– Тебе бы все смеяться! Разве не видишь, что я занята?

Матильда нервничала. Усердно рылась в карманах. Нахмурившись, пересчитывала сдачу, полученную от торговцев. В их доме деньги стали постоянной причиной ссор. Амин обвинял ее в том, что она безответственна и расточительна. Матильда вынуждена была настаивать на своем, оправдываться, даже умолять, когда речь заходила о расходах на школу, на машину, на одежду для дочки или на парикмахера для самой Матильды. Он ставил под сомнение каждое ее слово. Ругал ее за то, что она покупает книги, косметику, ткани, чтобы шить никому не нужные платья.

– Деньги зарабатываю я! – иногда кричал он. Потом тыкал пальцем в еду, расставленную на столе, и добавлял: – И на это, и на это, и на это. Все это оплачено моим трудом.

Подростком Матильда никогда не думала, что можно быть свободной без чьей-либо помощи, ей казалось, что ее жизнь непременно должна быть тесно связана с кем-то другим – ведь она женщина и у нее нет образования. Слишком поздно она осознала свою ошибку, и теперь, когда она набралась ума и даже отчасти смелости, уехать уже было невозможно. Дети держали ее здесь прочнее корней, и она была против воли привязана к этой земле. Без денег ей некуда было ехать, и эта зависимость, это подчиненное положение убивали ее. Проходил год за годом, но лучше не становилось, ей по-прежнему было тошно, словно она сама себя обламывала, подавляла, и от этого была себе противна. Всякий раз, как Амин совал ей в руку купюру и она покупала себе шоколадку, а не что-нибудь необходимое в хозяйстве, Матильда думала, заслужила ли она подобное баловство. Она боялась, что однажды, состарившись на этой чужой земле, обнаружит, что у нее ничего нет, что она ничего не добилась.

Вернувшись домой вечером 23 декабря 1953 года, Амин замер от восхищения. Он на цыпочках прошел в маленькую гостиную, где Матильда оставила несколько горящих свечей в рождественском венке из листьев, который сплела сама. На буфете лежал пирог, накрытый вышитой салфеткой, стены были украшены красными гирляндами со стеклянными шарами и бархатными бантами.

Матильда стала настоящей хозяйкой в своих владениях. Прожив на ферме четыре года, она доказала свою способность создавать многое практически из ничего, украшать столы скатертями и букетами полевых цветов, одевать детей в приличную, добротную одежду, готовить нормальную еду, притом что плита вечно чадила. Она избавилась от своих прежних страхов, давила ядовитых насекомых носком сандалии, сама резала и разделывала птицу и скот – подношения крестьян. Амин гордился ею и любил наблюдать, как она, потная, раскрасневшаяся, завернув рукава выше локтей, хлопочет по дому. Нервозность жены расстраивала его, и, обнимая ее, он говорил: «Любимая, милая моя, мой маленький воин».

Если б он только мог, то подарил бы ей зиму и снег, и она промокла бы и продрогла, как в родном Эльзасе. Если б он только мог, вырубил бы в бетонной стене большой величественный камин, и она согрелась бы, как когда-то в доме своего детства у горящего очага. Он не смог подарить ей ни огонь, ни хлопья снега, но в ту ночь, вместо того чтобы лечь в кровать, он разбудил двух работников и повел их куда-то через поля. Крестьяне не задавали хозяину вопросов. Они послушно шли за ним и, по мере того как они все больше удалялись от жилья и их поглощала тьма, наполненная голосами животных и птиц, начинали думать, что, возможно, их ведут в западню, или с их помощью задумано свести с кем-то счеты, или хозяин решил наказать их за какой-то проступок, но не могли взять в толк, за какой именно. Амин приказал им прихватить с собой топор и теперь постоянно оборачивался и шепотом их подгонял:

– Быстрее, быстрее, нам нужно управиться, пока не рассвело.

Один из работников по имени Ашур потянул хозяина за рукав:

– Господин, мы уже не на нашей земле. Мы зашли во владения вдовы.

Амин пожал плечами и оттолкнул Ашура.

– Шагай вперед и молчи, – приказал он и вытянул руку с карманным фонариком, чтобы осветить дорогу. – Сюда.

Амин поднял голову и на несколько секунд так и замер, задрав подбородок к небу, устремив взгляд на верхушки деревьев. Казалось, он счастлив.

– Вот это дерево, смотрите, мы его рубим и уносим домой. Быстро и без шума.

