– И тебя, видимо, интересовал вопрос, зачем нужен этот не подходящий к интерьеру предмет. А я знаю. Мама как-то проговорилась. Мы однажды опять вспомнили о духах, и она сказала, что иногда с ними общается, хотя и не объяснила как. Я реагировала недоверчиво, а она вдруг и говорит:

– Хочешь узнать, для чего этот компас?

Она странно на меня поглядела, но потом все-таки решилась.

– Однажды, – сказала она, – я разговаривала с одним моим хорошим знакомым. Точнее, с его духом. И попросила его об одолжении. Я хотела знать, когда умру. Выяснилось, что духи могут не так уж много и способны предвидеть жизнь людей только на короткий срок. Но в просьбе дух не отказал. Для этого он и придумал эту стрелку. Так вот, если стрелка повернется на 180 градусов, значит, вскоре я умру.

С тех пор, по ее словам, мама, твоя бабушка, и жила с компасом над головой. В конце жизни она захворала, но почти всегда оставалась бодрой и оптимистичной. Я забыла эту историю и, как любую привычную вещь, перестала замечать этот компас. Но 17 июля 1994 года вечером она позвала меня. Ты знаешь, у нас в доме мы не ходили друг к другу пожелать спокойной ночи. Я решила, что маме, скорее всего, нужно что-нибудь принести. Мама уже лежала в постели. Безо всяких предисловий она задала мне странный вопрос, как будто это было самое главное, что должно меня интересовать: «Мы точно закончили с юридическими формальностями о моем домике, который я переписала на Мишу?» Я кивнула. А мама стала задавать мне какие-то сутяжнические вопросы о ее собственности, как будто она настоящий стряпчий. Я даже рассердилась, но, по мере возможности, ответила. Она успокоилась и неожиданно сделала то, чего не делала давно. Она обняла меня и поцеловала. Я была тронута, но не более того. Честно говоря, по телевизору в то время начинался сериал, который я хотела посмотреть, а потому была в некотором нетерпении. А ночью твоя бабушка умерла. Во сне. Не хочу вспоминать то, что я испытала, но одно помню отчетливо. Случайно я посмотрела на потолок. Синяя стрелка смотрела на юг. И до меня дошло, что мама-то еще вчера знала о близком приходе смерти, и те вопросы задавала, чтобы удостовериться, что ничего из ее небольшого наследства из семьи не уйдет.

Дух сказал: «Уф! – и откинулся на стуле. – Все. Притомился я, братцы».

Ким не удержался и прокомментировал:

– И Шахерезада прекратила дозволенные речи. – А затем обратился к нам: – А вы еще нахально утверждали, что я врун. Да я мальчик по сравнению с ним. И в подметки ему не гожусь.

Мы все дружно и невнятно загалдели. Мы даже чуть не поссорились, поскольку все были уверены, что именно его мнение о рассказе Духа самое умное и оригинальное.

– А я ведь не говорил, что моя история окончена, – неожиданно произнес Дух. – Это только начало.

Но в тот вечер продолжение мы не услышали.

На следующий день стало ясно, что скрытый скептицизм нашей команды к вечерним разговорам исчез. Девчонки притащили с собой одеяла и, укутавшись, расселись поудобнее. Мы, глядя на них, поступили так же. Я достал из своего загашника коньяк. Вообще-то мы, мужики, предпочитали водку, но перед отъездом мне пришло в голову, что, может, дамы не захотят пить приготовленное для них вино, и, не говоря никому ни слова, сделал запасец. Гришка откуда-то приволок маленькие, буквально на тридцать грамм рюмочки. Мы предвкушали развлечение.

Дух нарочно пришел в комнату последним и чопорно всем кивнул.

– Боюсь вас разочаровать, – сказал он. – То, что вы услышите, может показаться вам псевдонаучной лекцией. А мне не хотелось бы упасть в ваших глазах, – он повернулся к своей девушке, – особенно, в твоих, Тася.

Было видно, что той это приятно. Но она одернула кавалера.

– Хватит выпендриваться, Дух. Не тяни уже, начинай.

Мы, переглянулись. Тася назвала Духа нашей кличкой, чего раньше не делала. Эдак и Машка, глядишь, станет звать меня Зверьком, а я это прозвище не очень любил.

