— Да, девчата, вся Греция так и живёт. Вам ведь рассказывали, как сиракузские греки отреагировали на винтовой насос Архимеда?

— Так мы же думали, что это была шутка.

— К сожалению, девчата, не шутка. Греки — они именно такие и есть. Сиракузы — тоже, я бы сказал, не самый захолустный из греческих городов. Кстати, это ещё и бывшая коринфская колония, а здесь вы наблюдаете саму метрополию. И чем она вам не угодила? Можно подумать, в ваших родных деревнях жизнь развитее и шикарнее, чем в Коринфе.

— Ну так это же было в деревнях, досточтимый. А это греки вообще-то городом считают на полном серьёзе. А какой это город? И Лехей весь одноэтажный, и Тения почти вся, и даже в двухэтажных богатых районах ни одной инсулы. Город называется! Да если с нашей Оссонобой сравнить — деревня деревней, только большая и каменная. Точно так же смотри под ноги, чтобы не вступить ни в ослиную кучу, ни в бычью лепёшку.

— В своё время и в Оссонобе было ничуть не лучше.

— Так ведь это когда было-то? Ну да, нам родители рассказывали, но мы-то ведь сами, сколько себя помним, застали Оссонобу уже нормальным городом, а этот хвалёный Коринф как был большой деревней, так и остался. Храмы разве только красивые, ну так у них они такие уже давно, а где улучшения? Ну, рынок ещё на Агоре не как в деревне. Есть всё, даже ананасы — хоть варёные в сиропе, хоть засоленные, кому какие нравятся, ну так и стоят же столько, что на месячную стипуху только один и купишь.

— Ну вот, а вы говорите, улучшений нет. А это вам что, не улучшение? Раньше в Коринфе ананасов было вообще ни за какую цену не купить, их просто не было, а теперь — вот, сами видите, толстосумы здешние уже покупают для своих роскошных пиров, — девки хохотали до слёз, прекрасно зная, что в появлении в Греции заокеанских ананасов заслуга уж всяко не самих греков, — А что до вашей стипендии, девчата, то поймите правильно. Не так это много для нас, чтобы пожлобиться вам на прибавку, но вы получаете по пятьдесят коринфских драхм, а ученицы-гречанки по двадцать, и как они посмотрят на вас, если вам начать давать, допустим, по семьдесят? И кстати, именно за счёт таких цен на лакомства из-за моря у нас и есть возможность и обучение ваше здесь оплачивать, и стипендию вам платить побольше, чем у здешних гречанок. Так что потерпите уж как-нибудь этот годик.

— Да мы-то понимаем это всё, досточтимый. Год этот, конечно, вытерпим, как и перед нами девки вытерпели. Что мы, капризнее их, что ли? На греков этих глядеть жалко — мы ведь в Оссонобу вернёмся, а из неё, кому судьба, разъедемся по нашим нормальным городам, а эти так всю жизнь в своих гадюшниках и проживут.

— Ну, судьба у них такая, девчата. Но я вас тут забалтываю, а вам же, наверное, надо спешить готовиться к следующему занятию?

— Да что там готовиться, досточтимый? Философия у нас следующая. Так видел бы ты только, как ей здесь учат! Ни одного полного текста, одни только сборники готовых цитат, которые и предлагается зазубрить, чтобы блеснуть эрудицией при случае. Часто из контекста выдраны, и кто полную книгу не читал, и контекста этого не знает, так и ляпнет совершенно не к месту и с совсем другим смыслом. Наставница аж глаза на нас выпучила, когда мы её в первый раз на перевирании смысла цитаты поймали. Мы со смеху попадали, когда она побежала в библиотеку проверять — кажется, сама впервые в жизни прочитала, к чему и в каком смысле крылатая фраза была написана на самом деле. Ну вот хоть назавтра нам экзамен по философии если и объявят, абсолютно не испугаемся. Неужели этот ихний Коринф настолько деградировал?

— Да нет, девчата, это не Коринф деградировал, это вас отбирали и учили у нас в Оссонобе не абы какие, а очень отборные и нетипичные выпускницы Коринфа. А за этот год вы узнаете, каковы здесь типичные, которым никто не предложит ехать в Оссонобу, — девки снова рассмеялись.

