– Вот приехал с оперуполномоченным. Твою палатку ограбили.

– Что? Как? Много взяли?

– Это надо у Юли уточнить. Тебя обвиняют в ограблении собственной палатки и в избиение участкового милиционера.

– Меня? С ума сойти! Да я почти целый день здесь. И когда это было?

– Около часа дня.

– Я как раз вождение сдавал. Товарищ капитан, подтвердите.

– Подтверждаю. Парковку немного смазал.

– Это у вас столбики не ровно стояли.

– Столбики стояли как положено.

– С этим вы потом разберётесь, – сказал оперуполномоченный, – а сейчас с вас, товарищ капитан, надо снять показания.

После всех процедур Денис сказал Андрею и оперуполномоченному:

– Подождите меня у входа. На моей «ласточке» поедем.

Как только за Андреем и опером закрылась дверь, капитан ГИБДД с гневом вскричал:

– Это подстава, Денис Валентинович.

– Согласен, – виновато сказал Денис и достал из «дипломата» две бутылки коньяка. – Этот участковый к моей жене приставал, до слёз довёл. Должен я был ему морду набить? За подставу я дико извиняюсь, но без этого нельзя было. Большое спасибо, товарищ капитан, за понимание и содействие.

Денис поколебался и достал ещё банку маринованных огурцов. Капитан взял в руку бутылку коньяка.

– Армянский, пять звёздочек, – задумчиво произнёс он.

– Именно этот коньяк Черчилль любил, – поторопился сообщить Денис.

– Мы что, будем закусывать коньяк маринованными огурцами? – прозвучал вопрос из-за спины капитана.

– Иванов, – сказал капитан, – кто сказал, что тебе вообще нальют? Правильно, Денис Валентинович, поступил, за свою бабу морду набить – святое дело. Ты обращайся, если что.

Полковник Орлов с недовольным видом читал показания из ГИБДД.

– Да, интересный поворот, – сказал он, откладывая бумаги в сторону. – А ну покажи руки, – приказал Денису.

Денис показал.

– Костяшки не сбиты.

– Так он в перчатках был, товарищ полковник, – жалобно произнёс Лаптев.

– Даже если бы и были сбиты. Что это доказывает? Но это ещё не всё, – сказал Андрей с лёгкой улыбкой.

– Не всё? Я начинаю вас боятся, Андрей Александрович, – грозно произнёс полковник.

– Что поделать? Такова се ля ви, как говорят у них, – притворно вздохнул Андрей. – Как я понимаю, если господин Тимошин напишет заявление, то у вас «висяк» нарисуется.

– Всё правильно, – согласился полковник, – и нанесение побоев участковому милиционеру при исполнении.

– А вот мне интересно, товарищ полковник: что делал ваш участковый в торговом павильоне «ИП Тимошин Д.В.»? А?

– Как что? Проверял правильность работы ИП.

– Один? А положено двоих направлять. Вы направляли? Кто нарушает: вы или он?

Андрей смотрел на полковника невинными глазами, полковнику стало не по себе.

– В торговом павильоне, – продолжал Андрей, – он сексуально домогался госпожу Тимошину, и выманил у неё денежные средства в размере четырёх тысяч рублей. На лицо чистое вымогательство, в просторечии – рэкет.

– Она чек не пробила, – сообщил Лаптев.

– Не правда, – возразила Юля, – я сняла перед уходом из палатки Х-отчёт. Вот они эти сигареты. Я пробила чек.

– Врёт, – уверенно сказал Лаптев.

– Это подстава и клевета на моего сотрудника, – грозно сказал Орлов.

– Нет, – сказал Андрей, – у Лаптева в кошельке четыре тысячных купюры вот с этими номерами.

Андрей достал из кармана листок, где были написаны цифры.

– И ещё диктофонная запись. Юля продемонстрируй.

Юля достала из заднего кармана джинс диктофон и нажала на воспроизведение записи.

– Я же говорю – подстава. Диктофонные записи судом не рассматриваются, – сказал Орлов.

– Согласен с вами, Геннадий Викторович, но давайте вызовем сюда службу собственной безопасности, вдруг у них другое мнение.

Орлов зло посмотрел на Андрея.

