Пожилая женщина, сидевшая через ряд от них, неодобрительно кивнула на Самсонова:

– Пьяный?

– Нет, просто устал, – сказал Нина. – Работает много.

Женщине хотелось поговорить.

– Он, вроде, постарше тебя будет?

– Постарше, – признала Нина. – Но ничего, у нас все хорошо.

Не желая поддерживать разговор, Нина сама склонилась головой к Самсонову и прикрыла глаза.

– Да… Главное, чтоб не пил, – подвела итог женщина.

На станции Нине повезло: несмотря на поздний час, подвернулась машина, едущая прямо в дачной поселок.

В машине Самсонов продолжал спать и очнулся только, когда они приехали.

– Нина, где мы?

– Это дача моих родителей. Здесь нас никто не найдет.

Самсонов вышел из машины, размял ноги. Стояла тихая, звездная ночь. В лунном свете дачный домик выглядел нарядным и таинственным.

– Хороший дом, – сказал Самсонов. – У моих родителей был такой же.

Не без труда они отперли ржавый замок и вошли. В доме было сыро, витал запах плесени.

– Здесь давно никто не живет, – объяснила Нина. – С тех пор, как мама умерла.

В доме не жили, но он был пригоден для жизни. Электричества не было, но нашлись свечи. В углу стояла хорошая печка, которую когда-то с любовью соорудил отец. Рядом с печкой сохранилась даже стопка поленьев.

Они зажгли свечи, затопили печку. Скоро стало тепло и уютно. По стенам комнаты и по их лицам заплясали веселые отсветы огня.

Нина показала Самсонову, где набрать воды. Нашелся медный чайник, который когда-то купила мама. У Нины в сумке был чай, сахар, бутерброды.

Заварив чай и разложив припасы на газетке, они оба вдруг почувствовали, как сильно проголодались. Смеясь, они уплетали бутерброды, потом хлебали чай из больших металлических кружек, которые было горячо держать в ладонях.

Они почти не говорили, ограничивались междометиями. Им было хорошо.

Наконец они насытились и согрелись. Настало время устраиваться на ночлег.

Нина разложила на кровати спальник.

– Тут есть белье, но оно все сырое, так что придется так, – сказала она.

Она села на кровать.

Самсонов, который, с ее разрешения, здесь же курил, загасил сигарету. Он молча поднялся, пересек комнату и сел рядом с Ниной.

Он опять повесил голову, но на этот раз не от сонливости. Он собирался объясниться с Ниной, но явно не знал, как начать.

– Нина, я хочу вам сказать, что вы… То есть, я давно уже…

Он умолк.

Нине живо вспомнился Дима, ее молодой несчастливый муж. «Господи, какие же они все…» – подумала Нина.

– Павел Михайлович, поцелуйте меня, – сказала она.

– Нина… – прошептал он, входя в нее.

Она боялась, что он, такой огромный, ее раздавит, но ничего подобного не произошло, его тяжесть была ей только приятна.

Она сразу почувствовала его, как прежде в танце, на корпоративном вечере. Она предвосхищала его движения – она как будто сама их совершала. Но при этом каждое его движение, каждое прикосновение было удивительным, радостным открытием – чем-то, чего она ждала и жаждала давным-давно.

Спальник укрывал их тела только наполовину. Отсветы огня в печке играли на его плечах и лице. Его серые глаза казались черными.

Время остановилось, планета перестала вращаться. Вся вселенная замерла, в ней была только одна живая точка: комната в заброшенном дачном домике, где женщина по имени Нина отдавала всю себя любимому мужчине.

Она очень хотела, чтобы ему было хорошо, но хорошо было ей. Пару раз в своей жизни она была близка к тому, чтобы испытать наслаждение с мужчиной. Теперь те эпизоды были для нее бесконечно далекими и бесконечно незначительными. Все, что у нее прежде было с мужчинами, было как будто не с ней. Ее настоящая жизнь началась здесь, она только что родилась.

Его движения почти сразу вызвали отклик в ее теле, во всем ее существе. Этот отклик стал нарастать, нарастать и наконец разразился криком.