Понять их, конечно, можно. Мало того, что и сами-то не среднестатистические ни разу, так ведь и наставницы им достались у нас штучного отбора, а к годам их учёбы и от нас немало нахватавшиеся, а в процессе учёбы совместные уроки с нашей школотой и общение с перевёвшимися в нашу школу подружками, а летом и с юнкерами. Но не имея их опыта кадетского корпуса, после этого нашего псевдоантичного ампира в настоящую кондовую античность угодить — испытание уж точно не для слабонервных.

А на постоялом дворе можно заценить и результат испытания — три наших, уже выпустившихся с коринфским своего рода сертификатом квалификации, а до кучи ещё и четвёртая — прибившаяся к их компании за время учёбы натуральная гречанка. Пока ещё не наша, но это в теории, потому как на практике и в компанию нашими принята, и сама определилась, и по-турдетански с нашими шпрехает с акцентом, но довольно бегло. Зло берёт, как представишь себе, сколько таких же, а возможно, и ещё лучших, за века были затюканы, затравлены или завалены при выпуске обычными среднестатистическими. Не в каждом потоке, естественно, слишком мало их для каждого, но через поток попадаются по одной, и тогда ей не позавидуешь, гораздо реже по две, и тогда хоть какие-то шансы есть, но тоже не слишком обнадёживающие. Это Аглее с Хитией повезло пересечься с нами, а Клеопатре Не Той попасть на карандаш с учётом нашего заказа на таких, но судя по той же Мелее Кидонской и по её подруге, затравленной среднестатистическими стервами, не всем помогало и это. Теперь-то наши по три штуки на курсы повышения квалификации в Коринф направляются, и ходячая аномалия может спастись от травли, прибившись к ним. Эрлия Хиосская — третья по счёту с момента начала присылки наших гетер в Коринф.

— Я тоже поначалу в ужасе была от ваших девчонок. Варварки, но воспитанные, умные, много чего знают, что-то даже не хуже наставниц. Не заносятся, но уверены в себе и всегда друг дружку поддерживают — не так, как наши. Когда выделилась среди нас одна самая задиристая и начала над всеми верховодить, ваши сразу же спуску ей не дали, и ей пришлось утереться. Потом, когда остальных под себя подмяла, за меня взялась, а когда у самой не вышло, всю свою свору на меня натравила. А я одна такая, которой неинтересно с этими дурами общаться, и плохо бы мне пришлось, если бы ваши не заступились. А мне куда было деваться? На то, что варварки, мне скоро стало наплевать, зато и стервы наши от меня отстали, и интереснее с вашими намного. Вот только жёсткие они очень, а где-то в чём-то даже жестокие, и только позже их в этом поняла, а первое время меня это пугало. Особенно эта история с котом…

— Было дело! — усмехнулась Отсанда Магосская, лидерша компании, — Был у них там в Школе кошак, рыжий и избалованный до безобразия. То и дело вымогал подачки, а мышей вообще не ловил, представляете? Но любимчиком был у Никареты, и все в Школе с ним носились как с каким-то сокровищем. А он привык, ходит по двору как хозяин, без спросу в любую из наших комнатушек прётся как так и надо, и ладно бы меру знал, но он лезет же повсюду, вещи мог разворошить и разбросать — все от него стонали, короче. Я в ступоре была от такой наглости. Наставницы рассказали, что был маленький и миленький рыжий котёнок, эдакий приятный очаровашка, и наставницы с ним игрались, и аулетриды, любую шалость ему прощали и только умилялись, ну и избаловали его так, что вымахал и стал натуральным стихийным бедствием. Ну, как вымахал? Недомерок он по сравнению с нашими тартесскими, мы думали, подросток, но нам сказали, что давно взрослый, и у них там все кошаки такие. Нам-то самим трудно судить, их у греков очень мало, но вроде — да, все мелкие. Да только разве от этого легче, когда на него управы никакой? Никарета же из Александрии, а он, оказывается, египетский, да ещё и чуть ли не из самого главного храма ихней богини-кошатницы Баст — то ли сам, то ли его мамаша, наставницы сами путались. Ну и представляете же, как бывает, когда учишь хорошим манерам обнаглевшего кошака, а рогатки нет? — наши рассмеялись, прекрасно представив себе ситуёвину.