Схватили за волосы, ударили носом о ступеньку крыльца. Наступили на подколенный сгиб и подняли взором к первому. Мужчина плюнул Апокрису в лицо, выхватил дешевый нож. Куплен на рынке, из “стали-пластилина”…

– Ну-с? Пластическую хирургию не желаем? – здоровяк, он просто огромный для нерокантца, большим и указательным пальцем взял жертву за подбородок.

Из дома раздался детский плач. Маленькой кошмарик приснился… А бугаи тут же обратили внимание, вошли в дом.

«Они этого хотят, Апокрис… Жизнь коллектора коротка, укрась же пустую их бренность последним этюдом!» – опять голос, пробирающий всё нутро до костей, нервных окончаний и подкожного некроза.

– Я всё отдам! Завтра утром, после работы! – парень взмолился, увидев беззащитную нежность на руках палача. – Оставьте… Молю, заберите всё, что в доме найдете! А деньги завтра… У меня антиквар есть. Не очень ценный, но редкий!

…копошение. Малютку ничто не отвлекает от сна, укачанную на отцовских руках. Из дома выносят что-то тяжелое, какие-то бестолковые побрякушки. Серьги жены, фамильное кольцо от прабабушки, здоровенный телеграф – он нужен был раньше, с франчайзи связываться. Всё унесли, что только не приколочено. Кроме злосчастных часов.

Пора и на работу собираться. Отмыв кровь с рукава, замотав дорогой нож в случайные тряпки, Апокрис посмотрелся в зеркало. Да, можно выходить… Крахмала б на рубашку, но перед кем красоваться? Уборщиком-то в захудалом театре?

Зеркало… Апокрис ненавидел зеркала. Всегда в них есть что-то темное, видно порванный рукав свадебного платья где-то за отражением: он то за окном, то во мгле неродившегося ужаса, то за маскировкой невидимых часов. Суставы пальцев кукольные, вместо кожи на ручке невесты – манящий фарфор, холодный и любимый; вдохновенный и пугающий.

Так и на работу можно опоздать… Ну и где она? Жена? Страшно малютку оставлять, но чем кормить её потом? Надо идти. Тут и думать нечего.

«Выброси нож дальше от дома. Запах… Тебе нравится, как и вкус. Выброси, он сводит меня с ума!» – не унимается голос.

Но чем дальше от дома, тем более глух внутренний антагонист. Почти не слышно.

Дорогое изделие… Красивое. Жаль даже отказываться! Но пришлось швырнуть в мусорное ведро при какой-то парикмахерской. Путь, правда, на пару километров длиннее стал – крюк большой надо было сделать. Прогуляться – всегда приятно.

– А тебе на работу не надо? – выплыл, чертов хрыч.

Худощавый, глаза выкатываются из орбит, хрен метр с кепкой бредет на встречу. Кроме отвращения, ненависти и желания, что тупой урод увидит в Апокрисе сына, ничего нет…

Уйди же… Нет желания, да ничем бессмысленный треп хорошим не закончится.

– Нормальную работу найди! Ну? – отец подошел, с презрением оглядел отпрыска в мятой рубашке. – Во что превратился? За тебя стыдно только перед всеми!

– От тебя перегаром таращит…

– Чего? Не дорос ещё, сосунок! Недоносок… Я тебя спросил – нашел нормальную работу?! Ты работать должен! Вон… Лень причесаться было?

– Уйди, пожалуйста…

– Я вот сейчас взял бы, да тебе по роже настучал!

– Как в прошлый раз?! – Апокрис взял отца за грудки, прижал к стене. – Потом опять, тупая сука, ныть будешь… Что сынок толкнул, уродец он такой! Ну?! Давай… Помнишь, мне тринадцать было? Как ты меня отметелил в поле? Через год должок вернул ведь. Болит ребро ещё, а?!

Парень получил по челюсти, несколько ударов под солнечное сплетение. Спившийся, потерявший интерес к жизни, старик… Но, может так статься, у идиота самокрутка имеется? Курить тянет.

Из кармана отца Апокрис достал пачку и спички, прикурил, вернул обратно. Развернувшись, пошел дальше – времени мало, можно и опоздать… За час до начала смены нужно быть, пусть эти 60 минут никто и не оплатит.

Удары по виску. Сидя на спине, отец тщетно пытается душить. Дурак… Сил в руках нет, как и желания.

