Дан слабо кивнул.

– Ну вот. А у меня сейчас новое увлечение. Типа, хобби. – Георгий Павлович многозначительно помолчал. – Догадался уже? Я же пенсионер. Поликлиники, больнички, анализы, кардиограммы, таблетки, естественно, в немереных количествах по восемь с половиной штук в сутки. Это всё, я тебе скажу, до добра не доводит и ведёт на кладбище.

Дан испуганно округлил глаза и даже отступил чуть назад. Тема ухода стариков из жизни уже звучала в речах его бабушки неоднократно. Но, однако, не так отчётливо, размыто несколько и отвлечённо.

Георгий Павлович улыбнулся и продолжил:

– А Карлос и вообще-то не переносит одиночества. Среди людей всю жизнь.

– Вы хотите умереть и оставить Карлоса мне? – проговорил Дан взволнованно, и в голосе его прозвучала целая гамма чувств вплоть до невольной радости.

Старик сморщил немолодое лицо и дёрнул головой.

– Нет, умереть не очень хочу. Да и опеки подобного рода над моим приятелем никто не допустит. Ты же несовершеннолетний. Более того – малолетка. Давно ли из памперсов вырос?

– Давно, – выговорил Дан и впервые за весь разговор довольно-таки открыто посмотрел в глаза собеседнику. – Мне одиннадцать.

Старик удовлетворённо кивнул.

– Ладно, скажу Карлосу, что ты согласен. Утром нормально поднимаешься?

– Да.

– Всё, сговорились. К семи подходи.

Сосед ушёл, а Дан ещё некоторое время стоял, молча радуясь открывающимся перспективам. Сначала радуясь, потом радуясь и волнуясь одновременно, а затем – просто сильно волнуясь. В конце концов, Дан до такой степени разволновался, что даже бабушка, усаживающая его ужинать, на секунду замерла и с подозрением посмотрела на внука.

– Заболел? Вид твой меня смущает. Признавайся! – Лицо бабушки стало максимально строгим, даже чуть-чуть зверским. – Вот только попробуй у меня заболеть! Говорила им: закаливайте ребёнка, к правильной еде приучайте – нет, он у нас, видите ли, не такой, как все. А теперь что? Воспитывать надо, как раньше говорили, когда поперёк лавки. Да только кому? Один сбежал, вторая… Ну, с этой я сама маху дала.

Ворчание бабушки мешало Дану сосредоточиться, поэтому он постарался съесть полностью все три сырника, уложенные на его тарелку, и в несколько глотков расправиться с кислющим клюквенным морсом. Теперь оставалось лишь максимально скоро, с минимальными потерями покинуть кухню.

– Спасибо, бабушка, – отчётливо выговорил Дан, затем поднялся из-за стола и, быстро переставляя ноги, попятился к выходу.

– Наелся? Точно? – насторожилась бабушка.

– Да, – сказал Дан, а затем дважды, добавляя уверенности в голос, повторил: – Да. Да! – И выскочил из кухни.

– Стой! – крикнула бабушка, и Дан вынужден был вернуться. – Тут хипстер этот, ну, Георгий Палыч, собирался просить тебя за осликом своим присмотреть, так я отказала.

– Отказала? – удивился Дан.

– Он же наглец! – Хельга Михайловна ткнула пальцем в сторону окна.

– Кто?

– А оба.

– Нет, – возразил Дан.

Бабушка раздражённо взмахнула рукой и отвернулась.

– Ну да у вас, Грозушкиных, на всё своё мнение. Иди!

– А я согласился, – сказал Дан.

– Что?

– Присмотреть.

Бабушка, переполненная возмущением, по её мнению, наверняка праведным, не сразу нашлась, что сказать, и Дан благополучно покинул кухню.

Следующим утром, без четверти семь, Дан уже стоял у соседской калитки. Войти? А вдруг ещё не встали? Дан на собственном опыте знал, как дорога порой бывает каждая минута утреннего сна, отнимаемого пунктуальной бабушкой. В прежние суровые времена средневековья холопа, лакея или оруженосца, потревожившего хозяина в неурочный час, ожидали, вероятно, очень большие неприятности. Если и не голова с плеч, то, по крайней мере, хорошая трёпка вплоть до порки плетьми на конюшне.

Деструктивными мыслями терзаемый, Дан с некоторым запозданием обнаружил появившегося во дворе старика. На голове соседа была кожаная бандана, а в руках – коса с остро блеснувшим на солнце длинным металлическим лезвием. Георгий Павлович также увидел Дана и неторопливой, но упругой походкой, не похожей на походку умирающего, направился калитке.

