В более ранние, «дофамильные» списки приходских метрических книг Юхан был записан под прозвищем «kХrtsi Lammi Johan» – «владельца кыртса (корчмы) в Ламми (сын) Юхан». Видать, разбогател своими тяжкими трудами рыбак Март из Ламми (тут следует заметить, что основным занятием рыбаков Харьюмаа в те времена была вовсе не рыбалка, а контрабанда в Швецию зерна и из Швеции алкоголя и «товаров народного потребления»), завел корчму и стал заметным человеком в округе Локсы! В приходских книгах учета рядом с именем Юхана записан и род его занятий – «kalamees» – рыбак. К этой записи сверху приписано «prii». «Prii kalamees» означает «вольный, свободный рыбак». В ревизских же сказках против имени Юхана Мартинсона рядом с «prii kalamees» стоит и «kХrtsi» – как видим, Юхан продолжил оба отцовских дела. Следует вспомнить, что крепостное право в прибалтийских губерниях Российской Империи было отменено в 1816–1820 годах. Родившийся задолго до этого события – в 1741 году – Ламми Март, его жена и дети по праву рождения уже были СВОБОДНЫМИ ЛЮДЬМИ. Происхождение из вольного рыбацкого сословия сознательно и подсознательно толкает, обязывает нас принимать жизненные решения и поступать соответственно обычаям и правилам, принятых среди свободных людей, самостоятельно творящих свою жизнь и судьбу. За то спасибо Вам, наши предки, Март из Ламми и Мари, жена Марта из Ламми.

Не скрою, что интерес к моему историческому поиску в значительной мере подогрели сведения (как показали мои последующие изыскания – «слегка» приукрашенные), почерпнутые мною из литературных трудов Роберта Бруно-Александровича Штильмарка, автора советского приключенческого бестселлера «Наследника из Калькутты» и автобиографических повестей «Горсть света» и «Падшие ангелы». Роберт Штильмарк приходился двоюродным братом нашей бабушке. Его отец Бруно-Александр Штильмарк был женат на родной сестре моей с братом прабабушки – Ольги Оскаровны Мартинсон – Марии Оскаровне. Родителями Ольги и Марии и еще трех сестер – Маргариты, Адель и Эмилии являлись правнук Ламми Марта, обрусевший купец-предприниматель эстонского происхождения Оскар Германович Мартинсон и Маргарита Карловна Мартинсон, урожденная Лилиенфельдт. Наличие такой благозвучной фамилии в нашем родовом древе придавала некоторым представителям нашей дальней и ближней родни чрезвычайно гипертрофированное чувство гордости по поводу возможной принадлежности к титулованному остзейскому дворянству. Эти давно обрусевшие, московские потомки Лилиенфельдтов и Мартинсонов, давно утерявшие связи с исторической родиной – Курляндией, Лифляндией и Эстляндией, владеющие, плохо владеющие или не владеющие вовсе «родными» шведским и немецким языками, еще 70–80 лет назад не убоявшись комиссаров и ОГПУ, дерзко писали в графе национальность «немец» и «немка», в графе вероисповедание – «лютеранин, лютеранка». Они успели получить образование в Петришуле в Петербурге и/или в Москве, посещали службы в Петри кирхе в Санкт-Петербурге или Питер-Пауль Кирхе в Москве. Даже лихие времена не сломили в женщинах из рода Лилиенфельдтов непомерную гордыню и упрямую уверенность в цивилизаторской миссии германской культуры. Мы с братом Алексеем в подростковом возрасте еще застали здравствующими некоторых эксцентричных представительниц угасающего рода. Они время от времени собирались дома у нашей бабушки Галины Алексеевны (оказавшейся впоследствии Галиной Александровной) и предавались воспоминаниям о своих молодых годах и родственниках, сгинувших без следа в круговороте событий, начала и первой половины прошлого века – века двадцатого. Правда, когда начинались эти воспоминания, нас с братом, тогда еще младших школьников, отправляли или в соседнюю комнату играть со множеством безделушек, привозимых четвертым по счету мужем бабушки, солистом Госоркестра СССР Павлом Ильичём Карауловым из зарубежных гастролей, или гулять во двор. Словом, эти воспоминания являлись для нас табу. Тем не менее, что-то мы с ним слышали, что-то тайком рассказывала нам мама. В сознании оставались кое-какие обрывки сведений, имена, выстраивалась система родства и некая временная шкала событий. Уже в весьма зрелом возрасте, процесс разбора семейных документов и фотографий, а также запоздалое знакомство с автобиографическими повестями Роберта Штильмарка натолкнули меня на мысль провести собственное «расследование» и докопаться по мере возможностей если не до корней, то, хотя бы, до нижних ветвей родового дерева. Я еще не понимал, чем все это обернется. Раскладывая пасьянс из имеющихся