядка. Рыжие братья – добросовестные сотрудники холдинга и ревностные слуги Энгру. Очень похвально!

– То есть не желаешь? – повторил Клоб.

Он возвышался над пленником, широко расставив ноги и заложив руки за спину. В строгой синей униформе без знаков отличия. На голове не просто бейсболка – строгий синий кепи с козырьком (если поменять на цвет хаки, то это точно стиль милитари). Сцена допроса с пристрастием. Партизан Витька страдальчески вытянул шею и сомкнул уста.

– Ты сам напросился!

Клоб отошел на два шага, примерился взглядом и тихонько присвистнул. Это и был тот свист, что услышал Максим? или не тот? Последовал новый резкий звук, порыв воздуха – тоже свист, но иного рода. И не только свист. Что-то мелькнуло, сверкнуло – похожий эффект с зеркальной гранью в комнате с шубами и Танькой Веселкиной. Но ничего не исчезло – напротив, появилось. Невидимая плеть рассекла воздух и Витькины тряпки, от рубашки и брюк со спины беспомощно повисли лоскуты. На обнажившейся коже вспухли красные полосы – след удара. Упс-с-с! Больно… Витька тоненько закричал.

– Будьте прокляты, фашисты! Я не смирюсь! Так Варваре и передайте! Нет у вас ничего против Виктора Пятнашкова!

– Передадим, передадим, – Клоб снова присвистнул. Пытка повторилась. И повторился Витькин стон напополам с плачем. Максиму стало ясно, что он слышал. Хоть что-то стало ясно…

Но бдительности не терял. Заглядывал со всяческой предосторожностью, чтобы его не заметили. Чтобы не сделали в свою очередь с ним злую штуку с привязыванием. Царапины на теле пленника явственно вспухшие и глубокие. Это не театр. Форменная экзекуция. Витьке очень больно.

Максим заколебался: вроде нельзя допускать такого безобразия – нельзя бросать человека в беде (даже если он виноват!). Но если по-другому выйдет, что сам по своей спине схлопочешь? Вот и выбирай – прямо поехать или налево, коня лишиться или еще чего… Хлопок по спине. Сильная мужская рука хлопнула. Племянник подскочил и повернулся. Оправдания, что он здесь случайно, и что, вообще, ничего не видел, замерли на губах.

– Тулово сдвинь, пузан! Дай пройти, – толкнув шпиона, в амбар ввалился младший ворпань.

Вездесущие братья Клобы. Рыжие бесенята, слуги Энгру – шустрые и злые, а уж упорные они и упертые! Старший успел организовать трапезу для сыродиевских гостей – притащил блюдо с лепешками и самовар. Долг гостеприимства исполнил. А чего это он старался, из кожи лез (не из кожи – из шерсти)? Вообще, роль Клобов в Чагино представлялась сомнительной. На каких правах они здесь подвизались? Вроде прислуживали хозяину – а как иначе назвать? Можно, конечно, назвать лакейством. Но звучит не очень… Те же самые Клобы в заводоуправлении ТыМЗ вели себя совершенно по-другому – там они в силе и власти – выше их только директорша. А тут…

Чтобы добраться до Чагино, младший Клоб преодолел расстояние от кустов волчавника на въезде в Утылву (помните?) пешком – ведь у него ранена рука, а не нога. Впрочем, для зверей нет принципиальной разницы – передняя лапа или задняя. Но Сул занимался прямохождением, чтобы ничем не отличаться от людей. Достигнув усадьбы, он не пошел в дом, а сразу направился в амбар и здесь начал переодеваться. Морщась от боли, стянул рубашку, превратившуюся в лохмотья, и остался голым по пояс. Максима нисколько не стеснялся, а тот в свою очередь уперся взглядом прямо в спину Сула.

