— Так это что же тогда получается, почтеннейший, что даже в том, в чём ты прав бесспорно, ты можешь всё равно не добиться справедливого приговора? — прихренел с их юридической казуистики Волний, которого я прихватил с собой в эту поездку, дабы он и в наши забугорные дела тоже вникал, личные связи в них нарабатывал и опыт приобретал.

— Абсолютно верно, — ухмыльнулся римлянин, — Предъявлять суду нужно такое обвинение, которое ты можешь доказать полностью, иначе ты проиграешь в римском суде даже справедливое дело, и ответчик, виновный по существу, будет судом оправдан.

— И тогда больше ничего нельзя с ним сделать?

— Законно и в этом судебном процессе — уже ничего. Суд состоялся, приговор по нему вынесен, ответчик оправдан. Даже для получения тех восьмисот денариев, которые я могу доказать, я должен снова обратиться в суд с новым иском уже на эту сумму, а двести денариев теряю безвозвратно. Поэтому, если всей суммы я доказать не могу и не уверен в добросовестности должника, умнее будет не сразу в суд обращаться, а сперва признание всей суммы долга от должника получить в виде его расписки или устно, но при надёжных свидетелях. Например, договор с ним оформить об отсрочке уплаты долга в размере всей этой тысячи денариев. Придётся, конечно, подождать и этот новый срок, зато у меня будет документ или свидетели на всю сумму. Или, как вариант, я уговариваю его вернуть мне в положенный срок двести денариев, на которые не имею доказательств, а в своей расписке об их получении указываю, что это погашен именно тот заём, о чём мы и говорим с ним при свидетелях, а на остальные восемьсот, опять же, даю ему отсрочку. Вот только так и можно получить всю сумму, а иначе я могу подавать иск только на те восемьсот денариев, которые могу доказать, если хочу выиграть дело.

— И это ты нам, почтеннейший, простейший пример объяснил, — хмыкнул я, — А с этим Марком Титинием ни расписок на все его вымогательства нет, ни свидетелей на все эти случаи, и доказать можно, получается, далеко не всё.

— Именно, Максим. И если хоть что-то в обвинении не доказано, то и приговор выносится оправдательный.

— А у жалобщиков были вообще шансы добиться осуждения Титиния?

— В принципе — были. Испанцам нужно было посоветоваться со всеми четырьмя заступниками, вникнуть в букву римских законов и более тщательно разобраться самим со всеми пунктами своего обвинения, оставив только те, которые они могли неопровержимо доказать, а всеми спорными пожертвовав. Тогда, выдвинув бесспорное обвинение — да, в принципе могли бы и выиграть дело. Конечно, Титиния осудили бы очень неохотно, но те деньги, которые были бы бесспорно доказаны, ему пришлось бы вернуть испанцам. Это у нас строго, и за неисполнение решения суда ему бы не поздоровилось.

— Меньшая часть, почтеннейший, — заметил мой наследник, — Поэтому, наверное, и не стали выдвигать нового обвинения. Какой смысл, если этой большей части, которую не удалось доказать, всё равно не вернуть? Строже ведь Титиния не наказали бы?

— Формально по нашим законам не за что, — подтвердил мой патрон, — Твёрдые цены на все поставки назначают претор провинции и его квестор. Подразумеваются при этом, конечно, справедливые цены, но их пределы нигде не определены, так что Титинию трудно вменить в вину такие преступления, за которые полагается не просто возмещение лихоимства, а что-то посерьёзнее. В принципе-то можно, если целью задаться, но кто же в нашем сенате задастся такой целью? Если уж сами Публий Корнелий Сципион Назика и Луций Эмилий Павел на это не пошли из наших и сам Марк Порций Катон на этом тоже не настоял, то кто же ещё?

— Опасный прецедент? — предположил я.

— Разумеется, Максим! Ведь если Титиния за его испанские дела карать всерьёз, тогда что делать с Марком Попиллием Ленатом, консулом позапрошлого года, за его дела в Лигурии? Я ведь писал тебе, что он там вытворял, и чем это кончилось?

— Было дело, почтеннейший.