– Привет! Заходи! – сказал он и пропустил Дана во двор. Затем кивнул на лавочку у входной двери. – Ты посиди, а я травки подкошу. Он немного избалован. Ну или коэффициент лени повышенный. Времени-то навалом – ходи, пощипывай. Ну и сразу, в качестве напутствия. Он, я бы сказал, излишне категоричен бывает. Ты с ним не спорь. Не обязательно во всём соглашаться, но… Да просто существуй рядом в автономном режиме. Будет обижать – прямо скажи, что не потерпишь, что будешь жаловаться. – Произнося эти слова, старик смотрел на Дана с некоторым смущением во взгляде, и в голосе его проскальзывали извиняющиеся нотки. – Главное – помни, что не обязан исполнять все его капризы.

– Обижать – это как? – максимально нейтральным голосом задал вопрос Дан.

– Ну как мы друг друга обижаем? Взять, хоть, твою бабушку. Наверняка же не всё гладко, а?

Бабушка временами бывает достаточно язвительна и не в полной мере сдержанна в своих высказываниях, отметил про себя Дан и почти успокоился. Он же, Дан, не бабушка, у него совсем иной характер. Он и вообще отличается от всех людей без исключения. Иначе у него был бы друг, возможно, и не один.

– Не буду, – сказал Дан.

– Что не будешь? – не понял старик.

– Обижать.

– Ты-то не будешь, – вздохнул Георгий Павлович и нахмурился. – Однако он уж больно не любит один оставаться. Ладно, пойду косить.

Старик ушёл, а Дан присел, как и велено было, на лавочку и принялся осмысливать только что состоявшийся разговор. Спустя минуту встал и прошёлся по двору, в одну сторону, в другую… Так и ходил, непроизвольно поёживаясь, пока из дому не вышел Карлос. Тут уж Дан остановился и почти что замер, поглядывая на не особенно приветливо рассматривающего его Карлоса.

– Хороший ослик, – произнёс Дан. Просто чтобы что-то сказать. Подумал и добавил не вполне уверенно: – Мы можем стать… друзьями.

Карлос выдохнул, словно вздохнул, и отвернул голову в сторону.

«Не хочет дружить!» – мелькнула мысль, и Дан вдруг осознал, что именно это и тревожило его с той самой минуты, как поступило от старика предложение остаться сегодня с Карлосом. Да и кто вообще когда-либо рвался дружить с ним? Да никто. А ослы – не глупые. Раз никто, то и они не будут. Этот Карлос, по меньшей мере. Уже понятно вполне.

Возвратившийся сосед окинул взглядом загрустившего Дана и, обернувшись к Карлосу, укоризненно покачал головой. Карлос фыркнул, развернулся и ушёл в огород.

– Пустой трёп не для него, – сказал Георгий Павлович Дану. – Да вы с ним два сапога пара. Очень упорный, что задумает – прёт, как танк.

Про ослов говорят, что они упрямые, а старик сказал – «упорный». Или это одно и то же в его представлении? Хотелось задать уточняющий вопрос, однако Дан промолчал.

Когда уже даже не вечерняя мгла, а ночная темень легла на деревню, прижав к земле все окружающие предметы, приехал старик, подрулив прямо к калитке, вплотную практически. Именно приехал и именно подрулил, а не примчался и не затормозил привычным образом, словно в стену влетая.

И из автомобиля выбраться не торопится – просто сидит и смотрит прямо перед собою куда-то в укутанную тьмой даль. Не только мимо Дана, но прямиком сквозь темнеющую громаду дома.

Дану хотелось спросить Георгия Павловича, где тот так долго был. Однако он этого, конечно, не сделал, просто стоял у калитки и ждал, когда старик покинет салон автомобиля и отпустит его домой. И было предположение, что Георгий Павлович потребует от него отчёта о том, как прошёл день и всё ли было благополучно. И придётся что-то говорить. Даже, возможно, сообщить, что Карлос его упорно весь не замечал. Как бы не замечал и не видел, конечно.

Опасения Дана оказались напрасны. Старик выбрался из салона автомобиля, постоял, словно раздумывая о чём-то, а затем ушёл в дом. Дану он ничего не сказал, лишь коротко похлопал того по плечу, проходя мимо. Дан закрыл за Георгием Павловичем калитку и посмотрел на «Ниву», оставшуюся также незапертой. Не значит ли это, что старик намерен вернуться? Впрочем, не похоже.