Понятно, что сразу всплыло имя Скрепкина как главного кандидата в подозреваемые, хотя, как справедливо полагал Клёпа, Деду нужен был реальный убийца, а не клиент на шконку. А тот тоже весьма и весьма сомневался в причастности Владика. И стиль был не его, и в отношениях между ним и Женей не было ничего предвещавшего беду. Но сбрасывать Владика со счетов Дед всё же не стал и поручил чуток попасти его. Чёрт его знает, думал Степан Андреевич, а вдруг тот ревнив, как африканский мавр, и, пронюхав про встречи Деда и Колибри, устроил разборку. Хотя, как казалось Степану Андреевичу, Скрепкину не хватило бы на это пороху.

Сам доклад о деле проходил в кабинете Хвыли. А у того была дурная, но безобидная привычка – при разговоре вертеть в руках карандаши и в моменты «акме» разламывать эти ни в чём не повинные предметы. Поэтому на столе всегда стоял чёрный пластмассовый стаканчик, наполненный приговорёнными к смерти пишущими принадлежностями.

Клёпа уже собирался уходить, когда босс почти вдогонку бросил:

– А ещё потряси и консьержку. Похоже, ушлая баба, хоть и прикидывается божьим одуванчиком.

Клёпа, не проявив ни интереса, ни удивления, лишь деловито уточнил:

– Насколько сильно трясти? Её ведь уже допрашивали, и ничего не обнаружили.

Дед с хрустом сломал очередной карандаш и усмехнулся.

– Ясно, что не обнаружили. Такая, как она, даром информацией не поделится. Но ты объясни, что деньги «на озеленение» тоже надо отрабатывать. Ну, и подкинь ещё «зелёненьких». Начнёт кобениться – припугни. Но без членовредительства. В общем, блюди…

В результате на свет божий всё-таки всплыл «чёрный» кондуит консьержки. Та почему-то сразу поняла, что лучше быть любезной с этим модно одетым молодым человеком с безжизненным взглядом водянистых голубых глаз, тем более что он, даже не делая паузы после заурядного «здравствуйте», сразу протянул ей бумажку в сто евро. Хорошие деньги и дурной взгляд – это плохое сочетание, подумала церберша и решила, что сотрудничество с незнакомцем перспективней вражды с ним. А тот вполне интеллигентным и даже приятным баритоном задал вопрос, на который ей уже не раз приходилось отвечать:

– Мариванна! (Консьержку звали Жанна Альбертовна Штейн) А вы не вспомните, не приходил ли кто посторонний или, наоборот, знакомый, но не местный, в вечер убийства к вашему покойному жильцу?

Консьержку несколько покоробило от такого панибратского и плебейского обращения, но поправить и объяснить, что она не Мариванна, не решилась, хотя всё-таки возмущённо бросила в ответ:

– Сколько уже можно одно и то же повторять? Не помню я никого чужого. И милиции так ответила, и хозяину квартиры Владику Скрепкину. А то ведь прямо замучили, – Жанна Альбертовна возмущённо шумно выдохнула воздух. – Просто устала долдонить, что у меня всё записано, и никого, кроме постоянно здесь проживающих или там уборщицы и почтальона, я не видела. Последним, кто пришёл перед тем, как здесь начался сумасшедший дом, был этот самый Владик. Он же и вызвал милицию и «скорую».

Консьержка выглядела довольно уверенной в себе, хотя и чувствовала, что где-то внутри от страха потроха просто прилипли друг к другу. Почему-то этот мужчина пугал её намного сильнее, чем бесцеремонные менты.

– Вот, если хотите, поглядите сами, – добавила она и достала с полки аккуратную, как у отличницы в школе, кокетливо украшенную наклеенной в уголке розочкой тетрадь, озаглавленную «Журнал учёта прихода и ухода посетителей. Продолжение. 2009 г.»

Незнакомец безо всякого видимого интереса повертел тетрадку в руках.

– Вы меня, Мариванна, разочаровываете, – вкрадчиво проговорил он. – Вы ведь этот журнал уже показывали и другим. Милиции, к слову. А я знаю, как минимум, одного человека, который был здесь в день убийства и о котором вы никому не сообщили. Кажется, он пожертвовал до этого некую сумму на «озеленение подъезда».

У консьержки душа ушла в пятки.