Нахреновертил там тогда упомянутый патроном Марк Попиллий Ленат так, что и сенат с него в полном охренении был. Взял, да и напал на стателлатов, единственное во всей Лигурии племя, до того с Римом не воевавшее. Подступил он со своим войском к их главному городу Каристе, вынудив их этим к сражению, в сражении их разгромил, около десятка тысяч их уничтожив и многие сотни в плен захватив, но и потеряв при этом три тысячи своих бойцов, и это только римлян, без учёта союзников. Кариста сдалась, надеясь на пощаду, но не тут-то было. Консул разоружил всё племя, а всех сдавшихся, не говоря уже об их имуществе, продал в рабство, тоже около десяти тысяч человек. Потом до кучи и город разрушил, отослал в Рим победную реляцию и сам направился следом, на полном серьёзе рассчитывая на триумф. И был страшно возмущён, когда вместо этого схлопотал в сенате взбучку и получил указание вернуть всё взад, то бишь и рабов распроданных всех разыскать, освободить и вернуть на место жительства, и всё разграбленное у стателлатов имущество им вернуть, включая и оружие.

Консул попёр в дурь, постановления сената не исполнил, а продолжил войну со стателлатами на следующий год, будучи уже проконсулом. Случай был беспрецедентный, и хрен спустил бы ему это сенат, если бы одним из прошлогодних консулов не был избран Гай Попиллий Ленат, брат нашкодившего. А второй консул поддался влиянию коллеги, и оба саботировали решение сената, пославшего в Лигурию обоих, дабы поскорее сменить там мятежного проконсула, лишив его тем самым империума и неприкасаемости. А когда им выкрутили руки, пригрозив судом по окончании полномочий уже им самим, то в угоду Гаю Попиллию Ленату и всему семейству Попиллиев продолжил тянуть резину городской претор Гай Лициний Красс, брат нынешнего консула. Дотянул до окончания срока своих полномочий, откладывая суд над бывшим проконсулом, а там Персеева война началась, и всё семейство Попиллиев о снисхождении сенат упрашивало, так что кое-как спустили это дело на тормозах. В смысле, сам Марк Попиллий Ленат испугом только отделался, но в отношении проданных им в рабство стателлатов постановление сената выполняется. Уже несколько тысяч освобождены и возвращены домой, остальных продолжают разыскивать и освобождать, но натерпеться прелестей рабства люди успели, да и мёртвых не вернёшь.

За такие художества, если по справедливости, то и на кол посадить вполне было бы по заслугам, а принятое у римлян сбрасывание преступников с Тарпейской скалы было бы образцом гуманизма — ага, если бы преступником был рядовой гражданин, а не нобиль из старинного и уважаемого рода. Раздражение на самовольщика у отцов-сенаторов как-то успело уже и поутихнуть, а сословная и корпоративная солидарность — проснуться. Не кто попало, а сенатор-консуляр как-никак, не заднескамеечник какой-нибудь и не преторий, а сенатор первого сорта, если цензориев за скобки вынести, которых горстка. Персонально он, конечно, сукин сын, но это наш сукин сын, и если его слить и дать засудить, то почему тогда нельзя и любого из нас? Не любят римские нобили подобные прецеденты создавать. Середнячок-преторий — сошка помельче, особенно если он новый человек, а не нобиль, то бишь консулов в предках не имеет. Но тут ведь и на степень вины надо смотреть. А Марк Титиний по сравнению с тёзкой-консуляром просто мелкий шалун, и за мелкую шалость его засуживать, когда консуляру беспрецедентный залёт с рук сходит — такого юмора не поймут прочие претории, которых в сенате в два с лишним раза больше, чем консуляров.

— Ты сам пойми, Максим, это заднескамеечникам вроде меня, кому и претура не светит, разницы особой нет, но уже из преториев, даже совсем новых, мало кто не мечтает выбиться в консуляры, а многие — рассчитывают на консульство и не ошибаются в своих расчётах. Годом раньше, годом позже — это уже детали, — как раз к этому вёл и патрон, — А проигранный суд по скандальному обвинению — это же удар по шансам на консульство, и такие прецеденты, получается, тоже не нужны ни консулярам, ни преториям. И конечно, никто из них не хотел сдавать и Марка Титиния. Тем более, что добрая половина и сама в подобном замарана. Жизнь с этой всеобщей тягой к роскоши, сам знаешь, дорогая стала, если достоинство ронять не хочешь, и как тут не злоупотребить возможностями по службе в провинциях? Я сам, что ли, будучи квестором при преторе Аппии Клавдии Нероне, был кристально чист? Тоже не был, и кому об этом знать, как не тебе? — мы с ним рассмеялись, — Просто мы тогда знали меру, да и поддержание престижа было не так дорого, как теперь. А сейчас, по нынешней жизни, нужно быть богатым как Крёз, чтобы выслуживать честь и славу, не заботясь о пополнении кошелька. Но кто из нас богат как Крёз? Ты не думай, что я оправдываю Марка Титиния, во всём должен быть предел, но меня сейчас туда пошли, я тоже хапал бы больше, чем хапал тогда. Хотя и далеко не так, конечно, как он.