– Сын, что ты знаешь о любви? – видя его одухотворенность, спросил отец.
– Ну… Я люблю тебя, маму… – сказал тогда Юсиф.
– Нет, я о другой любви. О любви между мужчиной и женщиной, – разъяснил отец.
– Мужчина влюбляется в женщину. Женится на ней. У них рождаются дети…
– Это понятно. Что лучше – любить или быть любимым? – задал сложный вопрос папа.
– Пап, конечно, быть любимым, – поспешил с ответом Юсиф.
– Хорошо подумай.
И тут Юсиф вспомнил Нармину и как приятно становится в его животе, когда он о ней думает, как щекотно внутри.
– Я передумал. Наверное, всё-таки любить самому.
– Ты близок к истине, мой друг. Любить – само по себе большое счастье. А любить взаимно – подарок небес. К сожалению, не все это ценят.
– Я ценю. Честно. Ценю то, что ты вы с мамой есть у меня.
– Мы тебя тоже очень любим. И уважаем. И ценим. Мне искренне хочется, чтобы в твоей жизни случилась настоящая любовь, которую захотелось бы беречь. От чужих глаз, от несчастий, бед, недопонимания. Знаешь, любовь – это не только большое чудо, это и работа, сынок.
– Как это – работа? – не понял Юсиф.
– Охранять её, любовь – это сложная и кропотливая работа. В жизни слишком много испытаний, соблазнов. И лишь те, кто научатся любить и оберегать это чувство, выживут в море зависти, лжи и поисков лучшего.
Как тогда был прав отец! И всю глубину тех слов Юсиф, видимо, понял только сейчас. Они с Ликой не сберегли то, что было дано им в начале. Растеряли, растранжирили своё богатство – семейное счастье. Остаётся верить, что любовь приходит не один раз. И каждый из них имеет шанс обрести её снова и начать всё сначала. Городские бакинские пейзажи сменились совершенно другой местностью. Дорога в Исмаиллы удивляла картинными пейзажами, зеленью, горами, свободой. Захотелось открыть окно машины и выкрикнуть что-то несомненно оптимистичное.
– Всё будет хорошо, – произнёс Юсиф шёпотом в противовес своим мыслям. И, кажется, сам поверил в сказанное.
***
Матраса – один из лучших аборигенных азербайджанских винных сортов винограда, относится к эколого-географической группе восточных сортов. Нашёл распространение в Дагестане и республиках Средней Азии.
Саперави
В Исмаиллы почва богата марганцем, железом и карбонатами. Это лучшим образом сказывается на виноградной лозе. Адриано сделал глоток вина. Прошлый год удался. Однозначно, удался. Время близилось к обеду, и терпкие глотки вина пробуждали аппетит.
– Выбери дело по душе и не будешь работать ни дня, – всегда говорил ему дед, профессиональный портной, итальянец Андреа.
В этом году деду бы стукнуло девяносто пять, но пару лет назад его не стало. Его не стало физически, но душа его всегда была рядом с Адриано. Они с дедом были очень дружны. Андреа, не будучи сам виноделом, много рассказывал внуку о традициях итальянцев в выращивании винограда. Они колесили на его стареньком автомобиле по Италии, смотрели на виноградники и мечтали о будущем, о любви, о мире во всём мире. Для деда, прошедшего войну, мир значил очень много. Дед – это целая эпоха. Он умел любить и ждать, как, наверное, могут немногие. Его история – счастливая и горестная одновременно.
1943 год. Война. Лагерь для военнопленных в Австрии. Андреа Верутто только исполнилось двадцать лет. Он месяц в лагере, и в душе боль, чёрная, всепоглощающая, холодная, с металлическим привкусом. Ему бы хотелось выйти из уютного дома в семейный сад, залитый солнцем, съесть спелый сладкий мандарин и погрузиться в чтение интересного приключенческого романа. А он здесь. В этом страхе, безысходности; в месте, где пахнет смертью и отчаяньем. Молодость никак не сочетается с этим ужасом. Война – это кошмарный сон, который, кажется, никогда не закончится. Андреа плохо спит, болит простуженная спина, мучают сны. В состоянии робота, отрабатывающего каторгу, он пошёл разгружать дрова. На улице было очень холодно. Мерзкий ветер пронизывал до костей. Андреа брал дрова в охапку и относил их в сарай.
