Обычай приносить в жертву вместо отцов старших сыновей существовал, по крайней мере, в одном из старинных царских родов Древней Греции. Когда во главе могучего войска Ксеркс84 проходил по Фессалии, чтобы напасть на спартанцев у Фермопил, он приблизился к городу Алосу. Местные жители показали царю святилище Зевса Лафистия85 и рассказали о нем странное предание. Когда-то страной правил царь Атамант. Он был женат на Нефеле и имел от нее сына Фрикса и дочь Геллу. Позднее царь сочетался вторым браком с женщиной по имени Ино, которая родила ему сыновей Леарха и Меликерта. Мачеха хитростью старалась погубить детей царя от первого брака. За исполнение своего нечестивого замысла Ино взялась весьма искусно. Перед посевом она уговорила местных женщин втайне от мужа поджарить семена, что вызвало неурожай и голодный мор. Царь послал к дельфийскому оракулу гонцов, чтобы узнать о причине голода. Гонцы, подкупленные зловредной мачехой, принесли такой ответ: голод не прекратится до тех пор, пока Атамант не принесет в жертву Зевсу своих детей от первого брака. Узнав ответ, Атамант послал за детьми, которые в это время пасли овец. Но тут отверзлись уста золоторунного барана, и он человеческим голосом предупредил Фрикса и Геллу об опасности. Они сели на спину барана и понеслись через моря и страны. Во время плавания по морю Гелла соскользнула со спины животного и утонула. Брат же ее, Фрикс, целым и невредимым достиг Колхиды, царства детей Солнца. Там он женился на дочери царя и имел от нее сына Китисора. В Колхиде он принес золоторунного барана в жертву Зевсу, покровителю беглецов (по другому сообщению, он пожертвовал барана Зевсу Лафистию). Само золотое руно Фрикс подарил отцу жены, который прибил его к дубу, растущему в священной роще Ареса под неусыпной охраной дракона. В это время до Фессалии дошло изречение дельфийского оракула, согласно которому искупительной жертвой должен был стать сам царь Атамант. Когда жертву, убранную гирляндами цветов, подвели к алтарю и готовились умертвить, на помощь царю пришел его внук Китисор, вовремя подоспевший из Колхиды, или Геракл, принесший царю известие о том, что Фрикс жив. Вскоре, однако, спасенный Атамант обезумел и насмерть поразил своего сына Леарха, приняв его за дикого зверя. Затем он предпринял покушение на жизнь Меликерта. Ино спасла его и вместе с сыном бросилась в море с высокой скалы. Мать с сыном превратились в морские божества. Особым уважением Меликерт пользовался на острове Тенедос, где в жертву ему приносили младенцев. Осиротевший и безутешный Атамант покинул страну и по совету оракула отправился искать такое место для поселения, где его приняли бы дикие звери. По дороге ему случайно попалась стая волков, пожиравших овцу. Увидев царя, волки разбежались, оставив окровавленные остатки добычи. Так сбылось предсказание оракула. Но так как Атамант не стал искупительной жертвой за всю страну, бог завещал его потомкам в каждом поколении жертвовать старшего отпрыска мужского пола, если последний хоть раз зайдет на территорию пританея, где представители дома Атаманта совершали жертвоприношение Зевсу Лафистию. Ксерксу сообщили, что из-за этого многие члены семьи Атаманта бежали за пределы страны. Некоторые из потомков Атаманта по прошествии долгого времени возвращались, и, если стражам удавалось схватить их на пороге пританея, их ждала скорая смерть. Случаи такого рода были редки, но широко известны в древности. Так, автор диалога, приписываемого Платону,86 рассказывает о принесении человеческих жертв в Карфагене и добавляет, что подобные обычаи не были чужды грекам. Он с ужасом ссылается на человеческие жертвоприношения на горе Ликей и на обычай принесения в жертву потомков Атаманта.
