Однажды он ее убьет.

Долгое время Бренн Фаренгейт не знал о девушке, которая должна стать его жертвой ничего. Ни как она выглядит, ни сколько ей лет, ни где и как они встретятся. Просто знал, что однажды он найдет подходящую, и тогда ее убьет.

Сейчас он с нетерпением ждал возможности ее увидеть. Он уже не раз приходил сюда, к самой опушке перед огромным мрачным особняком Сумеречной Эпохи. Девушка еще ни разу не опаздывала. По ней можно сверять часы.

Сегодня выдалась дождливая ночь. От листвы вокруг исходил приятный запах свежести и надежды. Бренн старался держаться за первыми деревьями, чтобы девушка его не увидела. Однажды он настолько потерял бдительность, что едва не выдал себя. Но, к счастью, она решила, что ослышалась.

Над лесом встала полная луна. Бренн закрыл глаза, чувствуя, как внутри растет магия. Сегодня она особенно сильна, для сумеречника нет лучшего времени, чем тот короткий миг, когда лунный диск находится в наивысшей точке. Убийство тоже следовало совершить в полнолуние, но здесь уж как распорядится мироздание. У него будет всего один шанс.

Наконец скрипнула задняя дверь, и на заросшей тропинке, упирающейся в старые, увитые плющом, появилась девушка. День за днем она ускользала от дежурных, чтобы подышать ночным воздухом, одетая в форменное платье воспитанниц академии – черное, с дурацким кружевным воротничком. Бренну всегда виделось в форме идеальных что-то такое… нездоровое.

Точнее в том, кому эти девушки, выглядящие как отличницы младших курсов академии, предназначались.

Он знал о ней немного, но достаточно, чтобы чувствовать, как внутри ворочается совесть.

Грейс. Ее зовут Грейс. Она блондинка с нетипичными для их мира волосами, обрезанными чуть выше плеч. Она достаточно высокая, чтобы с немым укором посмотреть ему в глаза при встрече.

Очень красивая.

Действительно идеальная – воспитанниц не зря так называли.

Послышался шум, с ближайшего куста посыпался град дождевых капель – и показалась белая морда волчицы. Она ткнулась ему в руку, и Бренн ласково потрепал спутницу по голове.

– Набегалась? Быстро ты сегодня. Не любишь луну?

Волчица виновато опустила голову.

– Ну, извини, – хмыкнул он. – Такие уж мы с тобой разные. Но сегодня ты вовремя. Смотри туда.

Он наклонился и раздвинул ветки, чтобы показать Грейс.

Обычно она садилась у ворот, так, чтобы не было видно из дома, и погружалась в артефакт, принесенный из ее мира. Он освещал ее грустное лицо мягким, но тусклым светом. Бренн не мог подобраться ближе, чтобы рассмотреть, что же такое видит на небольшом экране иномирянка, но предполагал, что это связано с ее семьей. Должно быть, оказавшись запертой в стенах академии, Грейс скучала по своему миру.

Но это точно не его проблемы.

– Ну что? Как тебе? – спросил Бренн. – Мне кажется, очень подходит.

Волчица задумчиво опустилась на землю, положив морду на лапы, и уставилась на Грейс.

Сегодня она, к слову, вела себя не как обычно: артефакта при ней не оказалось. Постояв несколько минут у забора, она прислонилась лбом к холодным прутьям, и замерла. Бренн ощутил беспокойство. Заболела? Ему нужна абсолютно здоровая Грейс, в его планы не входит ее болезнь!

Ее плечи содрогнулись от рыданий. Чтобы не выдать себя, Грейс зажала рот ладонью, но слезы катились из глаз не прекращая. Она сжимала прутья забора с такой силой, что даже с расстояния Бренн видел, как побелели костяшки пальцев.

Он не мог оторвать взгляд от хрупкой фигурки, обласканной лунным светом.

Впервые за много лет в душе Бренна Фаренгейта слабо шевельнулась жалость.

Но убийцы часто жалеют будущих жертв.

– Выходи за меня!

Я рассмеялась, прищурилась, посмотрев на линию горизонта, за которую стремительно опускалось солнце, и вздохнула. Пора домой.

