Однажды, когда Матильда уже шла на поправку, перед воротами их фермы остановился сверкающий автомобиль, за рулем которого сидел шофер в форменной фуражке. Амин увидел, как из машины вышел высокий цветущий мужчина; поравнявшись с Амином, незнакомец спросил с сильным акцентом:

– Могу я видеть владельца?

– Это я, – ответил Амин, и мужчина, кажется, обрадовался. На нем были элегантные лаковые ботинки, и Амин невольно уставился на них. – Вы испачкаете обувь.

– Поверьте, это не имеет никакого значения. Меня куда больше интересуют ваши здешние прекрасные земли. Вы не согласитесь мне их показать?

Драган Палоши задавал Амину много вопросов. Он интересовался, как Амин получил этот участок, какие культуры он собирается выращивать, велики ли его доходы и каковы надежды на будущее. Амин отвечал односложно, он не доверял этому человеку с иностранным акцентом, слишком хорошо одетому, чтобы разгуливать по полям. От беспокойства Амин начал потеть, он искоса поглядывал на круглое лицо гостя, то и дело вытиравшего платком лоб и шею. Амин сообразил, что даже не удосужился спросить у посетителя, как его зовут. Мужчина представился, Амин невольно поморщился, и его гость расхохотался.

– Это венгерское имя, – пояснил он. – Драган Палоши. У меня кабинет в городе, на улице Ренн. Я врач.

Амин кивнул. Недалеко же он продвинулся вперед! Что здесь забыл венгерский доктор? В какие махинации он хочет его втянуть? Драган Палоши внезапно остановился и поднял глаза. Он внимательно рассматривал высаженные в ряд апельсиновые деревья, возвышавшиеся перед ним. Деревья были еще молодые, но на ветках висело много плодов. Драган заметил, что из кроны одного дерева торчит ветка лимона и небольшие желтые плоды соседствуют с огромными оранжевыми.

– Как забавно! – заметил венгр и подошел к дереву.

– Ах, это! Да, детям нравится. Мы с ними так играем. Дочка дала ему имя – апельмон. А еще я привил ветку груши на айву, но для этого гибрида мы пока не придумали названия.

Амин поспешно прикусил язык: он не хотел выглядеть в глазах солидного доктора всего лишь любителем или полоумным садоводом.

– Хочу предложить вам сделку.

Драган взял Амина за плечо и потянул в тень, под дерево. Он рассказал, что много лет лелеет мечту наладить экспорт фруктов в Восточную Европу.

– Я имею в виду апельсины и финики, – пояснил он Амину, совершенно не понимавшему, о каких странах тот ведет речь. – Займусь перевозкой фруктов в порт, в Касабланку. Я буду платить вашим рабочим, к тому же вы получите арендную плату за ваши земли. По рукам?

Амин пожал ему руку, и в тот же день, когда он привез Аишу из школы, они увидели, что Матильда сидит на ступеньках маленькой лесенки, ведущей в сад. Аиша бросилась в объятия матери и подумала, что ее молитвы оказались не напрасны и что Матильда будет жить. «Благодатная Марие, Господь с Тобою…»

Когда Матильда смогла встать, ее порадовало, что она постройнела. Из зеркала на нее смотрело мертвенно-бледное лицо с заострившимися чертами, с темными ореолами вокруг глаз. У нее появилась привычка, расстелив одеяло на траве, лежать утром на солнышке, рядом с играющими детьми. Ее восхищали первые признаки весны. Каждый день она наблюдала, как раскрываются почки на ветках, растирала между пальцами душистые цветки апельсиновых деревьев, рассматривала еще слабенькую сирень. Сколько хватало глаз, невозделанные поля были сплошь покрыты кроваво-красными маками и еще какими-то луговыми цветами оранжевого цвета. Ничто не мешало полету птиц. Ни электрических столбов с проводами, ни шума машин, ни высоких стен, о которые они могли разбить свои крошечные головки. С тех пор как вернулись теплые, ясные дни, она слышала щебет сотен невидимых птах, и отзвук их песен приводил в легкое движение ветки деревьев. Уединенность их фермы, так пугавшая ее, вгонявшая в глубокую меланхолию, теперь, в первые дни весны, приводила ее в восторг.

Однажды днем пришел Амин и с беспечным видом растянулся рядом с сыном, что очень удивило Аишу.

– Я познакомился с очень любопытными людьми, они должны тебе понравиться, – сообщил он Матильде.

