Поппи лежит на кровати и смотрит на пляшущие в лучах света пылинки. Минуты тянутся томительно. Ей совершенно нечего делать. Она закрывает глаза. Эш плачет; Соррель слезливо жалуется, что Поппи не пускает ее на свою кровать. От витающего в доме запаха горячего хлеба подкатывает тошнота. Так и тянет сказать матери, чтобы та прикрыла свою гребаную пекарню. Ей хочется выйти из комнаты, спуститься по лестнице и оказаться на улице, а потом в другом доме. В нормальной семье, где детям разрешают сидеть за компьютером, смотреть телевизор, есть фастфуд и нормальный хлеб. Где им не надо присматривать за братом или сестрой и играть в саду, как детишкам из гребаной сказки. В школе все считают ее идиоткой. Иззи – девчонка, которая приедет утром, – подумает, что она тупая, когда они начнут заниматься вместе. Иззи появится с минуты на минуту, и станет неловко из-за смеха матери – та словно из дурдома сбежала. Она сегодня снова без лифчика, Иззи будет противно. Поппи переворачивается на живот, раздавив рогалик, и зажимает ладонями уши, чтобы не слышать Эша и хныкающую младшую сестру. Жаль, что нет наушников, которые вырубают внешний шум. Если бы могла, она бы вырубила всю свою семейку.

Блейк смотрит в окно машины. Когда они проезжают мимо парка, его товарищи уже играют в футбол. Ему не хочется посещать особые занятия для тупых. Не справившись, он будет выглядеть еще тупее. Он задирает ноги на середину спинки переднего сиденья. Чарли тоже задирает ноги, но выше середины, поэтому он тычет ее в бок, и она смеется. Он тычет сильнее, но она продолжает смеяться. Вот так пройдет весь день.

Иззи выбирает джинсы с прорехами. Ей хочется выглядеть круто, но так, чтобы не было заметно, что ей не все равно. В окно спальни она наблюдает, как мать носится из дома к машине и обратно, что-то укладывает в багажник и громко зовет ее. Опять она надела этот чертов шарфик. Иззи чувствует, как в ней закипает злость. Она сует ноги в самые старые кроссовки и нарочито медленно спускается вниз.

– О, привет! Вы, наверное, Мартин? Грейс говорила, что вы заберете детей. Чарли и Блейк гуляют с остальными. Им нужен перерыв, они славно поработали. Мой младший сынишка спит, так что сейчас подходящее время. Боже, как жарко, а я и не заметила. Говорят, этим летом будет настоящее пекло.

Господи, да замолчи ты. Это просто человек, обычный мужчина. Пригласи его в дом.

– Извините, проходите, пожалуйста.

Будучи столь известным, он выглядит излишне застенчиво. Топчется на пороге, чуть наклонив голову, как мальчишка. Он буквально нависает над ней. Как Игорь, рост которого пугает. Однако в этом «габаритном» мужчине чувствуется некая притягательность. Волосы взъерошены, как у ее отца, на носу очки, такая же хлопчатобумажная рубашка с закатанными до локтей рукавами, знакомый запах табака. Он кладет на стол стопку книг, снимает куртку и улыбается, оглядывая комнату, как свою собственную. Ева часто представляла его дом – жилище Мартина Коуэна, лауреата Букеровской премии. Мансарда с высоким потолком, рукопись на столе, скомканные листы бумаги на полу. На заднем плане хлопочет его жена. Приносит чай, шикает на детей, выпроваживает их из комнаты. Она убирает переполненное окурками блюдце… нет, тяжелую пепельницу из африканского малахита. Ева читала, что какое-то время он жил в Зимбабве, собирая материал для своей самой известной книги. Он пожертвовал половину премии школе, которая вдохновила его написать этот роман.

– Чаю хотите? Дети испекли пирожные.

– Разве можно устоять перед домашними пирожными?

Он бродит по комнате, рассматривая книги на полках. Ева наливает чай, и он садится, слегка вздохнув – не стоило беспокоиться. Выглядит он вполне довольным, даже расслабленным. Она украдкой смотрит на него: седеющие волосы до воротника, благородный нос с горбинкой, карие глаза, сверкающие из-под век с легкими морщинками. Он глядит на нее, словно чего-то ожидая. Может, стоит сказать, что ей очень нравится его роман? Она садится напротив, внезапно лишившись дара речи.

