Нина понимала, что она должна действовать, но как? Отец прятался в свою болезнь, не желая глядеть в лицо реальности, а врач запрещал его волновать. Зная отца, Нина не могла себе представить, как заговорит с ним о продаже компании – худшего стресса для него было не придумать. Получалось, что выбор у нее был такой: либо она самоустранялась и давала отцовской компании на глазах превратиться в ничто, либо пыталась убедить отца согласиться на продажу, рискуя – да, рискуя убить его. И разговор этот откладывать было нельзя.

Этот невозможный выбор зажал ее, будто тисками. Но что было хуже всего – Нина ясно осознала, что обречена стать предательницей. Если она подтолкнет отца к продаже компании, он никогда не простит ее. А если она даст его компании погибнуть, она не простит сама себя.

Сказавшись больной, Нина отпросилась с работы и день просидела дома. Она и была больна. От безысходных мыслей у нее разболелась голова, таблетки не помогали. После бесполезного, заполненного головной болью дня она всю ночь не могла уснуть. Часа в три, устав ворочаться в постели, она перебралась в кресло и сидела в нем до утра, вцепившись в подлокотники и уставившись в мерцающий безмолвный телевизор.

Никогда она не чувствовала себя такой одинокой. К кому ей было обратиться? Хотелось посоветоваться с Игнатием Савельевичем, но чем он мог ей помочь? Он и так уже сделал для нее что мог. И какое право она имела взваливать на старого, больного человека свои заботы? Подруги, с которыми она изредка виделась, в таком деле были совершенно бесполезны. Нина вспомнила Игоря, но он уже давно исчез из ее жизни. Да и был ли он вообще когда-либо частью ее жизни? Нине хотелось, чтобы имелся кто-то сильный и умный, к которому она могла бы прижаться и выплакать все свои беды. А он бы утешил ее и все за нее решил. Но такого человека у нее не было. У нее вообще никого не было, она была одна в целом мире, и неприкаянность, как стужа, пробирала ее до костей.

Приехав в больницу, Нина встретила там Лидию Григорьевну. Отец спал, а Лидия Григорьевна занималась тем, что вышивала его инициалы на кармане новой шелковой пижамы.

– Нина, что с тобой? Ты ужасно выглядишь. Ты здорова? – забеспокоилась она при виде бледного Нининого лица.

– Ничего, Лидия Григорьевна. Просто плохо спала. Мне нужно с вами поговорить, – проговорила Нина шепотом, чтобы не разбудить отца.

Лидия Григорьевна кивнула понимающе, отложила пижаму и прошептала:

– Пойдем вниз. Я как раз хотела выпить кофе.

Они спустились в буфет на втором этаже и, взяв по чашке дрянного кофе, сели за столик, покрытый несвежей скатертью.

Лидия Григорьевна помешивала кофе ложечкой, ожидая, что скажет Нина.

– Лидия Григорьевна, нужно что-то делать, – сказала Нина. – Я говорю о компании.

– Компания! Будь она проклята! – вскинув глаза, воскликнула Лидия Григорьевна. Нина явно коснулась того, что и для той было больным местом. – От этой компании одни несчастья. Как бы мы хорошо жили без нее!

Лидия Григорьевна в сердцах бросила ложку. Нина впервые видела ее в таком возбуждении.

– Нина, ты же не думаешь, что я вышла за твоего отца из-за денег? Не нужны мне никакие деньги. Я жила на гроши, меня бедностью не испугаешь.

– Лидия Григорьевна, успокойтесь, – сказала Нина и, повинуясь внезапному импульсу, погладила ее руку.

Когда та немного успокоилась, Нина сказала главное:

– Лидия Григорьевна, я считаю, что нужно продать компанию, но не знаю, как убедить папу.

– Кому продать? – спросила Лидия Григорьевна.

Оказывается, она ничего не знала о предложении «Градстройинвеста».

Нина в нескольких словах посвятила ее в суть дела.

– Так все из-за этого?! – воскликнула Лидия Григорьевна. – Весь это ужас – из-за этого? Ах, Женя! Хорош, ничего мне не сказал…

Она качала головой, обхватив виски ладонями.

– Если бы он только мне рассказал, я бы смогла его уговорить.

Нина в этом сомневалась, но ей было приятно видеть, что другая человеческая душа так же, как она, переживает за отца.

