— Опасно, досточтимый, — напомнил я ему на всякий пожарный, — Ты же сам нам рассказывал, как потерял своих ценных специалистов при работе с воспроизведением того египетского громового порошка.

— Ну, у вас же это дело давно отработано. А при использовании готовых — ну, в неумелых руках тоже опасно, ну так я послал бы людей к вам для обучения. А не сделал я этого потому, что не этой опасности боюсь, а другой. Как вы это называете? Сгореть?

— Ага, спалиться, — подтвердил я, — Какой-то риск, конечно, есть всегда, но наши парни обучены хорошо, а эти римляне — народ ведь крайне набожный и суеверный, и наш расчёт на это полностью оправдался.

— Расчёт у него оправдался! — передразнил меня тесть, — А об египетских жрецах Амона ты подумал? А об их связях с нашим карфагенским храмом Баал-Хаммона? Хвала богам, у жрецов свои интересы, и Дом Амона мало волнует индийская торговля Птолемея, но громовым оружием в чужих руках они обеспокоены не на шутку. Насчёт атлантов вы придумали превосходно, валим всё на них, а сами — как вы это называете? Притвориться водопроводной трубой?

— Ага, прикинуться шлангом, — мы рассмеялись.

— Именно это я и делал с удовольствием, пока вы не нашумели своим громом в Риме. И кем вы мне теперь предложите притвориться? Даже если жрецы Амона ещё и не знают о римских событиях, то скоро узнают, и их этой вашей игрой в божественную кару не обманешь. Узнают и о вашем присутствии в Риме, вспомнят и о вашем давнем визите в Египет, когда вы устанавливали для меня прямые связи с Домом Анубиса. Вы связаны со мной, а гром связан с вами, а значит, тоже со мной. Дом Амона — большая сила в Египте, а храм Баал-Хаммона влиятелен здесь, в Карфагене, и как мне теперь притворяться трубой?

— Со жрецами Амона это всё равно бесполезно, досточтимый, — заверил я его, — Даже если бы мы и не пошумели в этот раз в Италии, о нашей связи с атлантами они и без того догадались бы рано или поздно.

— Откуда? — не въехал Арунтий.

— Нумидийцы. Тогда, в самом начале.

— Тьфу ты! Верно, так давно было, что я о них и не вспомнил. И тоже наверняка наслышаны. Может, и не придали тогда значения слуху, списав на выдумки объяснявших свой испуг разбойников, не желавших признаться в обыкновенной трусости, но теперь-то вспомнят и сопоставят. И кстати, индийскую соль для своего порошка вы же тогда как раз из Египта и привезли? И до этого тоже дознаются наверняка.

Я ведь рассказывал уже в своё время о нашем гребипетском вояже с Хренио? В основном-то он был по делам босса, мы как раз выясняли, кто окончательный покупатель табака и коки, но на обратном пути позаботились заодно и о себе, прикупив там по случаю запасец селитры для своих экспериментов с порохом и огнестрелом. Пороха хватило даже на наши первые деревянные пушки, оказавшиеся неприятным сюрпризом для нумидийцев во время их разбойничьего набега. Небольшая часть оказавшихся под огнём уцелела даже в последующей рукопашке, попав в число пленных и успев разболтать возглавлявшему их набег племяннику Масиниссы, а такого человека не пристрелишь при попытке к бегству. С ним носились как с писаной торбой, потому как бандитизм и государственная политика — одно, а частные отношения одного отдельно взятого олигарха с одним отдельно взятым царьком дикарей — совсем другое. Поэтому именитому пленнику, которого предстояло по традиции отпустить за соответствующий его достоинству выкуп, скормили официоз — да, есть громовое оружие, страшно редкое, страшно дорогое и страшно секретное. Мы бы и рады сами для себя наделать, полезная же вещь, но секрета его не знаем, а жрецы Амона продали его мало и вовсе не обещали продавать впредь. Могут продать ещё немного, но могут и отказать наотрез. Нет, не ливийские, эти вообще ничего такого не знают, только египетские. На них разве надавишь? Ни свои фараоны так и не сумели заполучить эту их тайну, ни персы, ни Птолемеи. Только и удаётся, что готовое оружие изредка раздобыть, но очень мало и очень дорого. Посылали людей и выведать секрет, но никто из них так и не вернулся ни с добытым секретом, ни без него, и даже об их судьбе ничего дознаться не удалось. Египетские жрецы умеют хранить свои тайны.