– Ну и как прошел урок?

Конечно, ему хочется знать, как дела у сына.

– О, замечательно.

– Замечательно? – Его брови забавно взлетают вверх. – И как показал себя Блейк?

– Сперва он упрямился, но мы вернулись к самому началу – к алфавитным блокам и карточкам созвучий. Как только он стал чуть поувереннее, я предложила ему письменное задание с шаблонами, и он не сделал ни одной ошибки.

– Поразительно. – Его карие глаза вспыхивают.

Ева пододвигает к нему тарелку с парой пирожных. Глазурь на них посыпана лепестками лаванды.

– Он и печь помогал.

– Вот это да! – Мартин откусывает кусочек. – Дома мы ничего подобного не практикуем.

Ева бросает взгляд на прилипшие к плите кляксы теста, на грязные миски в раковине. Грейс привезла детей, будучи одетой в деловой костюм, с макияжем, маникюром и аккуратно забинтованной рукой. По сравнению с ней Ева ощущает себя неряхой, но Мартин улыбается так, словно она, вся взмокшая, не сидит сейчас перед ним в фартуке, с растрепанными, падающими на глаза волосами и, возможно, с пятном муки на щеке.

– В конце мы прочитали главу из книжки, и Блейк точно угадал, что произойдет в конце.

– Из какой книжки? – Сам рассказчик, он подается вперед.

– «Повелитель мух».

– Ммм… она…

– Мрачная? Это была только первая глава. Книгу привезла Иззи. Не думаю, что она догадывалась о содержании.

– Уверен, вы раскрыли в ней самое лучшее. – Мартин кивает, берет второе пирожное и рассматривает пустую тарелку. – Какая необычная вещь. – Он проводит пальцем по изображенному на стекле эллипсу, по черному кругу внутри него. – Тарелка расписана вручную. Вы еще и художница?

– Она из греческой деревни, – смеется Ева. – Это оберег от голубоглазых недоброжелателей. Я много таких купила.

– И как, помогает?

– Пока не жалуюсь.

– Надо же, у вас ямочка на щеке. Сто лет таких не видел.

Ева заливается румянцем. Ей так давно не делали комплиментов по поводу внешности, что она и забыла, как на них реагировать.

– Извините, во мне проснулся писатель. Я по привычке отмечаю необычные лица. – Мартин ставит тарелку на стол. – И где находится эта деревня?

– На полуострове Пелопоннес. У нас там дом. – Кажется, это похоже на хвастовство. Ева теряется и начинает грызть ногти, как в детстве. – Он очень запущенный, – быстро добавляет она. – Сад совсем зарос.

– А мне нравятся подобные места.

Их взгляды встречаются, его улыбка становится шире.

– Идемте поищем детей. – Ева смущенно встает. – Мне пора будить младшего сына.

– Грейс не говорила, что у вас есть малыш.

– Ему почти три года, но по развитию он младше – еще не начал говорить. Боюсь, это дислексия, как у его сестры Поппи. – Ева снова принимается грызть ногти. – Полагаю, мой муж в детстве был дислектиком, а это может передаваться по наследству, как известно.

Она говорит слишком много, упиваясь его интересом, будто утоляет жажду, степени которой до конца не сознает.

– Я молчал до пяти лет, – усмехается Мартин. – И с тех пор с лихвой наверстал упущенное. Не стоит волноваться – все образуется.

Он такой добрый. Из тех, кто понимает.

– Я вас познакомлю.

Они выходят из дома и направляются к стоящей под ивой кроватке, но видят в ней лишь пустое гнездышко из одеял. Эш исчез, его красный трактор валяется в траве.

– Он в саду, – задыхаясь, говорит Ева. – Наверное, пошел искать остальных. Все дети где-то рядом.

Мартин следует за ней, оглядываясь по сторонам, пока она быстро шагает в сторону луга. Игорь залез под капот большого зеленого грузовика. Его присыпанная пылью голова склонилась над двигателем, синяя спецовка измазана машинным маслом.

– Игорь, вы случайно не видели, куда побежали ребята? Я потеряла Эша.

Щеки Евы пылают. Эрик прав. Надо лучше смотреть за детьми. Наверное, следовало подержать их в доме, как он советовал.