– Что смешного, Грейс? – Дилан сделал вид, будто обиделся. – Я серьезно. Хочу, чтобы ты стала моей женой. Хочу увезти тебя отсюда. Хочу познакомить с родными, представить всем. Хочу провести время вместе. Не час или два после твоей работы, а целую неделю! Смотреть вместе дурацкие шоу по телеку, заказывать пиццу, кататься по округе на байке и придумывать перед сном страшилки про старый дом моих родителей.

– Звучит заманчиво. – Я улыбнулась. – Но брак – это слишком. Мы встречаемся несколько месяцев. По статистике ранние браки заканчиваются разводом в более чем семидесяти процентов случаев.

– Но я тебя люблю. И хочу вытащить из… всего этого. – Дилан окинул взглядом пляжный бар и наш с папой трейлер.

Да, я бы тоже многое отдала, чтобы жить в нормальном доме, не работать от рассвета до заката и смотреть дурацкие шоу по телеку, ведь у меня и телека-то нет. Но было бы неправильно воспользоваться случаем и выскочить за богатого парня. Или правильно, и я слишком много думаю?

Мы познакомились, конечно, на пляже. Дилан отдыхал с друзьями, я приносила им коктейли. Тогда выдался безумно жаркий день, песок был настолько горячий, что ноги покраснели и едва ли не покрылись волдырями.

«Ого, да у вас почти ожог!», – воскликнул тогда Дилан, и принялся мазать мои ноги защитным кремом под всеобщее «О-о-о-о!». Я краснела, пыталась сбежать, но чувствовала себя кошкой, которую гладит хозяин: прикосновение холодного крема к раздраженной коже и мягкие уверенные движения рук лишили меня критического мышления и гордости.

Потом Дилан пригласил меня на кофе, и с тех пор мы встречались почти каждый день. В университете, где он изучал право, были каникулы, и бывало, Дилан часами сидел на пляже и заказывал столько коктейлей, что папа начинал ругаться. Он считал, что это «подачки от богатого ухажера». А мне было приятно и весело. Впервые за много лет я чувствовала себя… окрыленной? Счастливой?

– Я не могу бросить отца. Не сейчас, по крайней мере, не в сезон. Он не справится без меня.

– Еще бы он это ценил, – буркнул Дилан.

Я промолчала. Что тут скажешь? Всем хорошо известно, что Эрл Голд – знатный любитель выпить.

– Если не разлюбишь к зиме, спроси еще раз. Вдруг я соглашусь?

Мы остановились у вывески «Эрл’з бар», Дилан всегда провожал меня до входа, чтобы не нарваться на отца. Хотя, подозреваю, в те вечера, когда папа был трезв, он все равно видел нас, ведь мы никогда не прощались быстро. В том, чтобы целоваться в лучах закатного солнца, было особое очарование.

В общем, я была влюблена в Дилана. По уши и бесповоротно.

Наконец окончательно стемнело. С океана подул холодный ветер, на небе замигали звезды.

– Грейс… – задумчиво произнес он, отпуская мою руку. – Я серьезен, как никогда. И мое предложение в силе. Если вдруг станет плохо, совсем невыносимо, ну или если ты поймешь, что все же хочешь быть чем-то большим, нежели девушка, то достаточно лишь позвонить мне. И все будет – шоу по телеку, пицца, страшилки в старинном особняке и все остальное. Хорошо?

В горле неожиданно возник болезненный комок: я устыдилась саму себя за нахлынувшее нестерпимое желание поддаться искушению и тотчас улететь с Диланом на край света.

Насколько большой скотиной надо быть, чтобы бросить отца, воспитавшего тебя в одиночку после смерти жены? Вопрос риторический.

– До завтра, – через силу улыбнулась я.

– До завтра, – с явным разочарованием откликнулся Дилан.

Я медленно побрела к трейлеру, вслушиваясь в шум волн. Удивительно, как быстро остывает песок. Еще несколько часов назад он был теплый от полуденного зноя, а сейчас ноги утопали в прохладе. Я сняла босоножки, подставила лицо соленому ветру, борясь с искушением побродить вдоль берега по колено в воде. Но Дилан не уходил, желая убедиться, что я благополучно доберусь до трейлера, и я не хотела его задерживать.

Поэтому с сожалением поднялась по скрипящим ступенькам, не без труда распахнула дверь и вошла в крохотное помещение, служившее нам с отцом и спальней и гостиной. В нос тут же ударил терпкий запах виски. Окинув взглядом пустую бутылку, початую коробку снеков и нетронутый ужин, я заглянула за ширму и вздохнула.