под рукой документов и фотографий или, обнаружив, относящийся к кому-либо из членов семьи документ или просто упоминание в интернете, восстанавливая последовательность событий, начинаешь физически ощущать персоналии и характер давно ушедших людей, понимать мотивы их действий. Постепенно возникает необъяснимый «эффект собственного присутствия» и сопереживания – непередаваемое сильное ощущение! Невольно простой текст документа или чудом сохранившиеся в лихие годы фотографии заставляет как бы проживать с героями нашего поиска моменты их жизни, почувствовать то, что чувствовали они, объяснять себе побудительные мотивы их действий. При всем этом очень трудно, но чрезвычайно важно сохранить позицию нейтрального наблюдателя и регистратора. Возникающая картина из эпизодов жизни, семейных событий и служебной деятельности наших предков не всегда выходит такой гладкой и красивой, как в воспоминаниях бабушек и прабабушек. Но это мои, это наши предки! А мы, их кровные родственники, далекие потомки – их весточки в светлое будущее, знать которое им уже не дано. Они не лучше и не хуже нас. Жаждущие карьерного успеха и общественного признания, но не всегда удачливые по службе мужчины, более сильные характерами женщины, держащие на своих плечах тяжкий груз семейных проблем и хранящие семейные тайны. Не всегда поступки наших пращуров имеют рациональное объяснение, не всегда могут быть оценены положительно с позиций как прежней, так и нынешней морали. Но!.. Но они есть продукт своей эпохи, исторической и географической принадлежности к огромной империи, к определенным социальным кластерам того сословного общества, характерного для эпохи заката дворянства и нарождения класса предпринимателей, прерванного трагическими событиями Мировой Войны и Революции. Наши предки имеют право на понимание и снисхождение в наших оценках их жизненного и карьерного пути. Не будем же судить о них слишком строго. Порочные и/или добропорядочные личности, слабые и сильные характеры, удачливые или неудачники – все они наши предки. В нас их кровь и гены, в нас передана их жизненная энергия и устремления. Их характеры и действия во многом объясняют положительные и отрицательные черты наших собственных характеров и действий. Сочетание лени и быстрой мобилизации к активным действиям в чрезвычайных обстоятельствах, хвастовства и прямоты, мечтательности и тщеславия, непостоянства с твердой позицией и готовностью ее отстаивать даже в угрожающих жизни или карьере обстоятельствах; желание успеха и преодоления своего уровня сословной принадлежности – все это живо в нас, находится как бы в состоянии летаргического сна и проявляется, когда этого требуют конкретные жизненные обстоятельства…

Как я отметил выше, именно наша мама положила начало поиску документов, связанных с её ответвлением семейного древа. В конце 1980-х годов, с началом «перестройки» стало возможным обращаться в архивы органов Госбезопасности по вопросам реабилитации невинно осужденных родственников. Стали доступны судебные дела НКВД/МГБ. В начале апреля 1987 года вместе с мамой и братом Алексеем мы ходили в одну из приемных КГБ СССР на Малой Лубянке, где нам давали для ознакомления расстрельные дела маминой бабушки Ольги Оскаровны Осокиной (Мартинсон) и отца мамы – Василия Михайловича Савина-Савостьянова. В том же году я, уже самостоятельно, подал запрос в приемную КГБ СССР на ознакомление с делом Воронцова Степана Филипповича – нашего деда со стороны отца. Через некоторое время я получил повестку из районного отдела КГБ по Первомайскому району г. Москвы, предписывающую мне явиться в такой-то день, в такое-то время, по адресу в где-то в районе Ткацкой улицы в Измайлово. Там меня вежливо встретили, усадили за письменный стол и положили передо мной папку с бумагами. В то время записывать и копировать что-либо из дел не разрешалось, нужно было только запоминать. «Контора», как и следовало от неё ожидать, меня, гражданина Страны Советов, обманула – мне дали для ознакомления папку, в которой содержалась только написанная рукой дедушки на нескольких страничках его «Автобиография». Но я тогда был сказочно рад и этому. Помню, когда я закончил читать «Дело» деда, следователь КГБ, контролировавший меня, сказал: «А вы знаете, я вам так завидую! Я ведь про своих дедов, кем они были и как жили, так ничего и не знаю». Придя домой, я сразу сел за свою портативную пишущую машинку «Москва» и напечатал по памяти хронику жизни Степана Филипповича Воронцова от его рождения в 1892 году и до ареста в 1947 году.