У Дворфа, как и всех в этой шайке, были богатые родители, вхожие в кабинет директора. Гасу не по силам было бы тягаться с ними, – папа-дальнобойщик вряд ли мог внести в казну школы какое-то щедрое пожертвование. Не упоминая уж о том, что родители этих отморозков ради своих детей регулярно дарили директору билеты на мюзиклы и другие ценные подарки, на которые отцу Гаса пришлось бы откладывать год и при этом ничего не есть.

– Чего спрятался? Боишься нас, тварь? – Дворф ухмыльнулся и чем-то кинул в Гаса. Гас инстинктивно закрылся рукой, брошенное в него размазалось по ладони, Гас почувствовал, как к его сладковатому запаху нестиранной одежды добавился запах дерьма. Эти ублюдки где-то взяли свежее дерьмо и теперь кидались в него. Вытираться было бессмысленно, только еще больше размажешь. Дождаться, когда им надоест, и отмыться. А завтра – если удастся выжить – просто не пойти в школу. Потому что в этой одежде идти уже нельзя, стирать негде – в трейлере нет стиральной машины, придется нести в прачечную, а отец вернется только в конце недели, денег нет.

– Давай выбьем его оттуда, этого опоссума, – предложил голос за дверью. Дворф слез с унитаза и вышел из кабинки рядом.

Возникла пауза. Кто-то – вероятно Эйкен – думал и принимал решение за всю банду.

– Эй ты, – это уже заговорил вожак, Гас отлично знал его противный низкий голос кинозвезды, – ты покойник, ты понял меня? В прошлый раз мне не дали тебя отделать, но я до тебя доберусь. И меня не напугает никакой петух типа твоего рыжего приятеля с татухой…

– А кто это был? – Дворф явно встрял не по сценарию, перебив главного. За что получил подзатыльник. Гас услышал глухой шлепок и короткий вскрик Дворфа.

– Я откуда знаю? Новый парень, ему, видимо, тоже жить расхотелось, раз он такой дерзкий и напрыгнул на меня.

Гас подумал, что сейчас, наверное, Эйкен испытывает огромное удовольствие. И в каком-то смысле Эйкен должен быть благодарен ему, Гасу, за то, что Гас просто существует – без него счастье мучителя было бы неполным. Послышались голоса, сразу много, топот ног. Дверь туалета открылась от сильного удара, стукнулась об стену. Гас услышал, как Эйкен прокашлялся, выругался себе под нос, стукнул кулаком в дверь кабинки.

– Что у вас происходит? – голос был очень красивый, Гас узнал бы его из миллиона, точно. Он принадлежал Дине. Вероятно, услышала из коридора крики и не побоялась зайти. Гас мог ее понять: в прошлый раз в компании Эйкена был ее младший брат, они росли без матери, Дина за него очень переживала. И, скорее всего, была уверена, что и сейчас Тед где-то тут, рядом, в плохой компании.

– Тед? Ты тут?

Ну точно.

– Милая…

А вот это уже заговорило Зло. Гас немного улыбнулся, его внутренний комик, – она называл его так, – помогал всегда и безотказно. Даже в самых кринжовых ситуациях, если Гас мог заговорить о происходящем его голосом, становилось не так страшно. Это было ходячее зло по имени Эйкен. Ишь ты, милая…

– Дина, Теда тут нет.

Тишину прервал очередной стук – кто-то снова вошел в туалет. По шуму и детским голосам Гас догадался, что это группа малышей из начальных классов, они никогда не ходили поодиночке, всегда вместе. Так было безопаснее.

Дина ничего не ответила, – Гас ее не видел, но и не слышал. Возможно, они с Эйкеном обменялись жестами, но после этого Эйкен сказал:

– Считай, что сегодня тебе повезло, но везти будет не всегда.

Гас снова закрыл глаза и на этот раз не сдержался – заплакал. Плакать надо было аккуратно, чтобы не испортить себе прическу, – второй раз пойти в туалет и делать укладку он не рискнет.

Малыши быстро заняли соседние кабинки и усердно зашуршали одеждой. А Гас продолжал сотрясаться в тихих рыданиях. Он дождался, пока младшие закончат, вымоют руки и выйдут, – потом вышел сам. В туалете было пусто, начался очередной урок. Хорошо, что Дина не знала о нем, – о том, что в кабинке был он. Унижение перед девушкой, которая нравится тебе больше всех на свете, не лучшее, что может быть.