Почти целый час мужчины стучали топором о ствол молодого кипариса с синеватой кроной, темной, как ночь. Наконец они втроем подняли дерево: один взялся за верхушку, другой – за нижний конец, третий, для равновесия, держал его где-то посередине. Так они и пересекли земли вдовы Мерсье, и если бы кто-то стал свидетелем этого шествия, то решил бы, что сошел с ума, потому что густая крона скрывала человеческие фигуры и казалось, будто дерево, приняв горизонтальное положение, само плывет в воздухе неведомо куда. Работники безропотно тащили дерево, но так и не поняли, что происходит. У Амина была репутация честного человека, и вдруг он превратился в вора, в браконьера и вероломно обокрал женщину. К тому же, если уж воровать, так не лучше ли поживиться скотиной, или зерном, или техникой? Зачем ему это несчастное дерево?

Амин открыл дверь, и впервые в жизни работники вошли в хозяйский дом. Амин прижал палец к губам, разулся и жестом приказал, чтобы работники сделали то же самое. Они поставили дерево в центре комнаты. Оно было таким высоким, что его верхушка согнулась, упершись в потолок. Ашур хотел взять лестницу и отрезать макушку, но Амин рассердился. Присутствие этого человека в гостиной казалось ему неуместным, и он без церемоний выпроводил его за порог.

Когда Амин проснулся утром, разбитый после короткого сна, с ноющим плечом, он погладил спину жены. Кожа Матильды была влажной и горячей, из приоткрытого рта стекала тоненькая струйка слюны, и он почувствовал неистовое желание. Он прижался носом к ее шее и не стал слушать, что она бормотала в полусне. Он овладел ею, как животное, глухое и слепое, расцарапал ей грудь и вцепился в волосы пальцами с черными ногтями. Увидев дерево в гостиной, Матильда едва не вскрикнула. Она повернулась к Амину, который шел следом за ней, и поняла, что нынче утром он вырвал у нее свою награду, что он взял ее с такой страстью, потому что хотел отпраздновать победу. Она обошла вокруг кипариса, сорвала несколько листочков-иголок, растерла в ладони и вдохнула знакомый аромат. Аиша, разбуженная страстными хрипами отца, наблюдала за происходящим, ничего не понимая. Мать была счастлива, и это удивило Аишу.

В тот же день, пока Матильда и Тамо ощипывали огромную индейку, которую принес один из работников, Амин отправился на авеню Республики. Когда он вошел в модный магазин, принадлежавший старой француженке, две продавщицы прыснули со смеху. Амин опустил глаза и пожалел, что не переобулся. Его башмаки еще с ночи были заляпаны грязью, к тому же у него не было времени ждать, пока ему погладят рубашку. Покупателей в магазине было полным-полно. Человек десять стояли у кассы с пакетами в руках. Элегантные дамы примеряли шляпки и туфли. Амин медленно подошел к застекленной витрине, где были выставлены разные модели женских туфель без задников.

– Тебе что-нибудь нужно? – спросила одна из продавщиц, молодая женщина с ехидной и в то же время плотоядной улыбкой.

Амин чуть было не сказал, что просто ошибся. Немного помолчал, размышляя, как поступить, и продавщица, удивленно вытаращив глаза и покачав головой, произнесла:

– Ты что, Мухамед, по-французски не понимаешь? Не видишь, у нас и без тебя дел хватает!

– У вас есть мой размер? – спросил он.

Продавщица повернулась в ту сторону, куда указывал Амин, и озадаченно посмотрела на него:

– Ты хочешь это? Костюм Пэр-Ноэля, Рождественского Деда?

Амин потупился, как ребенок, застигнутый на месте преступления. Девушка пожала плечами:

– Подожди, я сейчас.

Она прошла через торговый зал на склад. Этот мужчина, подумала она, не похож на слугу, которого полоумный хозяин заставляет переодеваться в нелепый наряд и развлекать детей. Нет, он скорее напоминает одного из националистов – из тех, кого полицейские хватали в кафе в старом городе, из тех, с кем она мечтала переспать. Но у нее в голове не укладывалось, что кто-то из них может нацепить белую бороду и уродливый колпак. Амин в нетерпении топтался у кассы. Когда он зажал пакет под мышкой, у него возникло ощущение, будто он совершил преступление, и он весь вспотел при мысли, что кто-то из знакомых застанет его здесь. Он на полной скорости катил по сельской дороге, предвкушая удовольствие, которое доставит детям.