— Ваше величество, — тихо произнес англичанин. — Мы получили вашу немую просьбу о помощи, и его величество, король Георг, с болью в сердце стремиться всеми силами вам помочь. Ваш посланник выслушан и сейчас делается всё возможное, чтобы полностью обеспечить все ваши нужды. Крепитесь, помощь близка, — и герцог Кент растворился в напирающей толпе, которую с трудом сдерживали гвардейцы.

— Чего? — я обернулся и несколько раз моргнул. Помотав головой, заскочил в небольшую прихожую, из которой и должен буду выйти на красное крыльцо. — Это что только что было, мне кто-нибудь может объяснить? Наверное, у меня глюки от перенапряжения, да и корона надавила на мозжечок. Тяжелая, зараза, — я снял корону, пытаясь немного остудить голову. Даже мои короткие волосы слиплись от пота, и я вытер лоб рукой, прежде, чем снова надеть корону.

— Ваше величество, я понимаю, что это нарушение протокола, но вы должны это видеть, и не выставлять на показ, особенно иноземцам, — ко мне решительно вошел Бехтеев и протянул листы с Манифестом. Полностью я его читать не собирался, потому что помню почти всё наизусть, но вполне могу и подзабыть, всё-таки обстановка сейчас напряжённая и дюже нервная. Но этот момент как раз-то обговаривался и не раз. И то, что Бехтеев притащил мне текст Манифеста вовсе не противоречило протоколу. Говорил он сейчас совсем о другом.

— И что же ты имеешь в виду? Говори быстрее, мне уже выходить пора. — Поторопил я секретаря.

— Сейчас, — Бехтеев выскочил из комнатки и практически сразу вернулся, таща за собой постоянно оглядывающегося мужика, одетого в праздничную рубаху, который тащил длинную коробку. Мужик выглядел, мягко говоря, испуганным, но, как только он увидел меня, то, заметно расслабился. — Всё, видишь, я привёл тебя к государю, а не на плаху, так что, можешь подарить свой подарок и быть уверенным, что государь его точно увидит, и он не потеряется в сотнях других, которые императорской чете предстоит ещё принять.

— Подарок? Бехтеев, ты с ума сошел? Какой подарок в такой момент? — я зло посмотрел на секретаря, но тот только покачал головой.

— Это очень важно, ваше величество, чтобы вы увидели его, сохраняя секретность хоть ненадолго. Собственно, это я настоял, когда на проверке его увидел. — Ответил Бехтеев, выдержав мой недовольный взгляд. Вообще, он редко, когда позволял себе подобные выходки, значит, дело того стоило.

— Хорошо, только быстро, — Бехтеев подтолкнул мужика, который неловко водрузил коробку на стол и низко в пояс поклонился.

— Долгих лет тебе править, государь. Вот, меня отрядили от Тульских мастеров подарок тебе на венчание с Россией нашей принести, — и он начал открывать коробку. Только услышав, что это из Тулы, я сразу же сообразил, что там находится оружие. Интересно, что же в этом оружие так взволновало Бехтеева, что тот утащил мастера и нарушил протокол самым что ни на есть варварским методом.

Мастер открыл коробку и я тут же склонился над её содержимым. Долго пялился, не в состоянии поверить в то, что этот ствол настоящий. Зачем-то потрогал его, и выпрямился, глядя на Бехтеева.

— Она стреляет? — спросил я, чувствуя, что ко мне приближается семимильными шагами самая настоящая истерика.

— Да, ваше величество, — спокойно ответил секретарь. — Она стреляет, я проверил.

— Чтобы она стреляла, нужно и затворный механизм переделать и боевой, — я растерянно посмотрел на мастера.

— Всё переделано, государь. Всё, до последнего винтика. Ваши механики и математики дюже помогли. И металл они подбирали, Михайло Васильевич, если быть точным, — мастер понял, что его подарок произвёл должное впечатление и отвечал всё более и более уверено.

— Завтра поедем куда-нибудь и постреляем. Если всё работает, сколько сможете выдать в ближайшее время?

— Так заготовок уже немного наделали, а так, подумать, конечно надо, — он почесал затылок.

— Думай. Потому что завтра поедешь со мной. Если всё работает, то каждый, кто участие в разработке принимал, по ста рублей получит. А ежели нет, то получишь ты и в рыло, за крушение моих надежд, — я провел пальцем по стволу и вытащил патрон. Самый настоящий патрон в медной гильзе. Конечно, он ещё пока был далек от того, к которому я привык в том мире, но, черт подери, это был патрон! И винтовка была переделана так, что стреляла этим патроном! А всякие усовершенствования — это всего лишь вопрос времени. Господи, да эта винтовка наряду с новыми гаубицами сами по себе способны выиграть ближайшую войну. Но не с Фридрихом. Этому и того, что есть хватит. Нет, следующий по расписанию у меня Крым. Надо только эту войну выиграть и армейские реформы завершить. И что там бормотал англичанин? Какая помощь от Георга мне? Что этот напыщенный осёл подразумевал под своими словами?

Пока я занимался моральной мастурбацией, наглаживая ствол своей новой винтовки, Бехтеев аккуратно, но довольно настойчиво выдворил мастера, и вернулся к столу.

— Я так понимаю, что вы одобряете моё самоуправство, ваше величество, — он поклонился, я же, очнувшись, закрыл коробку с оружием.

— Да, молодец, вовремя сообразил, — поблагодарил я его. Но тут заметил его напряженный взгляд. — Ну и что у нас ещё случилось по шкале от плохого, до отвратительного?

— Только что приехал гонец, так как новость важная, то его провели прямиком ко мне. Я сомневался, нужно ли говорить вам, ваше величество, о том, что произошло, сейчас... Подумав, я решил, что да, стоит.

— Ну так говори, — я нетерпеливо схватил свою речь, думая о том, почему не вышел, пока Бехтеев провожал тульского мастера.

— Ваше величество, король Фридрих вышел с территории Силезии. При этом он разгромил австрийскую армию. Принцу Александру удалось сбежать. Теперь же Фридрих быстро движется к Берлину, — Бехтеев замолчал, но по его виду было видно, что это ещё не всё.

— Говори, — просто сказал я, чувствуя, как пальцы сами собой комкают бумагу с Манифестом.

— Большая армия начала движение ему навстречу со стороны Ганновера. — Добил меня Бехтеев.

Я положил Манифест на стол и тщательно его разгладил.

— Ну что же, чему быть, того не миновать. Остается надеяться на Ласси и на то, что Польша не ударит в спину, как она не раз проделывала. А сейчас мне нужно выйти к народу.

И я взял со стола Манифест и направился к выходу на крыльцо. Я подумаю об этом завтра, а сейчас я буду толкать речь, за которую меня вполне возможно скоро убьют. А может быть, наоборот, обзовут, в конце концов, великим императором.