И Давуд шёпотом стал рассказывать о русском.

– Но я же стоматолог, – опешил Ивкович.

– Сава, других всё равно нет. И Любицу свою возьми.

Ивкович с женой вошли в дом Хаджичей.

– Здраво, Асият.

– Здраво, Сава, здраво, Любица.

– Ну, показывайте вашего русского.

Александр лежал в самой дальней комнате на кровати, накрытый одеялом. Он с трудом открыл глаза, посмотрел на вошедших.

– Како те звати? (Как тебя звать?) – спросил Сава и обернулся к Асият. – Он понимает по-нашему?

– Вроде как да, – ответила Асият.

– Као зовеш се? – повторил свой вопрос Сава.

– Александр, Александр Монахов, – наконец понял вопрос русский.

– Александар, до́бро. Гла́ва бо́лит?

– Голова болит.

– Контузия. Мы пришли тебе помочь, Александар, но будет больно, терпи. Сливовица, как я понимаю, есть. Дайте ему.

– А обезболивающие? – спросила Асият.

– Думаешь, что у меня его много, Ася? Сливовица ничуть не хуже, уверяю тебя.

В Александра влили местный алкогольный напиток, попросту самогон из ягод, он, крепкий, обжёг горло, влили много, голова закружилась, наступило опьянение, боль поутихла.

– Обморожений нет? – спросил Сава.

– Нет, – сказала Асият.

– Отлично. Сначала зашьём ему плечо, а потом займёмся осколком в ноге. Давуд, Любица зафиксируйте русского, Ася, ты мне помогаешь.

В конечном итоге, осколок вынули, раны зашили, забинтовали, накрыли одеялом и оставили русского в покое.

Мужчины, Сава и Давуд, решили допить сливовицу.

– Конечно настоящий хирург зашил бы лучше, – сказал Сава, – но как смог.

– Хорошо ты всё сделал, Сава, – сказал Давуд, наливая сливовицу в стаканы.

– Мусульманам же нельзя, – усмехаясь, сказал Сава, глядя на действия товарища.

– Нельзя, – согласился Давуд, – только я родился и вырос в безбожной стране. И я не знал, что я не серб, и не знал, что муслиманин надо писать с большой буквы, как обозначение народа, согласно правилам сербскохорватского языка, а не с маленькой, как приверженца мусульманской веры. А теперь я превратился в бошняка. Были мы все сербами и не различались, кто какой веры, а теперь вон воюем друг против друга. Вот сегодня солдаты Войска Республики Сербской вместе с русскими побили Армию Республики Босния. Как мне к этому относиться?

– Терпимо. Пройдёт десять, двадцать, тридцать лет и твоим детям, внукам внушат, что бошняки не сербы. Уже внушают. Хотя и ты и я и все наши предки были сербами, только одни мусульмане, а другие православные. И никто не поверит, что мы с тобой за одним столом сливовицу пили. Зачем муслимане расстреляли сербскую свадьбу в прошлом году? С этого всё началось.

– Давай мы ещё с тобой рассоримся. Стравливают нас, а мы поддаёмся. А русские и для меня – братья.

Они проговорили до глубокой ночи. Когда Сава ушёл, русский безмятежно спал и снилась ему его рыжее солнышко Иришка.

Ивкович навещал больного в тёмное время суток, чтобы никто не видел. Русский выздоравливал медленно, без необходимых медикаментов это было и неудивительно.

Александр в полубреде бормотал:

– Жди, когда из дальних мест

Писем не придет,

Жди, когда уж надоест

Всем, кто вместе ждет.

– Что он бормочет? – спросил Сава.

– Стих какой-то, – пожала плечами Ася, – он постоянно его читает.

– А письмо его родным надо написать. Он приходит в себя? Откуда он, где его родные?

– Из Москвы, там его жена, дети, родители.

– Напишите его жене письмо.

– Что написать, Сава?

– Что её муж Александар здесь, в селе, в Боснии. Не тяжело, но ранен, контужен, выздоравливает. Пусть ждёт его. Число поставьте, сами не подписывайтесь, обратного адреса тоже не надо, напишите, что из Боснии.

***

Ирина гладила бельё, телевизор работал так, для фона, и вдруг она услышала: Александр Монахов. На экране махали паспортами её Сашки и какого-то Владимира Сахнова, говорили о погибших русских наёмниках в свободолюбивой Боснии.