И да, Дина его спасла. Гас опять улыбнулся. Пусть не специально, но спасла. И сегодня он жив и цел. И даже прическа на месте.

Идти на английский не хотелось, и Гас отправился в столовую, чтобы дождаться любимой математики. По пути он немного успокоился, но голос Эйкена еще долго звучал у него в голове.

Иногда Гасу и правда казалось, что быть покойником не так уж плохо.

Dead inside, – Мадина рассматривала фото в Тик-Токе, прижимая пальцем экран, чтобы остановить кадр и получше увидеть татуировку на руке девушки. Dead inside – эта в общем-то простая фраза успела завируситься в последние пару недель. Молоденькие парни и девушки набивали себе тату и выкладывали фото в сеть: ухоженные, явно не бедные, на одежде мелькают лого модных брендов. Но внутри у них – смерть.

Взрослые, кому за тридцать, оставляли комментарии в духе – никак не могу понять, что за тайный смысл татуировки, объясните нам, мол, мы не понимаем, ахахахах. Мы все такие реальные, нам не до смерти – мы работаем, ходим в спортзал, пилим селфи, собираемся жить вечно и выглядеть лет на десять моложе своего возраста. И они – эти условно взрослые – и правда не понимали, почему там внутри смерть. Они предполагали эту смерть настоящей – со всей ее утомительной атрибутикой вроде гроба, кучки унылых родственников с позабытыми именами и траурного минивэна комфорт-класса.

А эта смерть была живой, прирученной: она как бы жила в тебе, как приложение в смартфоне, получала апгрейды при определенных обстоятельствах, ее стало модно осознавать и даже подпитывать… все эти популярные темы от диванных психологов – разреши себе горевать, твоя утрата новых туфель ничуть не меньше утраты чьей-то работы, смерть ребенка не грустнее смерти питомца, потому что все разные и приоритеты у всех разные…

И тогда смерть просочилась в жизнь. И ей стало комфортно.

Мадина – если быть честной – смерти внутри себя не чувствовала, она вообще довольно редко зависала на таких щемящих темах. Смерть матери своей реальной трагичностью как бы навсегда опалила девушку, и теперь Мадина все подобное воспринимала словно через обезболивающее: вроде и страшно, и больно, и сопереживаешь, но тебя как будто относит немного в сторону. Не дает сфокусировать взгляд. И ты отвлекаешься на частности, забывая главное.

Дине очень нравилась татуировка сама по себе. И набить такую – на плечо, например, – было мыслью последних дней. Притом, что погода почти весь год позволяет носить одежду с открытыми руками, выглядеть будет круто. Только где найти нормального мастера? Дине в голову опять пришел этот новенький – уж больно хороша была его татуировка в форме листика. Или лодки – шанса разглядеть ближе у Мадины пока не было. Как бы узнать подробнее, где он ее набил и у кого. Как спросить?

После смерти матери трансформации тела стали для Дины чем-то вроде успокоения. Она каким-то чудом смогла в свои шестнадцать увеличить грудь (дав денег хирургу сверх тарифа, чтобы он закрыл глаза на возраст, благо физиология у Дины была на все двадцать лет), вставив небольшие, но классно выглядящие импланты, исправила губы, вывернув их слегка, как делали героини ее ленты, мечтала о новых зубах, но пока не позволяли финансы.

А редко обращавший на нее внимание отец вряд ли одобрил бы такие эксперименты и денег бы таких точно не дал. Хотя ни в чем не отказывал и постоянно прибавлял лимит на карточках – и ее, и Теда. На дорогие вещи, косметику и спонтанный шопинг более чем хватало.

Дина вздохнула и дважды тапнула по татуировке на экране, чтобы увеличить.

Выглядело, конечно, потрясно, что тут скажешь.

– Татушки скроллишь?

Дина вздрогнула, когда над ней нависла густая кудрявая шевелюра ее лучшей подруги Анны. Анна зашла со спины и заглянула в телефон. В столовой пока было немного народу, ребята шли на ланч после английского. Погода сегодня была переменчивая, в просторный зал с дубовыми скамьями залетали солнечные зайчики и долго дрожали на столешницах как живые.