– Как вы догадались, – возобновил свой рассказ Дух, – мама меня сильно озадачила. Я пытался эту историю не вспоминать, как глупую и неправдоподобную, но мои мысли не хотели меня слушаться. Тогда был не лучший период моей жизни, и мне нужна была какая-то отдушина, чтобы отвлечься от неприятных для меня реальностей. Я стал размышлять о спиритизме и загробной жизни. Можно было, конечно, пойти в библиотеку или залезть в интернет, но из этого ничего не вышло. Как выяснилось, во всех источниках за интригующим началом всегда следовал скучный конец. Или критика, не оставляющая камня на камне на идее загробного мира, или, наоборот, восторги по поводу бездоказательных рассказов, заканчивающиеся предложением обратиться за подробностями к колдуну, целителю, медиуму и т. п. В конце концов, я решил, что у меня и у самого есть голова.

На этом месте мы с большим сомнением дружно покачали головами. Дух усмехнулся.

– Можете смеяться надо мной сколько угодно, но, в отличие от других исследователей, у меня было огромное преимущество, которое в миру называется невежеством. Я, конечно, имел общее представление о предмете, почерпнутое в основном из художественной литературы и кино, но был свободен от шор всяких авторитетов и принятых концепций.

– Ты еще скажи, что «Гамлета» прочитал, – заметил я.

– И «Гамлета» тоже, – спокойно отреагировал Дух. – В первую очередь я подумал о том, что загробный мир – это ужасное место. Ведь в нем одновременно сосуществуют души всех когда-либо существовавших людей, то есть неандертальцев, шумеров, египтян и прочее. И пытался представить, каково египетскому фараону общаться со слесарем-сантехником ДЭЗа № 863 из Бибирево. Но не только это смущало меня. Традиция утверждает, что духи в какой-то степени, если не полностью, сохраняют черты нашей индивидуальности. А мы, слава богу, ой какие разные. И не только по статусу и образованию, но и, что намного серьезнее, по характеру и интеллекту. А значит, после смерти меня ждет встреча с моим покойным абсолютно придурошным двоюродным дедушкой Федей, от общения с которым уже через две минуты хотелось повеситься. У меня даже мелькнула мысль, что в этом-то и заключается ад. Представьте, вы умерли, и ваша душа попала на «тот свет» прямиком в объятия отшлепавшей вас в детском садике воспитательницы Марьи Ивановны, побившего вас в пятом классе Костика и притеснявшего вас ненавистного начальника Игоря Леонидовича. Или, того пуще, людей, которых вы когда-то обидели. И деться-то вам некуда. Я понял, что, в сущности, в моем представлении потусторонний мир выглядит достаточно абсурдно, а потому его существование маловероятно. Но это был лишь умозрительный аргумент «против». И я вовсе не был первым скептиком, исследовавшим вопрос. Но все равно миллионы людей верили и верят в загробный мир. И я решил пойти на контакт с духами.

Мы просто пораскрывали рты.

– Да-да. Для приобретения опыта я сходил на один спиритический сеанс и посидел в компании с истерическими дамочками средних лет. Когда вернулся домой, то, как Ленин, первым делом сказал: «Мы пойдем другим путем». Я полагал, что вокруг каждого из нас просто обязаны витать мириады душ умерших самого разного времени и происхождения, занятых своими загробными делами, а вероятнее всего, вовсе не проблемами оставленного ими мира. Для меня спиритизм, основанный на допущении, что человек способен вынудить дух к контакту, неубедителен с точки зрения логики. Нельзя вызвать дух, к примеру, покойной бабушки, если она по случайному стечению обстоятельств не находится поблизости и при этом не против того, чтобы ее побеспокоили. Я рассуждал. Если контакт духа с человеком – это скорее инициатива и добрая воля первого, а не наоборот, то нужно просто найти способ обратить на себя внимание. И у меня возникла бредовая идея. Для чего, в принципе, подумал я, изобрели компьютер?.. И, ничтоже сумняшеся, отбарабанил на экране послание. Я такой-то, такой-то. По таким-то причинам заинтересовался спиритизмом и возможностями контакта с потусторонним миром. И если, мол, среди находящихся поблизости духов возникнет желание к общению, буду рад увидеть ваше сообщение. И оставил текст открытым. Я ничем не рисковал. Более того, если моя логика была верна, то я еще и получил бы подходящего собеседника, то есть знающего русский язык и умеющего пользоваться компьютером или хотя бы печатать на машинке. Несколько дней ничего не происходило, а затем появилась надпись безо всяких предисловий и приветов: «Трудно поверить в вашу бескорыстную любознательность. За вашим обращением, скорее всего, скрывается только желание узнать, есть ли жизнь после смерти. Считайте, что ответ вы получили».