– Гляди-ка!.. Мальчишки, а хорошо учитесь. А то в пятёрошниках всё больше, говорят, девчонки ходят. Молодцы-ы! Не в отца, как будто… Сейчас придём домой, попьём чаю, я дам вам двадцать копеек, сходите в кино.

Братья одновременно сглотнули слюну, надеясь, что до чаепития шашлык ещё не совсем остынет в сумке этой сразу не понравившейся им, причём, судя по некоторым нюансам её поведения, взаимно, обманчиво яркой, как вредная для растений на самом деле бабочка, тётки. Не знали простодушные мальцы, как глубоко заблуждаются в своей надежде: шашлыка, и не только этого остывающего в сумке Марии, а как такового вообще, им не придётся отведать ещё о-очень долго… Сегодня же, когда Она привела их в домишко с двориком, посередине которого под ветвистым деревом сидел на цепи угрюмый серый пёс-волкодав, проявивший ноль внимания к гостям, и усадила за небольшой, кустарного производства кухонный стол, пришлось довольствоваться, как и было без лишнего, в общем-то, вранья обещано, «голимым» чаем. О еде речь почему-то не шла.

– А как собаку звать? – скромно-вежливо подал голос, чтобы хоть о чём-то говорить за каким-никаким, но всё же угощением, один из братьев.

– Да как хотите, так и зовите, хоть Барбосом. Мне его старый хозяин, когда дом покупала, даром отдал, хитрюга – подозреваю, что в нагрузку, как некоторые магазины иногда в довесок к хорошему продукту принудительно сбывают всякую несъедобную уже, залежалую дрянь или просто неходовой товар. Не хочешь, дескать – не бери, тогда совсем ничего не получишь… Бестолковая собака, не лает ни на кого, только зря хлеб жрёт.

К чаю Она, всё же проявив, не сразу, правда, а по небольшому размышлению, какое-то подобие хлебосольства, выдала каждому ровно по три куска комкового сахара и поставила на стол тарелку с нарезанным, – судя по тому, что в течение ночи дома никого не было, – ещё вчера чёрным хлебом, развернула пачку подтаявшего сливочного масла (ну, это уже хоть что-то, – внутренне вздохнули младшие Сухоруковы, – а не просто водичку с заваркой хлебать). Масло на хлеб намазывала всем сама, тончайшим слоем – по всей видимости, опасаясь за его перерасход. Столкнувшись взглядом с не обещающим ничего хорошего убито-тоскливым выражением на лице Сухорукова-старшего, сжала губы, поднялась с места, сходила в соседнюю комнату, откуда вернулась с чекушкой водки «Московская» в руках.

– Хотела на вечер к праздничному ужину в честь встречи приберечь, но ладно уж, начнём отмечать приезд прям щас. А чего ждать?

Налив себе и Сухорукову по рюмке и спрятав бутылку в стол, Она достала оттуда же пару мелких солёных огурцов на блюдечке, чокнулась с номинальным главой свежеиспечённого семейства и преувеличенно бодро выпила первой.

Илюха с Колюхой, не допив свой чай, с молчаливого разрешения взрослых встали и пошли во двор, держа руки в карманах, чтобы не было заметно спрятанные в них куски хлеба, которые они успели стянуть со стола, пока хозяйка ходила за бутылкой. Один кусок предполагался для знакомства со скучающим во дворе псом, другой братья планировали съесть сами. Но, увидев, как пёс набросился на горбушку хлеба и мгновенно проглотил её, отдали ему и второй кусок, приговаривая:

– Барбос, Барбосик!

Пёс без возражений принял новую кличку и отзывался потом на неё, как будто другой никогда и не было.

Помня об обещании их новой «мамки» дать им денег на кино, Илюха с Колюхой скоренько разыскали по расспросам у прохожих клуб «Юлдуз», что в переводе с узбекского, как им объяснили, означает «Звезда». Через час начинался двухсерийный фильм «Три мушкетёра», а значит, на билеты понадобится уже не двадцать, а вдвое больше – целых сорок копеек на двоих. Домой шли, затаив дыхание: дадут – не дадут? Обошлось… Она молча выдала мальчишкам требуемую сумму, с силой захлопнула за ними дверь и заперла её изнутри на крючок.

