— Но какой тогда смысл в таких богах, если мы принимаем платоновское учение о Логосе как о едином божестве или об Абсолюте, как его называешь ты?

— Я считаю, мудрейший, что Платон ошибся, определив свой Логос как бога. Он явно выше богов. Если он создал мир, как можно равнять его с богами, никакого другого мира не создавшими даже тогда, когда он им уж точно не помешал бы? Вместо этого боги Олимпа сражались с титанами и гигантами за власть над этим миром, созданным не ими. Хорошо, Олимпийцы победили, и им теперь другой мир не нужен, поскольку они владеют этим. Ну а если бы они проиграли? Титаны и гиганты борьбу с богами проиграли, но где их мир, созданный ими для себя, чтобы не оставаться под властью Олимпийцев? Разве не были они равны им в могуществе, если осмелились выступить против них? И тогда разве не выходит, что и создание собственного мира не под силу богам — ни побеждённым, ни самим победителям? Логос же или Абсолют самим фактом создания мира не бог, а сила, высшая по отношению к богам настолько, насколько боги выше нас, простых смертных.

— С этим трудно спорить, — покачал головой Карнеад, — Но тогда тем более какой смысл в богах, если сам Логос выше и могущественнее их?

— А боги, мудрейший, нужны для людей. Логос или Абсолют слишком уж велик и сложен, чтобы снизойти до людей с их мышиной вознёй, люди же слишком простоваты, чтобы чтобы понять и постичь Высшую Силу. Да и как к ней обращаться? Если она одна, может ли у неё быть имя и вообще личность? Зачем они ей, если нет больше ей подобных, и ей не от кого отличать саму себя? Как и кому возносить молитвы и приносить жертвы, и кого вообще чтить благочестивому человеку? Поэтому людям нужны боги, более простые и понятные, чем Высшая Сила, человекоподобные, чтобы понимать людей и не считать их нужды пустяками, а главное — обладающие личностью, к которой можно обратиться. Если Высшей Силе не совсем безразлична судьба созданного ей мира, то разве не удобнее было бы и ей самой выделить какую-то небольшую часть себя и явить её людям в виде нужных и подходящих им богов, которые и будут заниматься насущными человеческими делами, слишком пустяковыми для неё самой?

— То есть, ты считаешь, римлянин, что боги уровня Олимпийцев и ниже — такие своего рода упрощённые и специализированные под нужды людей личностные проекции единого и безличностного Логоса? — уточнила Гликерия.

— Да, что-то вроде этого, несравненная.

— Ну, это снимает вопрос о схожести природы божественного, — заценил учёный грека, — Разумеется, проекции целого не могут не иметь схожей с ним природы, но целое больше и полнее их, а значит, и божественнее.

— Я бы сказал — сверхъестественнее, дабы и в этом не перепутать уровень богов с уровнем явившей их людям Высшей Силы. Она сверхъестественнее богов, а они в свою очередь сверхъестественнее людей. Такая путаница может привести к немалым бедам.

— Но опять же, мы не можем этого опровергнуть, но не можем и доказать.

— Не можем, мудрейший. Но косвенно на это предположение указывает Египет с его единой жреческой кастой. Как и у эллинов, у разных египетских богов разные храмы и разные коллегии служащих им жрецов. Но мыслимо ли в Элладе, чтобы жрец Ареса затем перешёл служить в храм Аполлона, а оттуда — в храм Посейдона или Зевса? В Египте это в порядке вещей. Египетский жрец может начать службу младшим жрецом в храме Тота, в старшие жрецы перейти в храм Сета, а уж верховным жрецом, если его сочтут достойным, закончить службу в храме Амона. Или в каком угодно другом. Возможен любой переход такого типа, и у египетских жрецов он не считается ни отступничеством, ни изменой. И я склонен поэтому доверять слухам о том, что сами египетские жрецы считают своих богов проявлениями единой высшей силы, но не возводят ей храмов и служат ей не напрямую, а через служение своим богам в их храмах. Тогда — в самом деле, какая разница, какому из богов служить, если в конечном итоге все служат через них явившей их Высшей Силе?

