В истории России, ее культуры долгое время ощущалась определенная ориентация на византийскую культурную традицию. Часто это происходило в форме полемики с ней ради охранения принципа самобытности русской культуры. Но, так или иначе, многие идеи, выросшие на российской почве, пришли к нам от юго-западного соседа. И именно из Византии заимствуется идея симфонии светской и церковной власти. Идея подчиненности и сопричастности власти монарха власти Бога, которая, правда, сама по себе не предполагает сакрализации, или обожествления кесаря. В России эта традиция переосмысливается и усиливается после падения Константинополя, когда русский великий князь становится единственным самостоятельным православным монархом. И одновременно спасителем и охранителем единственной истинной веры – православия, что придавало ему некий мессианский ореол. Начиная со времён Василия II Темного (XV век) великого князя во многих документах стали называть царем, тогда как в русской православной традиции слово «царь» являлось одним из имен Бога – Царь Небесный. Таким образом, наименование человека царем приобретало мистический смысл.
Впоследствии Иван IV Грозный венчался на царство, и наименование царь становится обязательным атрибутом российского монарха. Царь оказывается сопричастным Богу, а власть приобретает высшую, божественную санкцию. Постепенно такое отношение к царю вошло в российский культурный менталитет и в определенной степени сказалось на последующем развитии культуры. Со времени возникновения в Русском государстве при Иване IV Грозном института царства и до начала XX века основу официальной концепции верховной власти составляли четыре идеи: богоустановленность власти; отцовский, или патерналистский характер власти; царь – непосредственный наместник Бога на Земле (в отличие от западноевропейских королей, которые считались лишь Божьими помазанниками); православное царство – гармоничный мир, так как основано, в отличие от других государств, на истинной вере, правде и справедливости, мир управляемый Богом и царем.
Легитимность царской власти обосновывалась ее божественным происхождением, а также тем, что власть царя производна от отцовской власти. Первым образцом власти на Земле считался отец как глава семейства. По мере умножения семейств возникли племена, по мере умножения племен – государства, которые со временем стали слишком велики для отеческого управления. Тогда Бог дал первоначальной отцовской власти облик царя, наделив его высшей и самодержавной силой.
Л.А. Тихомиров в труде «Монархическая государственность» указывал на то, что подчинение мира относительного (политического и общественного) миру абсолютному (религиозному) приводит русский народ к исканию политических идеалов не иначе как под покровом Божиим. Он ищет их в воле Божией, и подобно тому, как царь принимает свою власть лишь от Бога, так и народ лишь от Бога желает ее над собой получить. Такое настроение естественно приводит народ к исканию единоличного носителя власти, и притом подчиненного воле Божией, т.е. именно монарха-самодержца.
Царская власть развивалась вместе с Русью-Россией, вместе с Русью-Россией решала спор между аристократией и демократией, между православием и инославием. Легитимность царской власти в Русском государстве обосновывалась родством Рюриковичей с императорами древнего Рима и Византии. Считалось, что Рюриковичи вели свое происхождение от Пруса – брата римского императора Августа и были в родстве с византийским императором Константином. Так же легитимность царской власти обосновывалась и тем, что права Рюриковичей на власть были санкционированы византийскими императорами и Восточной Православной Церковью.
Согласно византийской доктрине центром вселенной была Византия, воспринявшая наследие Римской империи. Русь познакомилась с византийской доктриной еще при киевских князьях. Считалось, что император Константин передал своему внуку, киевскому князю Владимиру Мономаху, царский венец (так называемую шапку Мономаха), и прочие царские регалии, а греческий митрополит Неофит венчал его на царство. Именно два последних обоснования приводились иностранным дипломатам в качестве доказательства прав русских государей на царский титул. Помнили ее и в московские времена. В XIV веке московских великих князей титуловали иногда стольниками византийского царя. Конечно, чин этот лишен был в то время какого бы то ни было политического смысла.
