Взрослые пообедали на террасе.

– Утром к нам пришел рыбак и предложил сегодняшний улов. Свежее этой рыбы вы никогда ничего не попробуете, – заявил хозяин.

Служанка, которую Коринна привезла из Мекнеса, приготовила салат из помидоров и маринованной моркови, и они ели руками жареные сардины и какую-то белую рыбу, длинную как угорь, с плотной и пресной мякотью. Матильда то и дело запускала руку в детские тарелки. Она раздирала рыбу на мелкие кусочки, приговаривая:

– Не хватало только, чтобы они подавились косточкой. Весь отдых испортят.

В детстве Матильда была непревзойденной пловчихой. Ее товарищи говорили, что тело у нее создано для плавания. Широкие плечи, крепкие бедра, плотная кожа. В Рейне она купалась даже осенью, даже в самом начале весны, выходя из воды с посиневшими губами и сморщенными пальцами. Она могла надолго задерживать дыхание, и больше всего на свете ей нравилось держать голову под водой, получать удовольствие от этой тишины – даже не тишины, а дыхания глубин, – от отсутствия людской суеты. Однажды – ей тогда было лет четырнадцать-пятнадцать – она легла на воду и замерла лицом вниз, отдавшись на волю течения, и так долго плыла в этом положении, словно старая ветка, что ее приятель в конце концов не выдержал и бросился ее спасать. Он решил, что она умерла, ему на ум пришли романтические истории, когда юные девы топились в реке из-за несчастной любви. Но Матильда подняла голову и рассмеялась:

– Попался!

Мальчик разозлился:

– Я новые брюки испортил! Мать ругаться будет.

Коринна надела купальник, и Матильда пошла с ней на пляж. Вдалеке несколько семейств, поставив большие палатки прямо на песке, жили в них уже месяц, готовя еду на маленьких керамических жаровнях и моясь в общественном душе. Матильда вошла в море и, когда оказалась по грудь в воде, испытала такое неизъяснимое блаженство, что чуть было не метнулась к Коринне, чтобы ее обнять. Она уплыла так далеко, как только могла, ныряла настолько глубоко, насколько позволяли легкие. Иногда она оборачивалась и смотрела на домик Палоши, который становился все меньше и меньше, а вскоре стал почти неразличим среди множества выстроившихся в ряд домов, похожих один на другой. Сама не зная почему, она принялась размахивать руками, может, чтобы поприветствовать своих детей, а может, чтобы показать, как далеко она заплыла.

Селим в великоватой для него соломенной шляпе копался в песке и вырыл ямку, привлекшую внимание других детей.

– Надо построить замок, – заявила девочка.

– И обязательно выкопать рвы! – с воодушевлением подхватил мальчик, у которого не хватало трех зубов, отчего он шепелявил.

Аиша села рядом с ними. Как, оказывается, легко подружиться на пляже у моря! По пояс голые, загорелые, они играли вместе и думали только о том, как выкопать ямку поглубже, чтобы на дне появилась вода и у подножия замка образовалось озеро. Под действием морской воды и ветра волосы Аиши, обычно спутанные и вьющиеся мелким бесом, теперь лежали крупными волнами, и она то и дело их трогала. Она подумала, что, когда они вернутся на ферму, надо будет попросить Матильду добавлять пакет соли в воду для мытья головы.

Ближе к вечеру Коринна помогла Матильде помыть детей. Переодетые в пижамы, утомленные играми и купанием, они улеглись на террасе. Аиша почувствовала, что глаза у нее слипаются, но представшее перед ней великолепное зрелище не позволило ей уснуть. Небо стало красным, потом розовым, наконец горизонт засиял оттенками сиреневого, и солнце, раскаленное до предела, медленно опустилось в море, которое его неспешно поглотило. По пляжу шел продавец жареной кукурузы, и Аиша взяла из рук Драгана горячий початок. Ей не хотелось есть, но не было ни малейшего желания хоть от чего-то отказываться, наоборот, она решила использовать все, что подарит ей этот день. Она впилась зубами в початок, зерна кукурузы застряли между ними, это было неприятно, и она закашлялась. Перед тем как уснуть, она услышала смех отца, смех, какого прежде никогда не слышала, – беззаботный, искренний.

