– Что с вами, Тасенька? – вырвалось у поручика, а в следующее мгновение та громко закашлялась, согнувшись пополам.

Ржевский вскочил, не зная, как помочь. Плеснул воды в бокал из стоявшего на столе графина, подал ей:

– Промочите горло, полегчает.

Однако Тасенька, продолжая натужно кашлять, не могла сделать ни глотка.

– Может, по спине постучать?

Девица едва заметно кивнула.

Ржевский с силой хлопнул её по спине ладонью, отчего Тасенька согнулась ещё сильнее.

– Да что же вы делаете, Александр Аполлонович! – воскликнула Софья, тоже вскочив. – Доктора сюда надо. Врача!

– Врача! – заорал Ржевский на весь зал.

– Даме плохо! – подхватил Тутышкин, вскочивший вслед за женой. – Врача!

Однако Тасенька уже перестала кашлять, взяла со стола бокал с водой, недавно предложенный поручиком, и сделала несколько глотков.

– Не надо врача, – наконец проговорила она, хоть и хрипловато. – Всё хорошо. Когда Александр Аполлонович меня по спине хлопнул, мне сразу стало лучше.

– А что же с вами было? – спросил Тутышкин.

– Может, это чахотка? – спросил Ржевский на всякий случай.

– Нет у меня никакой чахотки, – уже обычным голосом ответила Тасенька. – Я корзиночкой с салатом подавилась. Откусила у неё ручку, хотела разжевать и случайно проглотила.

Тем временем к ним подошёл пожилой лысоватый господин в тёмно-сером фраке. Поправив на носу пенсне, он деловито произнёс:

– Я доктор. Кому плохо? Вам, барышня? – он посмотрел на Тасеньку. Кажется, она единственная из всех присутствующих продолжала сидеть, а остальные гости за столом вскочили, чтобы лучше видеть происходящее.

– Нет, мне уже хорошо, – твёрдо произнесла Тасенька, сделав ещё один глоток из бокала и чуть кашлянув, чтобы прочистить горло.

Господин в пенсне взял со стола ложечку, и велел:

– Барышня, откройте рот пошире и скажите «а».

– Зачем? – Тасенька нахмурилась.

Доктор присел рядом – на стул, где недавно сидел Ржевский.

– Посмотрю, не простужены ли вы. А то зима на дворе, а вы одеты совсем по-летнему. В моей практике такое часто случается, что приходится лечить барышень, которые простудились на балу. Все эти открытые плечи и тонкие шелка – это, конечно, хорошо для некоторых дел, но для здоровья не полезно, когда на дворе декабрь, а в зале – сквозняки.

– Я не простужена, – уверенно произнесла Тасенька.

– Вот и посмотрим. Скажите «а».

Тасенька подчинилась, а врач придавил ей язык ложечкой и принялся смотреть:

– Правее повернитесь. На свет.

Эту процедуру прервал губернатор, который, протиснувшись через толпу, участливо спросил:

– Тасенька, дитя моё, что случилось?

Та попыталась ответить, но ей мешала ложка во рту, давившая на язык.

– Господин доктор, прервитесь на минуту, дайте мне поговорить с племянницей, – недовольно произнёс губернатор, а Тасенька, освободившись от ложки, затараторила:

– Дядюшка, всё хорошо. Я подавилась тарталеткой, а Александр Аполлонович, – она выразительно посмотрела на поручика, – мне очень помог. По спине хлопнул, и мне сразу стало лучше.

Все повернулись в сторону Ржевского, и даже Тасенька, продолжая говорить, больше смотрела на него, чем на дядю:

– А после того, как я по совету Александра Аполлоновича выпила воды, то всё совсем прошло. Спасибо вам, – она кивнула поручику, – вы мой спаситель.

Губернатор в то же мгновение подступил к Ржевскому, схватил за плечи и чуть встряхнул:

– Дорогой мой друг, благодарю от всей души! Признаюсь, моя супруга сомневалась, что Тасеньку можно вам доверить даже на балу, но я всегда знал, что моя племянница с вами – в надёжных руках.

«Со мной? – насторожился Ржевский. – В надёжных руках?» Кажется, он был бы менее смущён, если бы все гости, которые сейчас смотрели на него, застали его в спальне губернаторши со спущенными штанами. Губернаторша, как её ни крути, уже замужем, так что жениться не пришлось бы, а вот Тасенька…

Воображаемый свадебный венец над головой всё больше приобретал тяжесть настоящего.