Вдруг он увидел, что привезли новеньких. В их глазах, уставших плакать, читалось безразличие, перемежающееся с отвращением к этому миру. Среди всех выделялась молодая женщина с маленькой двухлетней дочкой. Она отличалась от остальных: не была потеряна или испугана, словно приехала по работе на рейсовом автобусе, на котором следует каждый день. Спокойная, статная, уравновешенная, даже с лёгкой улыбкой. Она словно прибыла в их царство мрака с другой планеты.
– Она вышла как будто в луче света. Представляешь, вокруг неё был светящийся шар. И я понял, что-то изменится к лучшему в моей жизни, – рассказывал дед Адриано. – Она была прекрасна. Красива естественной славянской красотой. Русые волосы, серые глаза. Она была чистая и лёгкая, – такое определение дал ей дед.
Он стал наблюдать за ней и маленькой девочкой. Видел с какой нежностью она относится к ребёнку, сколько тепла в ней, сколько заботы и внимания. Эта чудесная женщина оберегала дочь от всех невзгод, и та, по его мнению, даже не чувствовала, что находится в лагере. Она играла с разброшенными деревяшками, палочками, строила из них дома и парадоксально гармонично ощущала себя в этой непростой действительности. Всё-таки, дети – удивительные существа. Для них самое важное, чтобы рядом с ними были родители. Или хотя бы один из них. Тогда мир для них полный, светлый, счастливый. Родительское тепло важнее иных противоречивых и грозных факторов.
Мила, так звали девочку, как потом узнал его дед, была маленькая, тоненькая, но с характером, упёртая и жизнестойкая. За всё время пребывания в лагере она ни разу не заболела. Мила даже не плакала. Лишь изредка, когда чувствовалось напряжение в лагере, садилась рядом с мамой, прижималась к ней, клала голову на плечо. Мария любила дочь. Огромной, сильной, всепобеждающей материнской любовью. Это любовь была путеводной звездой и для мамы, и для дочки. В лагере трудно сохранить человеческое лицо. Любовь и вера – это единственное, что может спасти. Молитва, которой следовали Мила и Мария, подтверждает эти слова. Два совсем не лагерных человека своим приходом осветили верой и Андреа. Каждое утро он чувствовал всё новые и новые силы вставать и идти работать, ждать лучшего, ждать разрешения войны.
– У неё были такие тонкие пальчики с прозрачной светлой кожей, через которую проглядывали вены. Почему-то это казалось мне очень женственным. И притягательным, – говорил дед.
– Ты сразу влюбился? – спрашивал его Адриано тогда.
– Это были сложные времена. Я понял, что это любовь, когда инстинктивно решил отдать свой паёк девочкам. Но так сложилось, что потом они меня подкармливали. Вот такие были проявления любви. Я испытывал какую-то фантастическую любовь до дрожи в руках. Это была даже не любовь, а обожание.
Дед рассказывал, что у них был швейных цех. Шили и мужчины, и женщины. И из остатков ткани он сооружал маленькие симпатичные платочки. Как сейчас сказали бы – в стиле пэчворк. Они были разноцветные, милые и совсем не военные, а домашние и уютные.
– Какая красота, – сказала Мария, получив первый подарок. – Это очень, очень дорогой платок.
Они стали дружить, разговаривать. Мария и Мила попали в лагерь из Украины. И Андреа не владел русским, их родным языком, а Мария, конечно, итальянским. Как они общались, остаётся удивительным, но подтверждает факт, что у любви свой язык.
– Я говорил ей на итальянском. И она меня понимала. Смеялась над шутками, удивлялась рассказам о моём доме, – улыбаясь, рассказывал Андреа.
– Ты выучил русский? Скажи что-нибудь на её языке.
– Я тебя лублу… – почти по слогам сказал дед.
– Что это значит? – спросил тогда Адриано.
– Это признание в чувствах, в любви, но услышал я его только через три месяца после нашего знакомства. Мария долго ко мне приглядывалась. Держала дистанцию, не подпускала близко к себе, не давала много общаться с Милой. Она боялась доверять. В лагере каждый сам за себя. Такая правда жизни. И довериться – значит поставить под риск свою жизнь. Любовь может быть смертельна. Надзирателям не нравились любовные истории.