– Нина, что с тобой? Тебе больно?

– Нет…

– Ты так кричала.

– Мне хорошо…

И опять он входил в нее, опять они становились одним целым, и опять она кричала.

– Нина, я люблю тебя, – бормотал он ей в ухо в минуты их отдыха. – Я думал, что уже никого не полюблю…

– А ты не думай, – отвечала она, гладя его по голове. – Ни о чем не думай.

…Огонь в печи догорел, но в их спальнике было жарко почти до самого утра, когда забрезжил рассвет, и в дом заползла сырость.

Нина не сомкнула глаз. Когда любимый уснул, она устроилась возле него, положив голову на могучее плечо, и слушала его мерное дыхание, глядя в окно, где черная ночь незаметно уступала место пепельному утру.

У нее в голове не было ни единой мысли. Она, всю жизнь гордившаяся своим умом, как будто вообще разучилась думать. О чем ей было задумываться, если самое важное для нее уже произошло?

Солнце встало. Его луч проник в комнату – сначала высветил дальний угол, потом стал незаметно приближаться к их любовному ложу, и вот уже угрожал упасть на лицо любимому.

Нина встала, закрыла ставни.

От скрипа дерева ее мужчина наполовину проснулся.

– Что?.. Сколько времени?

– Еще рано, спи, – успокоила его Нина и поправила спальник, который сполз с его широкой спины.

Мужчина повернулся на бок и опять погрузился в сон.

Нина выскользнула из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь. Нужно было приготовить завтрак, привести в порядок одежду любимого, которая помялась и испачкалась во время их давешнего бегства.

Нина вышла из дома, присела на крыльцо. С улыбкой на лице она приступила к тому, что очень давно хотела сделать. Накануне, покупая на вокзале кое-что в дорогу, она прихватила банку сапожного крема и щетку. Крем был неважный, но, по крайней мере, он не вонял так, как гуталин ее возлюбленного. С гуталином было покончено – отныне она собиралась сама ухаживать за обувью своего мужчины.

– Нина, ты, что ли?

Сосед из-за забора с интересом смотрел, как она намазывает кремом мужские туфли.

– И Евгений здесь?

– Нет, папы нет, – ответила Нина.

Сосед был заинтригован.

– А кто это с тобой?

Нина улыбнулась:

– Муж.

Сосед вздохнул:

– Поздравляю. Вот и ты уже большая, Нинка. Когда это вы все успели вырасти?

Нина сидела в комнате, переводя взгляд со спящего мужчины на часы.

Наконец стрелки показали десять.

Вот и все. По правилам конкурса, все заявки, поступившие в комитет на этот момент, считались принятыми к рассмотрению. Вместе с другими, пакет документов от «Градбанка» в этот момент подшивался и скреплялся печатью. Никто, даже сам директор, уже не мог этого изменить.

Дело было сделано. Охота на Самсонова закончилась, он победил.

Нина тронула его за плечо.

– Милый…

Он открыл глаза, сладко потянулся, улыбнулся.

– Нина…

Он протянул к ней руки:

– Иди ко мне.

Его взгляд упал на циферблат.

– А сколько времени?.. Черт, уже десять!

Самсонов вскочил.

Нина смотрела, как он торопливо плещется у умывальника, натягивает брюки и сорочку.

– Завтрак на столе, поешь.

Он подошел, обнял ее.

– Нина, прости, мне надо убегать. Ты со мной?

– Нет-нет, я останусь, мне тут еще прибираться.

– Прости… – Он поцеловал ее. – Клянусь: как только освобожусь, я тебе позвоню.

– Конечно. – Она улыбнулась, погладила его по щеке.

Сунув ему в карман бутерброды, она проводила его до дороги, где можно было поймать машину до станции.

Он склонился над ней.

– Ты не подумай… Я, как только освобожусь, …

Она привлекла его к себе, поцеловала.

– Иди.

Самсонов поймал машину.

Нина, по-бабьи скрестив руки под грудью, смотрела, как уезжает ее любимый.

Она сидела на крыльце дома, в котором прошло почти каждое лето ее детства, а теперь состоялось главное событие ее жизни.