На лице Вовчика промелькнула заметная тень. Раскрасневшийся, он поддерживал джинсовые ноги своего наездника, кряхтел и быстро семенил вокруг спортивной площадки.

– Давай не срезай! Вези вокруг, по-честному! – орал во все горло жующий Юрка. Его опьянило ощущение власти над нами. – А если через ту лужу пронесешь за домом, две вынесу!

– Слыхали, пацаны? – кряхтел Вовчик. – Он две принесет! Тогда одна мне, а вторая вам напополам!

Мы махнули головами в знак согласия, вскочили с лавочки и побежали к Вовчику и Кефиру, скакавшим к огромной луже, образовавшейся еще весной, когда прорвало трубу с горячей водой. Мы так радовались тому ватному пару, идущему от испорченного водопровода! А потом там в теплой прозрачной воде с зеленоватым илом и пузырьками на дне завелась уйма головастиков. Их дурачок Толик Деревянченко с третьего подъезда принял за аквариумных рыбок: наловил и выпустил дома к отцовским барбусам. После чего ему для профилактики неделю на улицу не разрешали выходить.

Вовчик, не останавливаясь и не скидывая свои резиновые шлепки, залез в лужу и тяжело пошагал к середине. Вода доходила ему до колен и шорт, а ноги увязали в илистой жиже. Кефир верхом держался за шею, как большая обезьян а.

– Ну, гад! – закричал запыхавшийся Вовчик. – Теперь слушай меня! Или давай десять жвачек, или я тебя прям здесь скидываю!

Юрка вцепился в шею Вовчика:

– Не скидывай, пожалуйста! Меня мать убьет! Я в новых кроссовках и джинсах!

– Отдавай жувачки и будешь цел! – заверещал Вовчик и для убедительности решил потрясти всем телом, пытаясь испугать Юрку. – Обещай при пацанах, что отдашь десять! А не отдашь – уроем тебя!

Мы завороженно смотрели на Вовчика, решившего по справедливости наказать угнетателя.

– Да нет у меня десять, только семь осталось!

– Обещай, что отдашь все! – орал Вовчик.

Юрка заскулил и, чуть не плача, завыл:

– Обещаю-обещаю! Только вынеси меня отсюда.

Вовчик донес мешковатое тело Кефира до края лужи, вылез из нее и стряхнул наездника в траву.

– Отдавай кроссовки! Будут залогом! Наколешь еще нас, мы тебя знаем! Сомика он захотел на жувачки променять! Отдашь просто так! Нашелся тут пионер недоделанный!

Юрка стянул оба бело-синих «Адидаса», носки и виновато босиком поковылял к своей двухэтажке.

И вот теперь я смотрел на Ярика и его коллекцию «Финалов».

– Выиграл, говоришь?

Ярик смутился и покраснел:

– Да не то чтобы выиграл. Скорее, проиграл всё. В «перевертыши». Мы с Юркой играли. Я выигрывал. А потом он предложил «всё на всё» сыграть. Я и согласился. Определили, кто первый бьет по «камень-ножницы-бумага». Он выиграл. Сложил всё стопочкой и как бахнет сверху! Оно пачкой и перевернулось.

– А дальше?

– Что дальше? Я у него свои вкладыши и выменял… – Ярик сделал паузу. – На марки.

– На наши марки?

– Да. Они все равно никому уже не нужны.

– Как не нужны? Мы же их вместе собирали!

– Ну собирали. А теперь «Финалы» собираем! – Ярик виновато смотрел исподлобья. – Да не переживай! Я скоро выиграю еще. И обратно на марки поменяю. Тем более у меня круто теперь получается переворачивать!

