С этого времени дружеское общение между ними становится интенсивным. Апрелем помечена первая из сохранившихся в архиве Лозинского дарственная надпись на оттиске статьи Шилейко:

"Est, qui nес veteris pocula Massici,

Nec partem solido demere de die

Spemit..." (Horat. Od. I)

Auctoris donum

W.-G. Schileico

21.IV.1914

("С полной чашей иной сока Массийского

Час забот уделить любит веселию..." (Горац Од I)

Дар автора

В-Г Шилейко

21.IV.1914) {25}

По материалам Лукницкого, "весной у Лозинского Шилейко читал отрывки из "Гильгамеша". Это побудило Гумилева заняться переводом поэмы. Вскоре он бросил работу, хотя сделал по шилейковскому подстрочнику около ста строк", а "в середине июля Гумилев, заехав ненадолго из Либавы в Куоккалу, вернулся в Петербург и стал жить на Васильевском Острове (5-я линия, 10) у своего друга Шилейки. Ходили на угол 8-й линии в ресторан "Бернар". Иногда втроем - с Лозинским" {26}. Шилейко разделял патриотический подъем Гумилева и вместе с ним участвовал в манифестациях {27}; его патриотические стихи сентября 1914-го написаны с неподдельным подъемом и искренностью. В сентябре, согласно помете под стихотворением этого времени, он жил во Пскове.

Публикация в "Аполлоне" (1914. No 6-7), осуществленная, несомненно, при поддержке Лозинского и Гумилева, поставила Шилейко в ряд состоявшихся поэтов. Вторая половина 1914 года и начало следующего были у него временем творческого подъема. В майском номере журнала "Вершины" (1915. No 25) Гумилев поместил посвященное Шилейко стихотворение "Ни шороха полночных далей..." {28}.

21 ноября 1914 года Шилейко выступил на устроенном в "Собаке" "Вечере поэтов Петроградского Парнаса" {29}.

К сентябрю 1914 года относятся два его стихотворения, обращенные к Ахматовой, - "Ты поднимаешься опять..." и "Уста Любви истомлены...", отмечающие начало истории их дружбы, любви, брака, развода, снова дружбы. По инскрипту Шилейко 20 марта 1915 года (см. примеч. к стихотворению "Есть вера духа.." в наст, изд., с. 147) можно судить о том, что их литературные отношения к этому времени уже приобрели форму диалога.

Следующее письмо сохранилось в архиве Ахматовой:

СПб. 10.IX.1915

Дорогой Владимир Казимирович, пишу Вам два слова наспех. На днях видел Анну Андреевну. У нее в конце августа умер отец. Она сейчас живет у себя в Царском, просит Вам передать, что была бы рада Вас видать. Она больна и скоро должна уехать в Финляндию или в Крым. Побывайте у ней и от меня очень кланяйтесь.

Николай Степанович невредим.

Ваш М. Лозинский.

Р.S. Маковский вернулся. {30}

Экземпляр отдельного оттиска второй публикации стихов в "Аполлоне" (1915, No 10) В. К. Шилейко надписал:

Michaeli L. Lozinskio

antique olori

Woldemar С. Schileico

corvus albatus

Salutem ae felicitatem

Datum Urbe, pridie Calendas Martias

Anno Sodalitatis IIII.

(Михаила Л. Лозинского,

старинного лебедя,

Вольдемар Г Шилейко,

ворон, рядящийся в белые одежды,

приветствует и желает счастья.

Подписано в Граде, в канун мартовских календ.

Год дружеского союза 4.) {31}

В первые месяцы 1915 года вышла из печати книга В. К. Шилеико "Вотивные надписи шумерийских правителей", создавшая 24-летнему автору имя в ученом мире. Дарственная надпись другу гласила:

"Hie situs est Phaeton, currus auriga patemi;

Quern si non tenuit, magnis tamen excidit ausis"

Michael Leonidae filio

Lozinski

Woldemar G. Schileico

perpetuam felicitatem

Martis die 20 A.D.1915

Petropoli

("Здесь погребен Фаэтон, колесницы отцовской возница;

Пусть ее не сдержал, но, дерзнув на великое, пал он" {33}

Михаилу сыну Леонида

Лозинскому

Вольдемар Г. Шилеико

непрестанной удачи

Марта 20 дня 1915 года

Петроград)

Второй экземпляр книги был поднесен хозяйке дома с надписью:

Татьяне Борисовне

Лозинской

приносит свой последний

белый цветок

В. Шилейко

20 марта 1915.

Воспоминания Т. Б. Лозинской проливают некоторый свет на содержание надписи: "Шилейко подружился не только с М Л, но и со мной. Стихи М. Л. он ставил очень высоко: "Поверьте,- говорил он мне,- их еще не удосужились прочесть, за ними будущее". Он сам писал стихи и любил их декламировать мне; стихи были, конечно, символические, и, хотя я, по неискушенности своей в этой поэзии, половины не понимала, но делала вид, что понимаю, потому что почтительное ухаживание Вл. Каз. и общение с ним мне нравились . Неподражаемо читал он Лермонтова "Последнее Новоселье" голос его до сих пор звучит в ушах. Это не было искусство чтеца, но он вкладывал в это чтение столько силы, столько негодования..." {34}.

Эмоционально и интеллектуально насыщенные отношения друзей отразились в послании Лозинского:

Вот он стоит передо мной.

Он желт, он проницаем глазом.

Но словно огненной волной

Крутит и распаляет разум.

Шилей, спеши в мою обитель

На Il des Apothicaires

Ты вкусишь золотой сик'eр.

Которого бежал Креститель.

5 мая 1916. {35}

В 1916 году В. К. Шилейко принимал активное участие в заседаниях "Общества ревнителей художественного слова". Приведем отчет, помещенный в "Аполлоне":

"Общество ревнителей художественного слова заседание 5 апреля посвятило вопросу о применении в русском стихосложении античных метров. Председательствовал проф. Ф. Ф. Зелинский. Прения несколько неожиданно приняли односторонний характер: почти все ораторы, а именно Сергей Маковский, Н. В. Недоброво, Б. В. Томашевский, Валериан Чудовский и В. К. Шилейко, решительно ополчились против античных метров, доказывая стеснительность их, эстетическую неоправданность и даже принципиальную невозможность в условиях русского языка. Зелинский, соблюдая беспристрастие руководителя прений, лишь очень сдержанно защищал точку зрения, для оправдания которой он так много сделал применением "подлинных" размеров в своих переводах. 19 марта Н. Гумилев читал новое свое драматическое произведение "Дитя Аллаха". Н. В. Недоброво подверг разбору построение действия, В. Н. Соловьев - постановочную сторону, Валериан Чудовский лирические достоинства пьесы, Сергей Гедройц - ее идейную сторону. Затем возник незаконченный за поздним временем спор по стилизационной эстетике, вызванный упреком автору, со стороны В. К. Шилейко, в том, что он не выявил в свой драме никакого достаточно определенного во времени и пространстве момента магометанской культуры, наоборот, смешал хронологические и этнографические данные. В защиту свободы творчества от точной науки выступили М. Лозинский и В. Чудовский.