– Ну, зачем эти излишества, Андрей Александрович? Сами всё решим. Что вы хотите?

– Чтобы господин Лаптев уволился.

– А вы кровожадны, Андрей Александрович. Парень молодой, он подумал: дали пистолет, буду крутиться как смогу.

– Вот и пусть крутится где-то ещё, а не у палатки «ИП Тимошин».

– Хорошо, переведём его на оперативную работу.

– И что это даст? Вы объясните ему, Геннадий Викторович, что беспорядочные половые связи могут губительно отразиться на его здоровье.

– Да, товарищ старший лейтенант, это так. Надеюсь, ты понял или надо более подробно объяснить? С занесением в личное дело, например?

Лаптев осторожно прикоснулся к разбухшему фиолетовому фингалу под левым глазом и произнёс:

– Да понял я, понял.

– Вот видите, Андрей Александрович, он всё понял и осознал. Сознаёт свою вину, меру, степень, глубину. Так, Лаптев? А вы ведь, Андрей Александрович, не состоите в коллеги адвокатов?

– Нет.

– Будете состоять, – уверенно заявил полковник, – и работать будите здесь, у меня в отделении. По рукам?

– Ну, если у вас в отделении. Кстати, Юрий Егорович, отдайте четыре тысячи Юлии Владимировне. Что вы их у себя держите?

Лаптев с неохотой полез в карман, достал деньги. Орлов забрал у него купюры, сверил их номера с написанными на бумажке, хмыкнул удовлетворённо, отдал Юле.

– Хорошо работаете, Андрей Александрович, просто залюбуешься. Может быть, всё-таки, в отделение на оперативную работу?

– Нет, спасибо, я лучше адвокатом.

Из отделения милиции друзья вышли в приподнятом настроении, сели в машину Дениса.

– Милый, а скажи мне, что это за слова такие: стерва, сучка драная?

И это родной жене?

Юля хитро улыбалась.

– Юленька, ну, это я в образ вошёл. Это роль такая.

– Это роль ругательная…

– Хватит прикалываться, развесились. Я долго буду таскать ваш пакет с вещами? Здесь «балаклава», зимние перчатки, чёрная майка. За сигареты деньги отдадите?

– Отдадим, Андрюх. Там ещё твои очки и бейсболка. Дорого нам обошлось это мероприятие.

– Но ведь, обошлось. Ты сам захотел избить этого мента. Без мордобоя было бы дешевле.

– Ну, как без мордобоя? Дело чести. Ну, что поехали? Надо обмыть твоё назначение, наше избавление.

– Опять пить. Ну, поехали.

13.03.2023 г.

Окна квартиры выходили на юго-запад. Ира в последнее время приобрела привычку смотреть туда, как будто хотела увидеть там далеко-далеко горы Югославии, вернее – Боснии, там, где сейчас воюет добровольцем её муж Александр Монахов за сербов-православных против сербов-мусульман.

Когда прощались, Ира спросила:

– Сашенька, зачем ты едешь туда? Может быть не надо?

– Иришка, любимая, ну как же мне не ехать? Я офицер Советской армии, я больше ничего не умею, только воевать.

– Нет уже Советской армии, и Советского Союза уже год, как нет.

– Вот именно. На пьяную морду нашего президента смотреть противно. Меченый продал страну, а Ельцин её пропивает. Русских гонят из Прибалтики, из Средней Азии, а Россия на это смотрит спокойно. А это предательство. И сделать ничего нельзя. Я не хочу быть причастным к этому предательству. И я офицер, я не могу на всё это спокойно смотреть, я должен что-то делать. Иришенька, я еду воевать туда за тебя, за наших детей, чтобы такого, как в Югославии, у нас в России не было. Не за славой еду, а отстаивать честь России. Чтобы потом можно было сказать: «Потеряно всё, кроме чести».

Уехал Саша в октябре, осень тёплая стояла, деревья в жёлтых листьях, солнышко светило. Письмо он прислал тёплое. На душе у Ирины спокойно было и остаток осени, и всю зиму, и март. И вот начало апреля, с утра тоска навалилась: что-то случилось или случится там в горах Боснии.

Ирина встала, поправила одеяло у безмятежно спящего младшего сынишки. Достала письмо из Югославии, стала читать:

«Привет, Иришка!