Синтетический мир Ах, какая эмоция, ох, какой порыв! В голове не укладывается просто. Настоящий стокилотонный взрыв, Устроенный радостно, горестно, злостно. А где уверенность, что это так? Нет разве даже тени недоверия? Поверит в это ли любой простак, Ушедший в сторону от суеверия? Хлеб насущный сменился фикцией. От синтетического риса до пищи духовной, До чувств, до речей с хорошей дикцией, Виртуальная реальность с кожей слоновьей. Мысли не о смысле жизни От каждой секунды ждать больше, Чем может она принести, Обречены мы, и жить хочется дольше, Чтобы успеть на Олимп себя вознести. За строки, нашими душами написанные, Откровенные, гармоничные и без гармонии. За мелодии, на сновидения нанизанные, Плавные, с рваными ритмами и какофонии. Жизни иных связаны со змеями, джинами. На опьянения царство они тратят себя. Сквозь мутность глаз, за экстаза равнинами, Тратят не на слова о любви, ведь не спасали любя. Чего же стоят кисти, нотный стан и перья, А также все ключи от двери забытья; Что не у многих есть стремление, поверю я, Но только лишь не в молниеносность бытия. В стране слонов и Будды В стране слонов и Будды не опадают часто листья, Не сыплет снег, что тает на щеке холодною слезой. В такой стране сегодня не пропитает страхом мысли, А будущее прошлое в надеждах не затмит собой. В стране слонов и Будды нет места страху, боли, Угасший свет в глазах не встретишь никогда. Там просто нет затравленных, не знавших воли, Рабов, но без цепей, уже пропавших навсегда. В стране слонов и Будды не подступает к горлу ком, Тяжёлая и чёрная резина не избивает злобно души. В такой особенной стране весь смысл просто в том, Что в ней не закрывают глаз, не затыкают рты и уши. Читателям Когда-то в моде был у вас Аполлинера символизм, А нынче, может быть, бесстыдный и суровый реализм? Что ищут снова в наших строках ваши пылкие сердца, Эпитеты, метафоры или все виды крепкого словца? А что хотят прочесть сейчас рабы собак и кошек, Что моют лапы, уши им и даже отгоняют мошек? Работают, чтобы пушистых обеспечить крышей и едой, А иногда и забывают бедные заняться вовремя собой. Поправшие закон мужи, о чем сейчас хотят прочесть, О низости, убийствах, грабежах, как отбирают честь? Какую мысль в тексте хотят найти чистейшие душой, Что проживают жизнь, не оставляя даже пыли за собой? Всегда, читатели, пренебрегая модой, существует вкус, Он может выглядеть шестёркой иль, как козырный туз. Намного проще угодить сейчас стремящимся за новой модой, А не живущим, гармонично со своею внутренней природой. Басня о выборах
Уж двадцать с лишним лет в одном лесу у власти прочно стоят зайцы. День выборов настал, за своих кандидатов другие звери держат пальцы. Давно они устали оттого, что жизнь комфортна тем, кто имеет заячью капусту. А что же делать честным лисам, белкам, волкам, когда у них в карманах пусто? Все двадцать лет крупнее клевера за тяжкий труд зарплат не получали. Детёнышей растили, раз в год на озере свой отпуск проводили и мечтали. О том, что жизнь наступит лучше, тяжкий труд исчезнет, появится капуста. Но не менялось ничего, мечты не помогали, животным становилось грустно. Решением проблемы только может быть уничтоженье зайцев, всегда считали волки. А белки выступили за выдвиженье собственного кандидата, ведь будет больше толку. Сменить проблемный лес на более благополучный, с воодушевленьем предлагали лисы. На самый дальний, где правят честные медведи, о нем словесно пишут яркие эскизы. Прислушались лишь к белкам, от вида каждого имелся выдвинутый кандидат. Каков был результат, узнаем очень просто, послушав, что фантазии нам говорят. Мораль сей басни такова, что нет на свете беличьих лесов, ежовых, волчьих, лисьих. Критерии комфорта разные, и лучший мир для всех зверей находится лишь в мыслях. Пачка фотографий В руках, пропитанная временем, скупая пачка фотографий. Немного пожелтевшая, она без глупых надписей и эпитафий. Лишь образы настойчиво в себе хранит прошедших лет и зим, Калейдоскоп безжалостных событий, людей причастных к ним. На первой фотографии у старого рояля уютная резная колыбель, Стена с цветочными обоями, торшер, мольберт, большая дверь. Младенец в просторной колыбели крепко держит погремушку. Спустя тринадцать фотографий ефрейтор ловко заряжает пушку. Спустя четыре, весь забинтованный, ко рту подносит кружку чая. Спустя двенадцать стоит в шеренге на параде, усталости не зная. Минув шестнадцать фотографий, он держит на крыльце роддома Близнецов с зелёными глазами, рождённых в городе, где все знакомо. Потом цветные сорок восемь фотографий счастливейшей семьи, Морские берега, леса, бескрайние долины, горы и вечерние огни. Коллеги по работе, родственники и просто гости из чужих краёв. Насколько же прекрасным было это время, что нету даже слов. А на последних снимках в основном болезни, старость и печаль, Соседи постоянно хмурые, попавшие когда-то в кадр невзначай. Короткая шеренга из седовласых, давно не заряжавших пушки. Когда-то крепко, в красивых колыбелях, державших погремушки. Чуть больше ста, от времени заметно пожелтевших, фотографий, Без точных дат с обратной стороны, незабываемых имён и эпитафий. Так беспокоят ослабленное сердце до сих пор и не рождают скуки, Лежат в руках, что часто и с любовью пожимают правнуки и внуки. |