Страшный татарский погром и установление власти Золотой Орды включили Русь в новую для нее политическую систему – империю великих монгольских ханов, владевших половиной мира. Русские князья, получавшие теперь родительский стол из рук золотоордынских ханов, перенесли титул «царя» на татарских владык. Падение Золотой Орды и крушение Византийской империи в 1453 году положили конец как вполне реальной зависимости Руси от татар, так и старым представлениям русских относительно высшей власти греческих царей. Ситуация в Восточной Европе претерпела радикальные перемены после того, как вместо слабой, раздробленной, зависевшей от татар Руси появилось единое Российское государство.
Известны внешние условия превращения Москвы в Третий Рим. После захвата Константинополя войсками турецкого султана Магомета II (1453), после гибели последнего византийского императора Константина XI и женитьбы Иоанна III на его племяннице Софье Палеолог к Москве перешел не только герб Восточной Римской империи – двуглавый орел, к Москве перешел статус единственной великой Православной державы. Религиозная концепция «Москва – третий Рим» обосновала мысль о России как последнем оплоте истинной веры – вселенского православия. Она носила подчеркнуто эсхатологический, а не имперский характер, как ее рассматривают некоторые исследователи. Это требовало повышения статуса Русской Церкви, что совпадало с интересами светской власти.
Московские князья давно именовали себя «великими князьями всея Руси», но только Ивану III удалось окончательно сбросить татарское иго и из князя-подручника стать абсолютно самостоятельным сувереном. Когда государь короновал шапкой Мономаха внука Дмитрия и даровал сыну Василию титул великого князя Новгородского, в Москве появилось сразу три великих князя. Чтобы подчеркнуть свое старшинство, Иван III стал именовать себя «самодержцем». Название было простым переводом титула «автохтон», который носил старший из византийских императоров.
В.О. Ключевский отмечал: «В новых титулах и церемониях, какими украшала или обставляла себя власть, особенно в генеалогических и археологических легендах, какими она старалась осветить свое прошлое, сказывались успехи ее политического самосознания. В Москве чувствовали, что значительно выросли, и искали исторической и даже богословской мерки для определения своего роста. Все это вело к попытке вникнуть в сущность верховной власти, в ее основания, происхождение и назначение. Увидев себя в новом положении, московский государь нашел недостаточным прежний источник своей власти, каким служила отчина и дедина, т.е. преемство от отца и деда. Теперь он хотел поставить свою власть на более возвышенное основание, освободить ее от всякого земного юридического источника. Идея божественного происхождения верховной власти была не чужда и предкам Ивана III; но никто из них не выражал этой идеи так твердо, как он, когда представлялся к тому случай» [Ключевский В.О.: Том 2, С. 166–167. История России, С. 21559–21560].
Русское политическое сознание отразило происшедшие перемены в новых доктринах, самой известной из которых стала теория «Москва – третий Рим». Согласно этой теории, московские князья выступали прямыми преемниками властителей «второго Рима» – Византийской империи. Уже дед Грозного именовал себя «царем всея Руси». Правда, он воздержался от официального принятия этого титула, не рассчитывая на то, что соседние государства признают его за ним. Иван III употреблял его только в сношениях с Ливонским орденом и некоторыми немецкими князьями.
Царь, в системе русского мировидения, является проводником в политическую жизнь воли Божией. «Царь повелевает, а Бог на истинный путь наставляет». «Сердце царево в руке Божией». Точно так же «Царский гнев и милость в руках Божиих». Чего Бог не изволит, того и царь не изволит». Но получая власть от Бога, царь, с другой стороны, так всецело принимается народом, что совершенно неразрывно сливается с ним. Ибо представляя перед народом в политике власть Божию, царь перед Богом представляет народ. «Народ тело, а царь голова», и это единство так неразделимо, что народ даже наказуется за грехи царя. «За царское согрешение Бог всю землю казнит, за угодность милует», и в этой взаимной ответственности царь стоит даже на первом месте. «Народ согрешит – царь умолит, а царь согрешит, – народ не умолить». Идея в высшей степени характеристичная. Легко понять, в какой безмерной степени велика нравственная ответственность царя при таком искреннем, всепреданном слиянии с ним народа, когда народ, безусловно ему повинуясь, согласен при этом еще отвечать за его грехи перед Богом.
