Однако мужчина заглушил её протесты новым поцелуем. Поцелуем просто потрясшим её своей нежностью и предупредительностью. Поцелуем легким как перышко и приятным как летний бриз, слишком неспешным и заботливым для человека, ненавидящего и презирающего её.

И тут она поняла, что он делает.

Она отказалась изображать его девушку. И тем самым уязвила его мужскую гордость. И потому сейчас он решил сделать этот их поцелуй незабываемым для неё настолько, чтобы потом каждый раз, когда она будет целоваться с кем-то ещё, она невольно, но сравнивала поцелуи этого кого-то ещё с этим поцелуем.

Ну что ж, тогда у неё для него сюрприз! Она не поведется на дешевые трюки этого мачо! Не уступит перед его самоуверенной демонстрацией власти, которую он выдаёт за мужскую неотразимость!

Девушка упрямо сжала губы и даже зубы сцепила в безмолвном, но решительном протесте.

Но тут его мягкие, тёплые, чуть раскрытые губы прошлись по её, едва касаясь, но даря такое наслаждение, что её глаза сами собой закрылись, а губы дрогнули и приоткрылись, чтобы…

Её гнев сам собой куда-то испарился, а решимость оставила, причем самым наглым образом, забыв, что вообще-то нужно спрашивать разрешения на то, чтобы отбыть в неизвестном направлении в столь неподходящее время.

Марано же никуда не спешил, не настаивал, более того, он безропотно, беспрекословно соглашался на то, что она, Элизабет, здесь главная. Она госпожа и повелительница. Он инстинктивно почувствовал момент, когда она уже была совсем «не против», а очень даже «за» и его язык, теперь уже абсолютно уверенный в своей безнаказанности, скользнул внутрь.

И всё. Она начисто забыла, что ненавидит, презирает и просто на дух не переносит этого самодовольного индюка.

Пространство и время вдруг перестали существовать, и невыразимо чудесное наслаждение поглотило её. Осознание того, что она всю жизнь недоедала и вдруг попала на пир, снизошло на неё. Она хотела, нет, просто жаждала, чтобы всё было по-настоящему. Чтобы он не претворялся, а на самом деле любил её…

«Ох! Навь!» – молнией, низвергающей с небес и, одновременно, пробуждающей от наваждения пронеслось у Элизабет в мозгу. – Прочь от меня! Чур меня! Хватит! – девушка решительно высвободилась из превратно и нездорово воздействующих на неё объятий господина королевского прокурора. – Думаю, что вы уже вполне здоровы! Хватит тянуть из меня силы!

– Так я и не тянул. Наоборот, насколько я могу судить, я дарил вам наслаждение! – в тоне мужчины отчетливо слышалось самодовольство.

– Не льстите себе! – огрызнулась очень злая, но скорее не на него, а на себя Элизабет. Она понять не могла, как она могла так низко пасть, чтобы желать поцелуев того, чья была бы воля и её приговорили бы к смертной казни, того, кто назвал её циничной, корыстолюбивой и бессердечной тварью!

Элизабет надавала себе мысленных пощёчин и пересела напротив… «подальше от… искушения», – нехотя призналась она сама себе. Откашлялась и оценивающе посмотрела на мужчину. – Хммм… насколько я могу судить, вы в норме!

– Я да, – насмешливо ухмыльнулся Марано. – А вы, судя по вашему взъерошенному виду и вообще… гмм… – усмехнулся он, – по всему, нет!

Элизабет еле сдержала рвущийся из её груди рык. – Судя по чему по всему?! – язвительно поинтересовалась она. – По тому, что я первая разорвала этот слишком затянувшийся невыносимо-скучный процесс слюнообмена, который вы в своих нездоровых фантазиях называете поцелуем? – она вызывающе посмотрела на него и сделала вид, что содрогается от воспоминания.

– Хорошо сыграно! – с ухмылкой похвалил он. – И будь я менее уверен в себе, я бы вам даже поверил! – добавил он с кривой улыбочкой.

– Вы можете фантазировать себе всё, что вам угодно, – фыркнула Элизабет.

– Да, я мог бы очень много нафантазировать, – задумчиво согласился мужчина. – Но сейчас меня интересуют не сладкие фантазии, а горькая реальность. Мне просто очень интересно, кому же вы, Элизабет, так досадили, что вас пытались столь тщательно убрать?!