Пытался ли после этого Масинисса законтачить с гребипетским Домом Амона напрямую или через своих жрецов на предмет заполучения громового оружия, никто не доложил ни нам, ни Арунтию, но даже если он и не пытался, слухами-то ведь один хрен земля полнится, в том числе и о том нашем случае. Нумидийцы — родственный ливийцам народ, тоже чтущий Амона, и связи у его нумидийских жрецов с гребипетскими имеются наверняка. Прямые или через ливийцев, это уже не столь важно. За двадцать-то с лишним лет слух должен был дойти и до фаюмского святилища, и до главного храма в Мемфисе. Если тогда же не уточнили подробности, так теперь уточнят. Сопоставят и с тем, что дела мы в том мемфисском вояже вели только с храмом Анубиса по табаку и коке, да с храмом Баст по чёрной бронзе, к храму Амона ни малейшего интереса не проявляя, а приобрели в Александрии только селитру. Сложив два плюс два, что они получат? Правильно, секрет пороха мы знаем и без них, и в ихней тщательно оберегаемой священной тайне абсолютно не нуждаемся. Всегда ли знали, хрен нас знает, но тогда, двадцать с лишним лет назад, мы его уже знали, хоть и не похожи ни хрена на жрецов, которым только и полагается по их понятиям владеть сокровенным знанием. А поскольку и селитру в ихнем Гребипте больше не закупаем, явно решили и эту проблему. Правда, и не применяем порох широко, а лишь точечно и либо втихаря, либо валя источник на них, то бишь не афишируя наличия своего собственного. Шифруемся, короче, как и они, вот только светскость наша их смущает.

У них ведь как? Каждый храм землями вокруг себя владеет, иногда немалыми, с крестьянскими общинами на них, рабами и целой хозяйственной инфраструктурой вроде продвинутых латифундий, производства своих фирменных ништяков и торговли ими. То бишь полная экономическая независимость, да плюс ещё и силовая, потому как и стража у него своя храмовая, светской власти не подчинённая, и правовая, потому как и суд у них свой, жреческий. Эдакий полностью автономный от государства анклав, да ещё и влияние через религию на окрестное население государственных земель оказывающий — не тронь его, если всеобщего восстания религиозно озабоченных схлопотать не хочешь. Руководит анклавом главный жрец храма, и всё в нём подчинено ему, сам себе и религиозная власть, и светская, а подчиняется он только верховному жрецу своего культа в Мемфисе, который и возглавляет весь Дом того или иного божества по всей стране, все его разбросанные по ней храмовые анклавы, образующие эдакое своего рода государство в государстве. И так у каждого культа каждого из богов, почитающихся в стране и имеющих храмы. За влияние на светскую власть иногда меж собой соперничают, потому как это и пожалования новых земель с крестьянскими общинами или сокровищ, и капитальное строительство, и ремонт за казённый счёт, но давно научились не позволять светской власти играть свою игру на их соперничестве, а выступать против её самовластных амбиций единым фронтом.

Светский же человек вне храмового анклава у них подчинён светской власти по определению. Причём, с их традиционной восточной спецификой, то бишь всецело, когда размывается грань между свободным и рабом, потому как в восточной деспотии не бывает свободен никто. Частной свободы в своём доме на Востоке больше, там не заявится к тебе в дом ни греческий гинеконом, ни римский цензор, которые нередко слишком буквально и фанатично воспринимают свою службу на страже общественных нравов, но в служебной и общественной жизни восточная иерархия беспардонна, поскольку нет чёткого понятия о границах власти начальника над подчинённым ни по времени, ни по кругу вопросов. Ему не скажешь, что вот это уже за пределами его начальственных полномочий, и нехрен не в своё дело нос свой начальственный совать. Не укажешь ему и на время, потому как это же Восток, а на Востоке начальник — явление круглосуточное. А иначе — не уважаешь ты его, значит, падла? Беспредел, короче, ограниченный только совестью наделённого властью в контексте общепринятых в социуме традиций. А совесть — она ведь у каждого своя, и как ей пользоваться, каждый решает сам. А в результате сильно размыты на Востоке границы между служебной, общественной и частной жизнью — всё на усмотрение начальства. И в храмовых анклавах то же самое, только начальство другое.