– Всех подвел! Думали, приличным мужчиной вырастешь! Нищий, взять нечего, весь лохматый… – не унимается папа, путешествуя по улице на спине сына. – Всё ваше поколение тупорылое, выродились ублюдки! Откуда такие, вот как ты, берутся вообще? Ты работать должен! Отца радовать должен! Пользу приносить должен!

Должен… Должен, должен, должен и, сука, всем уродам этой осточертевшей жизни должен! Должен… Должен, конечно же, должен…

– А не твое бесхребетное поколение целую страну просрало?! – придя в злость, Апокрис схватил Отца за плечо, сорвал с себя и держит над землей. – А, поскуда?! Ах ты тупая сука… Не ты сидишь на окладе, раболепствуешь перед… Сука, чему ты меня научил? Не-е-ет… Чему твое бездарное поколение научило Нас?! Кроме, тварь, пьянства и того, что все тебе должны? Урод… Я убью тебя…

По кирпичу дряхлой стены пошла трещина, большие пальцы сами легли на гортань. Так хотелось убрать эту мразь из своей жизни… Но куда больше хотелось примириться. Выпить вместе, поговорить по душам, обсудить саму жизнь и природу её дурной, совершенно ошибочной, бесконечности.

Толпа таких же, предпенсионных скотин, обступила со всех сторон. Апокриса зажали в угол, давят. Наконец, надеясь спокойно уйти, парень отпустил батеньку. Это знакомые тщедушного алкоголика – соседи, собутыльники, какая-то матерящаяся кошёлка. Слабые, своей сгнившей массой, готовые лишь собственную никчемность защищать. Не детей… Не их будущее. Именно лишь то, что воспроизводит их такими и оставляет мучениям на растерзание. Можно ли их винить? Конечно. Иначе во всех этих пустых измышлениях не будет ничего, кроме высокомерия! Апокрис должен утешить себя той же глупостью.

Их было много… Тонкой спичкой, прогоревшей в бытности, вселенским злом и причиной мирских несчастий, вынырнул Апокрис сквозь десяток одинаковых лиц. Свинские рожи исчезли, трусливо разбежавшись от облика рабочей бренности – городского театра.

Скоро будет концерт, спектакль «Нерокантская Ярмарка!»

После вечернего выступления зрители оставили много мусора. Крошки еды, быстро испеченной в буфете; какие-то бумажки и окурки. Кто-то, скорее всего подростки, разлил сахарный сироп между кресел. Отмыть это… Не просто. Ещё и блевотина, черт же! Детская, чья-то свинота в личиночной стадии оставила. Убрать за собой?

Нет! Ах, сука, нет же! А знаете, почему?

– Убирай, ты должен, – пузатый начальник вручил щеточку, изъяв швабру. – Ты у нас уборщик, да? Вот, давай, убирай за уважаемыми зрителями!

На коленях, ползая под сиденьями, он вычищал весь срам. Всё то, от чего открещивается приличный господин. Всю ту честь, высокую стать, благородство… растекшееся на ковролине дешевым завтраком или дорогими обедами. Говно убирать ведь так весело и приятно? Ха-ха!

Честь, благородство и успех здесь. Прилипло говном под ногами.

– Ссанину волосами протри! – начальник пнул Апокриса под зад. – Раз отрастил лохма…

Больше он ничего не сказал. И не скажет…

Мусор пришлось выносить в разных пакетах. С них стекало, оставляя след… Не всё ли равно? Если не убрать грязь с глаз долой, приличным господам будет неуютно. Пусть они сами это оставляют, пусть они сами этим и являются…

Работа закончена. До конца смены ещё 13 часов… Обычно остатков жизнедеятельности хватает на всю смену. Сегодня подозрительно мало дряни на полу. Может, чего починить? Или пора вынести иной мусор?..

– Ачехри! Привет! – Апокрис помахал рукой часовщику, ремонтнику, занятому работой с новым механизмом. – Помочь?

– Апокрис… Манучехри! Манучехри меня зовут! – ответил рентарец, карлик, радушно махая в ответ. – У тебя магазин часов же был? Слушай, да! Я и пружину натянул, и шестеренку от окисла прочистил… Ну встает стрелка минут на 12! Чего не так?

– Сейчас, дружище! Ну-ка… – Апокрис забрался на рабочее место, глянул в глубину механизмов. – Струна… Угу… Струнка сорвалась, её на молоточек надо. Зря ты чистил!

– Ну-у-у, голова!

Парень натянул струну, зафиксировал в нужном положении и проверил ударом пальца о подведшую штучку. Всё работает, тиканье ровное и безыдейное!