В пользу того, что и позднее этот варварский обычай отнюдь не вышел из употребления, свидетельствует факт принесения человеческих жертв в старинном беотийском городе Орхомене во времена Плутарха (знаменитый историк родился в нескольких километрах от Орхомена). В городе жила семья, в которой все члены мужского пола именовались Psoloeis, то есть «вымазанные сажей», а женского пола — Olae, то есть «разрушительницы». На ежегодном празднике Агрионий, жрец Диониса, преследовал этих женщин с обнаженным мечом. Он имел право убить женщину, которую ему удавалось догнать. При жизни Плутарха этим правом воспользовался жрец по имени Зоил. Упомянутая семья, на которую ежегодно приходилась, как минимум, одна человеческая жертва, была царского происхождения и вела свою родословную от легендарного Миния, сказочно богатого царя Орхомен (его великолепная сокровищница, видимо, погребена под развалинами в том месте, где длинная Орхоменская гряда граничит с обширной Копаидской равниной). Согласно преданию, три дочери Миния долгое время презирали своих соотечественниц за то, что те предавались вакхическому беснованию. Они демонстративно проводили время за прялкой, когда другие женщины, украшенные цветами, с развевающимися на ветру распущенными волосами, в неистовстве носились по безлесным горам в окрестностях Орхомена, оглашая пустынные холмы звуками кимвалов и бубнов. Но пришло время, когда боговдохновенное неистовство овладело и царскими дочерьми. У них возникло неотразимое желание вкусить человеческого мяса. Кому из трех царевен предстояло отдать на съедение своего ребенка, решал жребий: он выпал Левкиппе, и та отдала на растерзание своего сына Гиппазия. От трех сестер-грешниц и ведут свой род «вымазанные сажей» и «разрушительницы» (первые называются так потому, что в знак глубокой скорби носят платье траурного цвета).
Обычай приносить человеческие жертвы в орхоменском царском доме тем более знаменателен, что, согласно преданию, до Миния в Орхомене правил Атамант. Кроме того, перед Орхоменом высится Лафистийская гора, на которой, как и в городе Алосе в Фессалии, располагалось святилище Зевса Лафистия. На основании сравнения предания об Атаманте с обычаем, господствовавшим среди его потомков в исторические времена, можно сделать вывод, что в Фессалии, а возможно, и в Беотии в древности правила династия, главу которой первоначально регулярно приносили в жертву Зевсу Лафистию. Затем эта роковая обязанность перешла к его старшему сыну. С течением времени жестокий обычай смягчился, и вместо царского отпрыска — при условии, что он ни разу не ступит на территорию пританея, где его родственники приносили жертвы Зевсу Лафистию, — стали жертвовать барана. Если же у сына царя достанет безрассудства ступить на это роковое место, бог перестанет благодушно взирать на подмену, и вновь обретет силу древний обычай, согласно которому умереть должен старший сын царя. Предание связывает принесение в жертву царя или его детей с сильным голодом. Согласно верованиям первобытных народов, ответственность за рост посевов и за погодные условия несет царь, который по справедливости платит жизнью за плохую погоду и неурожай. Короче говоря, в роду Атаманта магические функции объединялись со жреческими. Сильным аргументом в пользу этого взгляда является притязание Салмонея, брата Атаманта, на божественное достоинство. Мы уже упоминали о том, что этот самонадеянный царь провозгласил себя не более и не менее как самим Зевсом, владыкой грома и молнии, которым он подражал громыханьем котлов и факельным светом. Судя по аналогии, эта пародия на гром и молнию не была простой театральной постановкой, направленной на то, чтобы поразить воображение зрителей. Нет. царь пустил в ход колдовские чары для того, чтобы с помощью бессильного подражания небесным явлениям вызвать с неба настоящие гром и молнию.
Когда над семитическими народами Западной Азии нависала смертельная опасность, правитель часто приносил в жертву народным интересам собственного сына. Так, Филон из Библоса в своем труде о евреях сообщает: «Согласно древнему обычаю, в случае великой опасности правитель города или народа во имя благополучия общины должен был послать на смерть в качестве выкупа мстительным демонам возлюбленного сына своего. Жертва сопровождалась совершением сакраментальных таинств. Так, Кронос, прозванный финикянами Израилем, правил страной и имел единородного сына Иуду (что на финикийском наречии обозначает „единородный“). Облачив сына в царские одежды, он принес его в жертву на алтаре во время войны, когда над страной нависла смертельная угроза». Когда израильтяне подвергли осаде царя Моаба и были близки к победе, царь сжег на городской стене своего старшего сына.