— Но как тогда объяснить неудачу Эхнатона, реформу которого не поддержали жрецы ни одного из храмов? — спросила гетера, — Судя по твоей осведомлённости о богах, римлянин, ты не мог совсем уж не слыхать об Эхнатоне и его культе единого божества.

— Да, я слыхал об этом, несравненная, — подтвердил я, — И меня это абсолютно не удивляет. Вот ты, пускай и не жрица, но своим ремеслом служишь Афродите, и твой пояс с золотой звездой коринфской Школы — отличительный знак твоего высокого ранга в этом служении. Ты же, мудрейший — ну, я не знаю, кто из эллинских богов покровительствует мудрости и знаниям, но кто-то ведь должен?

— Афина, — ухмыльнулся грека, — Хотя в Элладе не так-то легко представить себе мужчину жрецом богини, которой служат женщины, но в твоём условном примере кроме Афины мне больше служить некому, и если не надолго, я это как-нибудь переживу, — мы все рассмеялись.

— Ну а я сам как владелец больших мастерских условно служу, будем считать, вашему Гефесту, а как торговец их изделиями — наверное, Гермесу? Ну, не столь важно, это всё просто для большей наглядности. Никто из нас на самом деле не жрец, но условно мы можем представить себя на короткое время и жрецами. И вот, представьте себе теперь, что власть в государстве принадлежит тирану, которому слова поперёк не скажи, если не надоело жить, и тут этот тиран объявляет какого-нибудь второстепенного божка единым истинным богом, а всех остальных богов ложными — и Афродиту, и Афину, и Гефеста, и Гермеса — вообще всех, включая и самого Зевса. Ну и кому такое понравится?

— А служение ложным богам запрещено, и тогда мне, значит, пришлось бы стать обыкновенной порной? — въехала Гликерия.

— Да, если ещё нашлась бы вакансия. Тиран-реформатор наверняка ведь решил бы, что столько продажных женщин городу не нужно, и сократил бы их число. А то флоту паруса нужны, а прясть, да ткать грубый холст женских рук не хватает. А тирану не такие люди нужны, которые горды своим мастерством и знают себе цену, ему нужны угодливые и послушные, так что и вакансия по специальности у него найдётся скорее для угодливой бестолочи, чем для гордой высококлассной профессионалки. Умников ему тоже столько не нужно, а то, того и гляди, до крамолы какой-нибудь дофилософствуются, и как тут за всеми ими уследишь? Поэтому тоже оставит самых угодливых, а остальные — в порту вон грузчиков не хватает. Ну и таким, как я, тоже возомнившим себя солью земли, тоже или в том же порту, или ещё где-нибудь полезное по его мнению применение найдёт. А мнений по любому вопросу при тирании может быть только два — самого тирана и неправильное. А в Египте ещё и разбежаться от такого тирана некуда, там вся страна — единая деспотия под единой властью фараона. Эхнатону показалось, что влияние в стране жрецов слишком велико и умаляет его собственную власть, и он решил подправить это дело заменой всех традиционных египетских богов с их храмами и жрецами культом единого Атона.

— А поскольку жречество в Египте — единое, оно и выступило против реформы всё сообща, — сообразил философ.

— Именно, мудрейший. Эхнатону ещё повезло, что фараон в Египте — не просто царь, а живой бог, земное воплощение Осириса, против власти которого восстать открыто — кощунство. Поэтому при его жизни его реформа тихо саботировалась, а свернули её при его преемниках. Так это мы с вами говорили об интересах жречества, которые ущемляла эта религиозная реформа, а ведь были же ещё и принципиальные вопросы веры. Вполне возможно, что Эхнатон и нашёл бы опору среди части жрецов, введи он прямой культ той Высшей Силы, проекциями которой и считались у жрецов традиционные боги. Но он ведь вместо этого подменил её культом самого обыкновенного бога, да ещё и далеко не самого важного в Египте. То есть, фараон выступил против той истины, которой мог бы привлечь на свою сторону самых принципиальных поборников истины среди жречества. Не берусь уж судить, каковы были бы дальние перспективы прямого культа безличностной Высшей Силы, но если народ обращается к ней не сам, а через жрецов-профессионалов, то думаю, что поддержавшие реформу жрецы нашли бы какой-то выход из этого положения. На то они и профессионалы, в конце-то концов.