— А что конкретно понималось под безбожием Сократа его обвинителями?

— "Сократ повинен в том, что не чтит богов, которых чтит город", — буквально процитировала относящуюся к делу часть обвинительной формулировки его любовница Гликерия Пилосская, самая подкованная по философской части среди самых известных и популярных гетер в Афинах, — Этого и сейчас ещё вполне достаточно, чтобы нажить себе неприятности, если найдётся недруг, который обратится с таким обвинением в суд.

— Правильно ли я понимаю, несравненная, что имеются в виду почитаемые ныне боги Олимпийцы, общие для всей Эллады?

— В каждом эллинском полисе есть ещё местные божества рангом пониже, культ которых тоже обязателен для граждан полиса, — уточнила гетера, — Следует чтить также и местных героев, и победителей Олимпийских Игр, которые приравниваются к ним. Но ты прав, римлянин, Сократ обвинялся в непочтении и даже отрицании богов Олимпийцев. Их чтят все эллины, их именами клянутся, и поэтому их отрицание особенно преступно.

— В общем, всякий, кто не чтит Олимпийцев и местных богов, полубогов, героев и им подобных, культ которых обязателен для благочестивых граждан полиса, тот рискует кончить как Сократ в худшем случае или нажить себе пусть меньшие, но всё равно весьма нежеланные неприятности в лучшем случае? — резюмировал я.

— Пожалуй, так оно и есть, — признал философ, переглянувшись с гетерой.

— А если признавать и чтить тех богов и им подобных, которых чтят сограждане, но не признавать и не чтить тех, в которых хоть и верят, но которых не чтят и они, будет ли и это тоже считаться преступным безбожием?

— Безбожием — может быть, но едва ли преступным. Впрочем, о каких богах ты говоришь, римлянин? О варварских?

— Нет, мудрейший, в данном случае я говорю о ваших же эллинских богах, но не Олимпийцах, а тех старых, которые правили до них. Хаос, Уран, Гея, Кронос. В них верят если и не все, то наверняка очень многие эллины, но означает ли это, что они их чтят? Где тогда их храмы, где тогда их жрецы, где молебствия и жертвоприношения им? Возможно, я чего-то недопонимаю в божественных культах эллинов, но мне кажется, что культа этих старых богов в Элладе нет. А если нет культа, можно ли всерьёз говорить об их почитании благочестивыми гражданами эллинских полисов?

— Я понял тебя, римлянин, — грека снова переглянулся с прошаренной подругой, — Да, ты прав — культов этих старых богов нет в нынешней Элладе. Непочтение к ним или даже их полное отрицание — если и безбожие, то уж точно не преступное нигде в Элладе.

— За такое безбожие можно вызвать в суд какого угодно самого благочестивого гражданина любого из эллинских полисов, — добавила гетера, — Но ведь это же послужит и оправдание для любого, обвинённого в подобном безбожии. Кто из судей осудит человека за то, в чём виновны все, включая и их самих, и всем это прекрасно известно?

— Но тогда, мудрейший и несравненная, что у нас получается? Если мы оставим в покое привычные и традиционные для эллинов культы Олимпийцев и младших богов с полубогами местного значения, что преступного и посягающего на основы религии будет в пересмотре наивной и примитивной космогонии Гомера и Гесиода? Платоновский Логос ничем не хуже Хаоса и даже логичнее его. Возможно, в чём-то ошибается и Платон, но не естественно ли тогда предположить ещё большей ошибки Гомера с Гесиодом, живших так давно и не владевших знаниями нынешних мудрецов?

— Ты забыл об Эросе, римлянин, — поправила меня Гликерия, — Эрос существовал всегда вместе с Хаосом, одухотворяя его, и от их взаимодействия зародились Уран и Гея. К платоновскому Логосу ближе Эрос, а не Хаос. Во времена наших далёких предков Эрос понимался ими в несколько ином смысле, чем тот, который мы вкладываем в это понятие сейчас, — гетера улыбнулась, — С веками и поколениями жизнь меняется, а с ней меняются и смыслы старинных понятий. Нынешний смысл Эроса, слишком далёк от рационального мышления, отчего Платону и понадобился Логос вместо него.