– Но сейчас с ним эту тему, конечно, поднимать нельзя, – заявила Лидия Григорьевна. – Ты со мной согласна, Нина?

– Согласна, – произнесла Нина механически. У нее все еще болела голова и каждое слово давалось с трудом.

– Подождем. Потом как-нибудь все решится. Сейчас главное – окружить его заботой, вниманием. Верно?

«Верно, если не считать того, что он потеряет компанию и не выручит ни копейки», – подумала Нина. Вслух она сказала:

– Лидия Григорьевна, папе сейчас нужно написать доверенность на Николая Николаевича, чтобы он мог вести текущие операции.

– Доверенность? – Лидия Григорьевна задумалась. – А Николай Николаевич не может по доверенности продать компанию?

– Нет, для этого нужна генеральная доверенность, ее папа никому даст, я уверена. А я говорю о простой доверенности на текущие операции. Он может написать ее на Николая Николаевича или на вас, это все равно. Кому-то нужно ведомости подписывать.

– Я поговорю с ним, – обещала Лидия Григорьевна. – Хотя, по мне, так пусть она сгорит, эта компания.

В следующие несколько дней Нина не могла выбраться в больницу – зашивалась со сдачей отчета в банке. Ей очень хотелось, чтобы это был ее последний отчет здесь, хотя другой работы она так и не подыскала.

На четвертый день ей позвонила Лидия Григорьевна – попросила приехать к отцу. Нина перепугалась:

– Что-нибудь случилось?

Лидия Григорьевна успокоила:

– Ничего, ничего, бог с тобой. Просто нужно твое присутствие. Завтра в одиннадцать ты сможешь?

Когда Нина приехала, Лидия Григорьевна перехватила ее в вестибюле.

– Нина, ты только не удивляйся. И соглашайся, хорошо?

– На что соглашаться?

– Сейчас узнаешь. Ты извини за эти секреты, но папа хотел сам тебе сказать, а по телефону говорить ему пока трудно.

Они вошли в палату. Там, кроме отца и его шунтированного соседа, находился еще один человек – в костюме, с портфелем, он сидел в углу, очевидно, ожидая их.

– Вот, Нина, познакомься, это нотариус… – Лидия Григорьевна представила их друг другу.

Нотариус предложил всем сесть, достал бумаги и официальным тоном объявил:

– Уважаемая Нина Евгеньевна, присутствующий здесь Евгений Борисович Кисель изъявил желание оформить на ваше имя доверенность на управление компанией.

– На меня? Почему на меня? Я думала – на Николая Николаевича…

Тут отец, которого Нина в последние недели очень редко слышала, подал голос:

– Нина, это решено. На тебя, на кого же еще? Ты знаешь дела компании лучше всех. А мой Николай – просто прораб, он кроме своих труб и насосов ничего не смыслит. Как и я, впрочем…

Почему-то мысль о том, что отец может доверить управлять компанией ей, не приходила Нине в голову. Но, услышав это, она вынуждена была признать, что это правильное решение.

Лидия Григорьевна, улыбаясь, кивала ей, всем видом показывая, что полностью это одобряет.

Нина сказала, что согласна.

Нотариус стал зачитывать текст доверенности. Это заняло несколько минут. Закончив, нотариус сказал:

– Ну что ж, если все правильно, то прошу подписать.

Нотариус подал бумаги отцу. Однако отец почему-то медлил. Откинувшись на подушку, он молча смотрел в потолок.

Пауза затянулась. Лидия Григорьевна обеспокоенно коснулась его руки, заглянула в лицо.

– Женя…

Евгений Борисович очнулся.

– Нет, – сказал он. – Не правильно. Нужна генеральная доверенность. Я хочу оформить генеральную доверенность на имя своей дочери, Нины Евгеньевны Шуваловой.

У Лидии Григорьевны открылся рот от удивления. У Нины екнуло сердце. Только нотариус, привыкший ко всяким капризам клиентов, остался невозмутим. Порывшись в портфеле, он достал стандартный текст генеральной доверенности и в одну минуту вписал название фирмы и имена.

Нина всматривалась в лицо отца. Тот молча стал подписывать. В тишине было слышно, как шелестит ручка по бумаге. Все подписав, отец отдал бумагу нотариусу. Нотариус поставил свою печать и вручил документ Нине.