Чтобы не накалять обстановку из-за несчастных «Финалов», мы с Яриком решили пойти на улицу. Во дворе никакого свержения Горбачёва мы не ощутили. Всё как и прежде. Из окна Полинки громко голосила «Ламбада». Дневная жара разогнала любителей утренних лавочных посиделок. Ну ничего! Вечером высыплются сюда мгновенно, как мелочь из карманов, – места не найдешь. Хоть и было в нашем дворе целых двенадцать скамеек, по три на каждый подъезд, а на каждой могло разместиться до пяти мягких мест среднесальской величины. Армия лавочек появилась несколько лет назад, когда машиностроительный завод выделил материалы на сооружение детской площадки. Груду деревянных палок, металлических уголков и прочего добра выгрузили с тракторного прицепа. Напрасные романтические надежды насчет качелей или еще чего-то были решительно отметены старшим активом двора, а сторонники детской площадки презрительно объявлены фантазерами. «Реалисты» предложили чудесное решение: строить лавочки – универсальный способ, объединяющий детей и стариков, молодежь и взрослых. На них можно сидеть и разговаривать, например. А для любителей игр в качестве компромисса изготовили два стола. Надо ли говорить о том, что они были тут же оккупированы доминошниками, громко кричавшими «Рыба!» и пугавшими спящих младенцев в колясках, а также их беспокойных мамаш. Каждый вечер лавочки заполнялись тетками, бабульками в цветастых халатах. Для них ежедневно разыгрывалась развлекательная программа с известными актерами, но уникальным сюжетом.

– Вон глядите, Колька опять пьянющий с работы ползет! Сейчас ему Райка задаст!

– Ты смотри, Полинку какой-то очередной жених на «девятке» привез! А все остальные куды делися? Вот уж «простигосподи», ну дает…

Обсуждалось все: новая мебель, одежда, урожай помидоров и огурцов, детское поведение и успеваемость в школе. Поэтому каждое появление во дворе в вечернее время было сродни попаданию букашки под микроскоп, где большой мигающий глаз дворовой общественности рассматривал тебя во всех деталях. Потом выписывался диагноз. Кстати, не нуждавшихся в лечении не существовало. «Скамеечная диагностика» всех зачисляла в категорию больных, обычно безнадежных.

Вообще, жить вместе с теми, с кем ты каждый день трудишься на заводе или учишься в школе, – удовольствие особого рода. Соседей ты не только слышишь за стенкой и встречаешь во дворе. Взрослые шли вместе на завод к одному времени, потом бежали домой в обеденный перерыв, чтобы разогреть на плите тарелку борща и сэкономить на столовке, тем более там невкусно. В школе дружили и ссорились не только с одноклассниками, но и соседями.

Мы жили сообща, одним большим коллективом. Музыку, как я уже говорил, слушали всем двором. Стены в квартирах нашей пятиэтажки были такие тонкие, что порой даже казалось, будто мы с соседями живем в одной квартире. Из окон слышалось: «Саша, домой!» – и в обратную сторону: «Мам, а можно я еще полчаса погуляю?», «А можно я схожу с пацанами на котлован?». Мы прекрасно знали и Сашу, и его маму, и пацанов, собравшихся ловить ящериц.

Промышляли подобными голосовыми перекличками не только родители с детьми, но и люди постарше.

«Коля-я-я-н, выходи!» – звали гаражные мужики своего товарища. Робкое возмущение бабки Зинки, насчет того, что орать на весь дом – неправильно, «ведь могут отдыхать старики или спать дети», было как-то намертво погашено выходкой Вовчика. Он подошел к третьему подъезду и заголосил во всю мочь: «Деревянный! Деревянный!» Надо ли говорить о том, что Деревянченко жил на первом этаже и путь к его квартире занимал целых пять ступенек, которые преодолеть, ясное дело, было трудом невероятной сложности. Бабка Зинка понимала – связываться с Вовчиком опасно, резко развернулась вокруг своей старой оси в пол-оборота и прошагала в зев темного подъезда.

– Пойдем со мной, – проговорила она, обращаясь к собственному коту.

Во дворе мы сидели, только когда там не было взрослых. А вообще предпочитали занимать отдаленные беседки детского садика «Тополёк», куда малышню не водили. Детсад размещался рядом с нашим двором. Его нежно назвали в честь деревьев, которые, помимо того что быстро росли в нашей южной степи и давали спасительную тень, еще и предоставляли облака пуха. Мы их поджигали с огромным азартом. Чирк спичкой! И огненная волна побежала по траве, оставляя лишь маленькие, едва заметные семена.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».