– Устала, спать хочет, всю ночь, ить, мантулила на работе, – пытались обмануть сами себя Илюха с Колюхой, – давай-ка, дадим ей отдохнуть, пошляемся после кина где-нибудь. Мож, с пацанами какими зазнакомимся, ежли морду, конечно, не набьют как новичкам. И батя как раз к ужину проспится. А коль влетит нам за не приход на обед, ну и пусть!

На том и порешили. Следующие несколько часов они были счастливы, насколько может позволить человеку быть счастливым полупустой желудок. Сначала в восторге от весёлых и опасных приключений непобедимого Д`Артаньяна и благородных его друзей мушкетёров, затем – от полной, никем не контролируемой свободы гулять одним в незнакомой местности. Изучив по окончании фильма немногочисленные центральные улицы и кварталы городка, в котором им теперь предстояло жить, братья принялись за окраины и окрестности, где успели вволю накупаться в оросительном канале, именуемом здесь «Большим Арыком». Правда, других купающихся не было ни души, видимо потому, что по местным понятиям на дворе стояла уже глубокая осень, почти зима. Но для северян Сухоруковых погода была расчудесной, а такой тёплой, как сейчас в Большом Арыке, вода в их родном Енисее не бывала никогда, даже в самой середине лета – в июле. На всё более настойчивые призывы желудка ублажить его чем-нибудь съестным, старались не обращать внимания. Ведь праздничный ужин, как было объявлено, всё равно никуда не денется, а что значит лёгкий временный голод по сравнению с прелестью познания окружающего мира? И они познавали этот мир как могли.

Тем временем дома происходило следующее.

– Долго ж, однако, ехал к своей невестушке, новобрачник херов, – обиженным тоном выговаривала Она Николаю, раздеваясь на его глазах смущённо, как действительно целомудренная невеста в первую свою супружескую ночь, – надо ж, целых полгода! Ох, жизни, жизни-и…

– К-какие полгода? Побойся Бога! Всего-то четыре месяца, бляха-муха.

– Всего-о? Да любая, даже самая честная, на моём месте давно б уже нашла себе другого. И куда бы ты девался тогда с пацанами?

– Н-ну и н-нашла бы, н-ну и ссучилась бы, а мы б не пропали, – сиплым от нарастающего с каждым мгновением интимного возбуждения голосом, уже мало понимая, что говорит, рассеянно ответствовал Николай Захарович, всё менее и менее владеющий собой при виде её постепенно обнажающегося красивого тела. Когда же одна за другой, робко и оттого ещё более дразнительно оголились белые налитые груди с торчащими как у юной девицы сосками и чётко очерченными шоколадно-коричневыми

вокругсосковыми кружками, плоть его совсем уж напряжённо застонала изнутри, и он больше не мог, да и не хотел сдерживаться.

Она же, поначалу настроившись, было, на пассивный, со своей стороны лад в близости с невзрачным женишком, намереваясь по возможности отстранённо позволить ему быстро-быстро утолить его пыл измученного долгим воздержанием здорового мужика, дорвавшегося, наконец, до вожделенного и не запретного с этого момента женского тела, почти моментально, однако, поняла, что бегом да отстранённо не получится – недооценила она «молодого новобрачника». Тот оказался достойным партнёром – крепким, выносливым и опытным настолько, что незаметно для самой себя разохотившись и раскрепостившись, Она лихо скользнула от холодноватой скованности к давно не испытываемому ею безоглядному экстазу. Все её мысли куда-то совсем потерялись, а из чувств оставалось и работало сейчас лишь главное – женское чисто инстинктивное начало…

После одновременного у обоих бурного продолжительного оргазма они, потные, чуть отодвинувшись друг от друга и свободно распластавшись, уже как полноценные муж и жена законно не стесняясь друг перед другом своей наготы, тяжело дыша, медленно, не спеша приходили в себя.

– Н-ну ты, бляха-муха, и даёшь! Наперёд, в другие-то разы хоть кричи потише, а то соседи со всей округи сбегутся, подумают – режут кого, – восхищённо произнёс, наконец, он.

– Да и ты не промах! Хоть и выпимши… – любезностью на любезность отвечала Она. – А тверёзый-то, поди, и не так можешь жару поддать? Попробуем-ка в следующий разок без выпивки? Хочу спытать, каков мой мужчинка в полную силушку.