Зазвонил телефон. Подруга Галка, этажом ниже.

– Смотришь? – строго спросила она.

– Да, – упавшим голосом ответила Ира.

– Не верь, – твёрдо сказала Галя, – мало ли что они там наговорят. Паспорт у него могли отобрать, украсть, он мог его просто потерять. Паспорт – это не доказательство. Не верь.

Ира разрыдалась. «Господи, – про себя взмолилась она, – не отбирай его у меня, не делай детей сиротами». Галка что-то говорила, Ира плохо понимала.

– Слушай, Ир, вот стихи такие есть, сейчас книжку найду. Вот, слушай.

И Галя стала читать:

Жди меня, и я вернусь.

Только очень жди…

Галя читала, и Ира понемногу стала успокаиваться.

Выпьют горькое вино

На помин души…

Жди. И с ними заодно

Выпить не спеши.

– Слышишь, мать, не спеши. Я сейчас книжку эту принесу, будешь читать, легче будет.

К ночи Ира эти стихи знала наизусть и читала их вперемешку с молитвами. В постели она закрыла глаза и представила горы Боснии. Ей привиделось что-то вроде дома и там на кровати её Сашка. Может, действительно, живой?

На работу Ирина явилась в подавленном состоянии. Сотрудники, в большинстве своём, видели вчерашний репортаж из бывшей Югославии. Ира слышала шёпот за спиной: «Пошли за шерстью, а вернулись стриженными. Вот что значит гоняться за длинным баксом. Наёмник».

– Добровольцы – они так просто называются, на самом деле это наёмники, бандиты. Над мусульманами издеваются вместе с этими выродками сербами. А мусульмане, что не люди?

– Откуда вы это взяли, Борис Львович?

– Радио «Свободы» говорило.

– Врут.

– Это наши журналюги, бывшие коммуняги брешут. А на Западе – там цивилизация, там культура не чета нашей, там правду говорят. Там свобода слова!

Сочувствия совсем нет ни у кого. Объяснять им что-либо было бессмысленно, да Ирина бы и не сумела.

Начальник вызвал к себе, загрузил работой.

– Ирина Николаевна, я вас загрузил работой, чтобы у вас мозги были заняты, и вы бы поменьше думали о муже. Не надо верить всему, о чём говорят по телевизору. Сейчас время такое, ничему верить нельзя. Придёт официальная бумага, вот тогда…

– Его же не государство туда направило, он по своей воле.

– Всё равно, Ирина Николаевна, ваш муж гражданин России. Должны уведомить. Нет документа о смерти? Значит, жив. Идите работайте.

После обеда позвонили из дома.

– Мама, – сказала дочка, – пришли два странных письма из Боснии. Мы их не распечатываем, ждём тебя, приходи быстрей.

Ирина еле дождалась конец рабочего дня, прибежала домой, по дороге прихватив с собой соседку снизу. Два письма, одно без обратного адреса, лишь надпись: «Босна», другое с обратным адресом, тоже из Боснии, из города Вишеград.

– И какое открывать? – спросила Ира у Галки.

– То, что без обратного адреса.

Вскрыли конверт, та было написано:

«Ваш супруг Александар је у селу Ђанкићи у Босни. Није тешко, али рањено, контурирано, опорављено. Чекајте га».

– На сербском, наверное, написано, – предположила Ира, – буквы вроде наши, а слова не разобрать. Гал, ты что-нибудь понимаешь?

– Понимаю.

– Что?

– Что твой Санька жив. Вот смотри: ваш супруг Александар. Что не понятного? Как эта буква читается? Не важно, будем считать, что её нет. Е у селу. У нас на работе белорус работал, так он всегда говорил: «У цехе», то есть не рядом с цехом, а в цехе. Получается, что Саша в каком-то селе в Боснии. «Али» – по-украински – «но». Не тяжело, но ранен, дальше не понятно. «Чекате» похоже на украинское «ждите». Всё, число, подписи нет. Ранен твой Сашка, но живой, просят ждать. Давай второе письмо откроем.

Во втором письме было написано, что доброволец Монахов погиб смертью храбрых в Боснии, и подпись: «Командир русских добровольцев Валерий Филинов».