«Вот сволочь, откуда только знает», – подумала она, а вслух, как будто только вспомнив, запричитала:

– Так вы имеете в виду этого господина? Конечно, я его помню. Очень интеллигентный, похожий на профессора мужчина. Да и приходил он в ту квартиру не в первый раз. А ушёл часа за два до того, как Владик явился.

Жанна Альбертовна, как бы собирая в кучку мысли, пожевала губами.

– А двоюродного брата Скрепкина, Женьку то бишь, говорят, только перед самым его приходом зарезали. И уж как Владик тогда переживал. Как переживал. Прямо с лица весь сошёл.

Консьержка вдруг вспомнила, что спрашивают её-то вроде бы не о Владике, и засуетилась.

– А мужчина этот ушёл уже ведь. И я-то здесь при чём?.. Но и зря подставлять людей не стану. Если известно, что приличный человек покинул место до убийства, так зачем понапрасну его по милициям гонять?

Клёпа согласно кивнул и с деланным уважением заметил:

– Вы, без сомнения, поступили справедливо. Действительно, зачем зря невинных граждан беспокоить?

Мужчина неожиданно перевёл разговор на другую тему.

– Я вижу, вы здесь мёрзнете? – показывая на электрический обогреватель, спросил он. – А не опасно? Помещение-то у вас крохотное. Вдруг, скажем, пожар. И дверь заклинило. Знаете, как отвратителен запах палёного мяса?

В голосе Клёпы неожиданно появились садистские нотки, а и так безжизненные глаза ещё больше помертвели. Но он вдруг улыбнулся. Неприятно улыбнулся.

– Так что вы там говорили про то, что никто в подъезд не заходил, Мариванна?

Сердце консьержки бешено заколотилось. Она вдруг представила в служебной каморке труп и своё, лежащее на обогревателе и постепенно обгорающее чёрное лицо.

– Ну, какая же я на старости лет стала беспамятливая, – закудахтала она. – Совсем забыла. Всё из-за чёртовой этой бюрократии. – Она суетливо начала рыскать по ящикам стола. – С нас, знаете ли, не только требуют, чтобы мы вели общий журнал прихода и ухода, но и чтобы заполняли его разборчиво и аккуратно. Вот я, от греха, и завела себе черновичок, чтобы потом переносить всё начисто для отчётности. Может, и забыла что-то переписать.

Она протянула Клёпе общую тетрадь, «черновичок», в котором каллиграфическим почерком регистрировалась ежедневная миграция населения в пределах подъезда туда-сюда. И краткое, но точное описание посетителей. Вот бабуся даёт, подумал Клёпа и, полистав кондуит, нашёл дату убийства. Но, как ни удивительно, консьержка почти не врала. Поживиться Клёпе было нечем. Кроме «профессора», то есть Деда, из посторонних в нужное время в подъезде не побывал никто, если не считать какой-то женщины, приходившей в другую квартиру и описываемую как полную, неухоженную с глупым лицом и дурацким бантиком на шляпке. Удивляло только, что не было помечено, когда она ушла.

– А это что за личность? – строго спросил Клёпа, пальцем указывая на соответствующую графу.

Жанна Альбертовна безразлично пожала плечами.

– Так ведь она ж в другую квартиру ходила, этажом выше. Там гадалка живёт. У неё, в общем-то, и свой офис есть в центре, но иногда она соглашается, в виде исключения, принимать посетителей и дома. А та дама была типичная дура-клиентка, собирающаяся погадать на мужика.

Клёпа разочарованно поморщился.

– А почему не отмечено, когда она ушла?

– Да не может быть! – делая вид, что удивлена, воскликнула, всплеснув руками, консьержка и преувеличенно внимательно вгляделась в страницу тетради. А затем с виноватым и чуточку дурашливым видом почесала себе нос.

– Мой грех, каюсь, – с наигранной серьёзностью добавила она. – Только ведь я тоже живая. Мало ли что. В туалете могла быть, например. Мне ведь главное посторонних на входе отслеживать, а когда они уходят, это так, для галочки. А вот войти без моего ведома, если я не сижу на месте, – Жанна Альбертовна вдруг гордо выпрямилась, – это уж точно невозможно. Если что, даже подождать, пока вернусь, придётся. Домофон-то так устроен, что в часы моей работы он включён на связь только со мной. А дальше я уж сама звоню жильцам и спрашиваю разрешения впустить. Подстраховка, так сказать. Чтоб незнакомый человек обязательно мимо моих глаз прошёл.