Он рассказал ей о вторжении в их владения Драгана, о его фантастических проектах и объяснил, какую выгоду можно будет извлечь из этого партнерства. Матильда нахмурилась. Она не забыла, как Бушаиб в свое время сыграл на наивности ее мужа, и боялась, как бы его вновь не обольстили лживыми посулами.

– Почему он просит об этом тебя? У Роже Мариани гектары апельсиновых деревьев, он здесь известен гораздо больше.

Недоверие жены обидело Амина, и он резко поднялся с земли.

– Возьми и спроси его об этом сама. Они с женой приглашают нас пообедать с ними в воскресенье.

Все воскресное утро Матильда жаловалась, что ей не в чем пойти в гости. Наконец она надела синее платье, безнадежно вышедшее из моды, и упрекнула Амина в том, что он не способен ее понять. Она мечтала о коллекции Диора New Look, сводившей с ума всех европейских женщин в новом городе.

– Это платье я носила, когда кончилась война. Такая длина совершенно не в моде. На кого я в нем похожа?

– Подумаешь! Носи хайк, тогда у тебя, по крайней мере, не будет подобных проблем.

Амин расхохотался, и Матильда на секунду его возненавидела. Она проснулась в дурном настроении, и предстоящий обед, который, казалось бы, должен был ее окрылять, представлялся ей тяжкой повинностью.

– Какой планируется обед? Приглашены только мы или будут и другие? Как ты думаешь, насколько тщательно следует подготовиться?

Амин ответил, пожав плечами:

– Почем я знаю?

Чета Палоши жила в новом городе напротив отеля «Трансатлантик», и из их дома открывался потрясающий вид на город и минареты. Супруги встречали их на крыльце, прячась от горячего солнца под небольшим навесом из ткани в оранжевую и белую полоску. Хозяин распахнул объятия, как отец семейства, дождавшийся приезда детей, и так и не опускал рук, пока Амин и Матильда выгружались из машины и шли к двери. На Драгане Палоши был элегантный темно-синий костюм и галстук с широким узлом. Его лаковые туфли блестели так же ярко, как густые усы – предмет его неустанной заботы. У него были толстые щеки, мясистые губы, все в нем стремилось к определенной округлости и выражало вкус к жизни, удовольствие от нее. Он взмахнул руками, потом обхватил ладонями щеки Матильды, как будто она была маленькой девочкой. Увидев эти огромные, покрытые черными волосами лапы, руки убийцы или мясника, Матильда представила себе, как он этими гигантскими ручищами извлекает ребенка из материнского чрева. Она почувствовала на щеке холодное прикосновение золотого перстня с печаткой, который доктор носил на безымянном пальце и который туго врезался в плоть.

Рядом с доктором стояла светловолосая жен-щина, но рассмотреть ее лицо или полюбоваться фигурой не было никакой возможности, ибо взгляд неодолимо притягивала ее грудь, огромная, выпирающая, невероятного размера. Хозяйка одарила Матильду ленивой улыбкой и вялым рукопожатием. Она была причесана по последней моде, одета словно с картинки глянцевого журнала, а между тем все в ней источало вульгарность, и не было ни намека на утонченность. Ни в том, как она накрасила губы оранжевой помадой, ни в том, как она дотронулась до рукава Матильды, ни тем более в том, как она прищелкивала языком в конце каждой фразы. Судя по всему, она хотела установить с Матильдой отношения по идиотскому принципу «женской солидарности», а может, по национальному. Коринна была француженкой «из Дюнкерка», несколько раз повторила она, раскатывая «р». Матильда поставила себя в нелепое положение, когда, поднявшись на крыльцо дома, протянула Коринне два блюда – со сдобным эльзасским кексом куглофом и пирогом с инжиром. Хозяйка подхватила блюда кончиками пальцев – так же неловко, как человек, впервые в жизни взявший на руки младенца. Амину стало стыдно за жену, и Матильда это поняла. Коринна не относилась к породе женщин, тратящих силы на выпечку, теряющих время, молодость и красоту на душной кухне, среди бестолковой прислуги и орущих детей. Драган, видимо, почувствовал возникшую напряженность и стал горячо, в любезных выражениях благодарить Матильду. Он приподнял салфетку, прикрывавшую блюдо, наклонился, почти касаясь носом пирога, и глубоко, неспешно втянул носом его аромат.