– Искренне говоря, понятия не имею, – не задумываясь, ответила девушка, пожимая плечами.

– Да, что вы? Девушка с таким БЕЗОБИДНЫМ характером и никому не стала поперек горла? – подчеркнуто саркастически поинтересовался Марано.

– До тех самых пор пока судьба не свела меня с вами, мой характер более чем устраивал всех без исключения окружающих и ничто, абсолютно ничто не угрожало моей жизни! Поэтому не знаю как вам, а мне кажется, что вывод напрашивается сам собой, господин прокурор! – сладко-приторно парировала Элизабет.

– Это вы сейчас меня обвинили в том, что я подстроил аварию, которая чуть не стоила мне и вам жизни? – изумился он.

– Это я сейчас намекнула на то, что того, кто покушается на мою жизнь, следует искать либо в вашем окружении, либо среди ваших поклонников или поклонниц!

– Поклонников или поклонниц? Это вы о чём сейчас? – одновременно крайне недоуменно и столь же крайне недовольно напыжился мужчина.

– Определенно не о том, о чём вы сейчас подумали! – язвительно хмыкнула девушка. – А лишь о том, что я не удивлюсь, если узнаю, что за то время, пока вы в зале суда расписывали меня в самых чёрных красках, нашлись такие, которых вы смогли абсолютно убедить в том, что я опасный для общества элемент! О том, что покушения на меня начались сразу после вашего первого визита ко мне! И о том, что выпустить погулять в свободное плавание терадио… или как его там?

– Терастиодонтозавра, – подсказал Марано.

– Ага, – кивнула Элизабет, – именно его! Так вот выпустить эту акуло-завру мог только кто-то уполномоченный властью и, причём, не малой властью…

– Хммм, – потёр пальцами лоб Марано. – Кое в чём вы, возможно, и правы… – задумчиво произнёс он. – Но что касается вчерашнего инцидента с голубкой… Но-оо-ммм, – произнес он, покачивая он головой. – Но мне кажется, что вчерашний инцидент с голубкой никак не связан с сегодняшним покушением на вашу жизнь. Вернее, не кажется, а я уверен в этом. Тот, кто хочет запугать – не убивает! По крайней мере, не сразу… Короче, в моём понимании два этих преступления между собой не стыкуются! – развёл он руками. – И поэтому, я по-прежнему думаю, что за голубкой в вашей спальне стоит Кристиан…

Между тем магилет приземлился на крыше королевского дворца.

– Господин королевский прокурор, мы прибыли! – сообщил своим пассажирам пилот магилета по магиспикеру.

Судья Ванесса Меттис разумно полагала, что раз совершенству нет предела, то значит наименьшее, что она может себе позволить – это быть безукоризненной. В здании суда она всегда появлялась в изящных платьях выгодно подчеркивающих ее великолепную фигуру, в изящных лодочках, мехах и драгоценностях.

И, само собой разумеется, что и лодочки, и меха, и драгоценности всегда были безупречно подобранны по цвету и стилю к её наряду.

Однако и совершенный образ и модная стрижка хотя и привлекали к ней весьма заинтересованные взгляды мужчин, но вряд ли б кто-то, положа руку на сердце, смог назвать Ванессу неотразимой красавицей, коей она всегда втайне мечтала быть.

При этом тайна эта ею оберегалась настолько тщательно, что, пожалуй, во всем маранском королевстве не нашлось бы ни одной живой души, которая предполагала бы, что судья Меттис недовольна своей внешностью.

Даже наоборот, любой, кто был знаком с судьей, без тени сомнения подтвердил бы, что она считает себе совершенной во всех отношениях.

И возможно не влюбись Ванесса Метис в Эдварда Марано – так бы это и было: в том смысле, что её бы в себе всё вполне устраивало. Но Ванесса влюбилась и, к сожалению, влюбилась безответно.

Ванесса при первой же встрече поняла, что Эдвард не просто предел её мечтаний, он создан для неё.

И он и она были из самых знатных и могущественных семей маранского королевства, в связи с чем у них изначально было много общего. И стало ёще больше, когда они в один и тот же год поступили на юридический факультет одного и того же престижного университета маранского королевства.