Когда Аиша проснулась на следующее утро, взрослые еще спали, и она в одиночестве стала разгуливать по террасе. Ночью ей снился сон, длинный, как ленточка фруктовой кожуры, которую Матильда снимала ножом, упрямо поджав губы и обещая сделать из нее праздничную гирлянду. Супруги Палоши завтракали прямо в купальных костюмах, и это, похоже, страшно смутило Амина.

– Мы живем здесь как робинзоны, – пояснил Драган, чья молочно-белая кожа приобрела оттенок неспелой вишни, – одеваемся попросту, едим то, что дает море.

В полдень стало так жарко, что над водой зависло облако блестящих красных стрекоз, пикировавших в воду, потом снова взлетавших над волнами. Небо словно выцвело и стало белым, солнце слепило глаза. Матильда перенесла зонт и полотенца как можно ближе к воде, чтобы наслаждаться морской прохладой и следить за детьми, без устали игравшими в волнах, копавшимися в мокром песке, наблюдавшими за крохотными рыбками, которые щекотали им ступни. Амин сел рядом с женой. Он снял рубашку, потом брюки: под ними у него были плавки, которые одолжил ему Драган. Его кожа на животе, спине и ногах была бледной, загорели только руки. Он подумал, что никогда еще не позволял солнцу ласково трогать свое обнаженное тело.

Плавать Амин не умел. Муилала всегда боялась воды и запрещала детям приближаться к водоему и даже к колодцу. «Вода вас засосет», – предостерегала их она. Но, глядя на детей, плескавшихся в волнах, и хрупких белых женщин, поправлявших купальные шапочки и плававших, держа голову над водой, Амин решил, что это, скорее всего, не так уж трудно. Вряд ли у него это по какой-то причине может не получиться, ведь в детстве он бегал куда быстрее, чем большинство его друзей, ездил верхом без седла и мог взобраться на дерево на одних руках, не упираясь ногами.

Он собирался уже пойти в воду к детям, когда услышал вскрик Матильды. Волна, более высокая, чем остальные, добралась до полотенец и унесла одежду Амина. Стоя на кромке воды, он видел, как покачиваются на волнах его брюки. Море, словно ревнивая любовница, насмехалось над ним, тыча пальцем в его наготу. Дети, заливаясь смехом, помчались ловить его одежду в надежде получить вознаграждение, коего они, как им казалось, заслуживают. Матильде в итоге удалось вытащить брюки, и она их отжала. Амин ей сказал:

– Не будем больше задерживаться. Пора возвращаться.

Когда они позвали детей, те отказались вылезать из воды и заявили, что не хотят ехать домой. Амин и Матильда стояли перед ними на песке и сердито говорили:

– Выходите немедленно. Довольно! Хотите, чтобы мы сами пришли и вас забрали?

Дети не оставили им выбора. Матильда грациозно прыгнула в воду, а Амин с опаской побрел следом, пока вода не дошла ему до подмышек. Он ледяным от ярости голосом потребовал, чтобы дети шли на берег, и вытащил Селима из воды, ухватив его за волосы. Малыш завопил.

– Не пытайся больше никогда перечить отцу, ты понял? – грозно прорычал Амин.

Аиша, не в силах совладать с собой, проплакала всю обратную дорогу. Она упорно смотрела вдаль, не разговаривая с матерью, которая безуспешно пыталась ее утешить. На обочине дороги она заметила вереницу мужчин со связанными руками, в лохмотьях, с покрытыми пылью волосами, и подумала, что их, наверное, вытащили из какой-нибудь пещеры или ямы. Матильда произнесла:

– Не смотри на них.

Они приехали на ферму среди ночи. Матильда взяла Селима на руки, а Амин понес заснувшую Аишу и уложил в кровать. Когда он уже собирался закрыть за собой дверь ее комнаты, дочь спросила его:

– Папа, только на злых французов нападают, правда? Добрых ведь их работники защищают, как ты думаешь?

У Амина на лице промелькнуло изумление, и он сел к ней на кровать. Опустив голову и прижав ладони к губам, на несколько секунд задумался.

– Нет, – решительно отрезал он, – все это не имеет никакого отношения ни к доброте, ни к справедливости. Есть хорошие люди, чьи фермы сожгли, а есть скверные, которым все сходит с рук. На войне не бывает ни добрых, ни злых, и справедливости тоже нет.