«Фортунушка, милая, имей сострадание, – мысленно взмолился Ржевский. – Что же ты творишь?» И Фортуна услышала, потому что доктор нарочито громко произнёс:

– Я бы хотел обследовать барышню более тщательно. Есть подозрение на простуду.

Тасенька упиралась:

– Дядюшка, – сказала она, – это ни к чему.

– А если завтра вам, барышня, станет хуже? – настаивал доктор.

Князь Всеволожский наконец-то отпустил Ржевского и встревожено спросил:

– А такое возможно?

– Всякое возможно, – ответил врач, – поэтому я бы попросил отвести барышню в комнаты, где можно было бы без помех послушать дыхание и померить пульс.

– Пойдём, Тасенька, – сказала появившаяся из толпы губернаторша, взяла мужнину племянницу за руку и потянула за собой, а мужу бросила через плечо: – Николя, ни о чём не беспокойся. Развлекай гостей.

– В самом деле, господа, – засуетился Всеволожский. – Что мы так переполошились! Прошу садиться. Банкет продолжается.

Врач ушёл вслед за пациенткой, загремели стулья, гости стали усаживаться… А Ржевский лишь тогда, когда снова оказался за столом бок о бок с Софьей, понял, как хорошо Фортуна всё устроила. Назойливой девицы Тасеньки больше не было рядом, а прекрасная дама, за которой так хотелось ухаживать, – вот она. И муж – не помеха, потому что перестал обращать на поручика внимание.

– Перемена блюд? Уже? – недовольно бормотал Тутышкин. – Софья, вообрази: я эти кораблики даже не попробовал, а их уже унесли!

* * *

Поручик Ржевский увлечённо ухаживал за Софьей: подкладывал угощение и делал намёки.

– Позвольте снова за вами поухаживать.

– В каком смысле «поухаживать»? – заинтересованно спросила дама.

– Положу вам кусок вот этого пирога.

– Ах, вот вы о чём, – кокетливо улыбнулась она. – Да, поухаживайте.

В общем, осада шла успешно, крепость подавала знаки, что готова сдаться, а Тутышкин, который должен был мешать осаде, на своих позициях бездействовал.

Однако военное счастье переменчиво, как и всякое другое. К позициям Ржевского приблизились войска, не имеющие опознавательных знаков. На стул, оставшийся пустым после ухода Тасеньки, уселся подозрительный тип – усатый брюнет в тёмно-синем фраке.

«Штатский, но выправка как будто военная, – подумал Ржевский. – И усы почти гусарские. Неужели соперник?»

Подозрения только укрепились, когда этот фрачник, чуть наклонившись вперёд, чтобы его было лучше видно соседям по столу, произнёс, обращаясь к Тутышкину:

– А вот и снова я, Фёдор Иванович. Позволите посидеть немного с вами и вашей супругой?

Тот, занятый жеванием, молча кивнул в ответ.

– Софья Петровна, как вы здесь? Не скучаете? – с возмутительной небрежностью осведомился фрачник.

– Нет, Сергей Сергеевич, – ответила Софья и улыбнулась так же благосклонно, как недавно улыбалась Ржевскому. – Но я рада, что вы, как истинный рыцарь, явились сюда, чтобы спасти меня от скуки, пусть даже мнимой.

Имя Сергей могло быть ключом к разгадке личности возможного противника. «Не тот ли это Сергей Бенский, с которым она скоро должна танцевать котильон?» – спросил себя поручик и начал выискивать взглядом, что бы такое «нечаянно» смахнуть на колени наглецу, чтобы к началу котильона не сумел отчиститься. Однако перед атакой следовало всё-таки удостовериться, что противник – тот самый.

– Простите, с кем имею честь соседствовать? – спросил Ржевский.

– Я старый друг семьи Тутышкиных, – ответил наглец и больше ничего, так и не назвался. Как будто издевался!

Дело мог бы поправить Тутышкин, представив «друга семьи» Ржевскому, но не стал, по-прежнему занятый жеванием. А Софья, кажется, раздумывала, должна ли совершать жесты вежливости вместо мужа.

Меж тем «друг семьи» принялся осаждать крепость Софью, будто не замечая второго осаждающего:

– Как хорошо, Софья Петровна, что мне удалось пересесть. Увидел пустой стул и решил: вот случай, чтобы провести время в милой сердцу компании.