— Вполне возможно, несравненная. Я не эллин и не могу знать всех тонкостей, и тебе как образованной эллинке они, конечно, виднее. Я лишь хочу обратить внимание на то, что мы не можем знать точно, две ли это разных силы или разные проявления одной и той же. Вода может утолить жажду, а может и утопить, но разве от этого она меняет свою природу и перестаёт быть водой? Огонь может согреть, но может и сжечь, и разве от этого он становится двумя разными огнями? Почему тогда Эрос с Хаосом не могут быть одной и той же стихией, в различных условиях проявляющей себя различным образом? Разве не это должен был иметь в виду Платон, заменяя их своим Логосом?

— Может быть и так, римлянин, — кивнул Карнеад, — При наших познаниях этого нельзя опровергнуть, но нельзя и доказать. В таком понимании платоновский Логос ничем не хуже Эроса с Хаосом, но и не лучше их. В чём-то проще, поскольку один, а не два, но в чём-то и сложнее каждого из них по отдельности, поскольку вмещает в себя обоих. И мы никак не можем проверить ни того предположения, ни этого. Точно так же мы не можем проверить ни Урана с Геей, ни Кроноса с Реей, о которых мы и знаем только от Гомера и Гесиода. Если они могли ошибаться в одном, почему не могли ошибиться и в другом? Но тогда как нам быть с почитаемыми всеми эллинами Олимпийцами, не говоря уже о богах и полубогах низшего ранга, о которых мы тоже знаем всё от тех же Гомера и Гесиода? Об их явлении тем или иным людям мы тоже знаем только из старинных мифов. Лично мне, например, ни разу в жизни так и не явился ни один из богов. По крайней мере, так, чтобы у меня не осталось сомнений, что явление божества — истинное, а не иллюзорное. Если я перенервничаю, переволнуюсь или выпью лишнего, то мало ли, что мне тогда приснится ночью? — мы все рассмеялись, — И если мы сомневаемся в старых богах, почему тогда не должны сомневаться и в нынешних, включая и чтимых всеми эллинами Олимпийцев?

— По логике вещей ты прав, мудрейший. Истину в этих вопросах мы установить не можем, а можем лишь попытаться вычислить её, опираясь на логику, насколько хватит наших знаний об окружающем нас мире. Для познания божественного их у нас маловато, и тут, я бы сказал, мы можем опираться лишь на мифы разных народов. Хаос, Логос или Абсолют как самая первоначальная сила сверхъестественной природы присутствует в том или ином виде у многих самых различных народов. То, в чём их представления различны, скорее всего ошибочно, но в чём они схожи, может оказаться и очень недалеко от истины. Ничего не скажу о старых богах, свергнутых новыми, которые у каких-то народов есть, но у каких-то их нет совсем. Но боги, схожие с эллинскими Олимпийцами, есть у множества различных народов, а их отличия от эллинских во многом схожи с отличиями народов в образе жизни и обычаях. Но сходство важнее, и я бы не спешил отрицать Олимпийцев.

— Ну, возможно, в этом и есть какой-то резон, — признал грека, — Отличия не так велики, и их можно списать на ошибки или натяжки местных мудрецов и прорицателей, а общее в главном — да, позволяет предположить какое-то приближение к истине. Но опять же, этого нельзя опровергнуть, но нельзя и доказать.

— Никак нельзя, мудрейший. Ну так сама вера множества самых разных народов в схожих между собой в самом главном человекоподобных богов, владычествующих над разными стихиями и покровительствующих разным сторонам человеческой жизни, разве не показывает, по крайней мере, полезность богов для человеческого общества? Как ему обойтись без богов? Не потому ли и так нетерпимы люди к безбожию? Указаниями богов мы руководствуемся, когда определяем, хороши или дурны наши желания, с их волей мы стремимся согласовать наши планы, их гневом сдерживаем стремящихся к тиранической власти сильных мира сего, и их именем клянёмся там, где недопустим обман. Явились ли боги древним прорицателям или привиделись им ошибочно, это произошло весьма кстати. Если бы богов не было, их определённо следовало бы выдумать, — сплагиатил я эту идею у Вольтера, перефразировав её под античный политеизм, и философ с гетерой рассмеялись, заценив её неоспоримую социальную пользу.