Несколько соображений (но это не Максим соображал). Полностью одетый Сул внешне смотрелся по-мальчишески хрупко и беззащитно, но вот голый Сул абсолютно другой. Мощный позвоночник – костный ствол бугрился под бледной кожей, по бокам напрягались трапециевидные, дельтовидные и другие человеческие мышцы. Все не слабо так. Но Максима заворожило другое: рыжие волосы, густая и жесткая поросль по хребту. Можно представить звериный загривок, когда волосы поднимаются. Ощущение от молодого человека – как от зверя. Инстинктивно Максим опасался. Это как член приличного общества – в дорогом итальянском костюме, при галстуке, и ведет себя непринужденно, ничем не выделяется среди других приличных членов, а потом – раз!! сбрасывает человеческую личину, и вместо лица у него морда, а под одеждой звериная шерсть. Очуметь!..

Занятый переодеванием в сыродиевскую униформу Сул поинтересовался ровно, буднично.

– Привет, пузанчик. Ты чего тут ошиваешься? Потерял чего? Узел с рыбой или без? Не брали мы!.. Экий настырный. Мало тебе на озере досталось?

– Я просто так зашел… Мне в туалет нужно… было…

– Ага. В туалет. Он шел на Одессу, а вышел к Херсону… Ну, как зашел, так и вышел.

При воспоминании о рыбалке на Виждае (точнее, что случилось потом) щеки Максима зарделись от стыда и обиды. Как тогда ворпани над ним поизмывались (не меньше, чем сейчас над Витькой) – похитили из буханки Н. Рванова, утащили в кусты и бросили, высказавшись грубо и оскорбительно – что-то про пузо и про труса, и про засс… штаны.

Повторимся, в прежней нормальной жизни (была же она у него, была!) Максим занял бы рассудочную позицию: кому какое дело? привязали мужика и привязали (может, садо-мазо увлекаются? ачетаково? свободные люди…). Но Максим стал уже другим, переродившимся – еще не тылком, но внуком тылка и племянником тыловки. Потому рискнул спросить у ворпаней.

– Кто это? И что вы, блин, с ним творите?

– Спасите, добрый человек… – Пятнашков повернул от столба залитое слезами лицо. – На вас одна надежда… Они меня умучат…

– Ты куда шел? В туалет? Иди в кусты посс… Главное, донеси. Не обмочись со страху.

– Как вы смеете! Немедленно прекратите экзекуцию! И впрямь фашисты… У нас не война! У нас мир, закон и железный порядок. Вы – не уполномоченные органы, чтобы осуществлять репрессии. Чтобы арестовывать и допрашивать. Тылки – такие же наши граждане. Никто не собирается бунтовать. Никто на штурм завода не пойдет (наверное, не пойдут…). Мы только насчет акций хотели договориться… Я призываю вас одуматься! Отвяжите беднягу. Ему же больно!

– Ой, как страшно пузанчик раздувается. С прошлой встречи осмелел… Надо было его в озеро бултыхнуть… Или в дырку…

– Кто вам дал право истязать человека?! Вы кто? КГБ, ФСБ, НКВД, ГКЧП?! фантастический ОХОБ? Вы всего лишь ворпани – рыжие зайцы!

– Да кто ж его истязает? Загнул ты… Подумаешь, царапинка вспухла…

– Царапинка? – оскорбился Витька. – Ой, жжется… Как огнем…

– Огнем? Счас потушим… Да веди себя как мужик! Вон у племянника царапины после кота давно зажили, – Клоб подхватил жестяное ведро (из которого попахивало – очевидно, навоз разводили) и окатил Витьку с ног до головы ледяной водой. Новая изощренная пытка под видом заботы.

– Х-х… ху… хо… холодно… П-прощайте, товарищи… Кончаюсь… – крупная дрожь сотрясла Витькино тело, оба глаза затрепыхались. – Не поминайте лихом… Ах, нет, вспоминайте. Не хочу попасть к тем – забытым, безликим, безглазым – призракам во тьме… Лучше пастухом у Энгру быть! Лучше горбатиться… Но к Варваре и тогда не вернусь! – Пятнашков повис на столбе (может, притворялся, а может, в обмороке).

– Немедленно развяжите его! Это убийство! – повысил голос Максим. – Сядете в тюрьму – и не как за неудачную шутку…