Но то дела собачьи, хотя и их тоже есть смысл на заметку взять, а прежде всего нас люди интересуют. Опять же, если цифирям верить, то пятьдесят тысяч карфагенян в рабство попадёт после Третьей Пунической и столько же коринфян после Ахейской, всего сто тысяч получается. Этого хватит, чтобы римские латифундисты начали сгон со своих земель крестьян-арендаторов и замену их сведущими в продвинутом античном сельском хозяйстве рабами из Карфагена и Коринфа. Вот тогда-то и схватится за башку ошалевший от такой картины маслом будущий демагог Тиберий Гракх Тот Самый, старший сын того Тиберия Гракха, нынешнего сенатора и цензора, которого Гракхов мир. Разорение же этих римских крестьян со Второй Пунической в массовом порядке идёт, а многолетняя служба без смены в заморских провинциях это явление затягивает и усугубляет, но пока нет ещё этих рабов из Карфагена и Коринфа, прикупившему надел разорившегося соседа богатею нет смысла сгонять с земли её бывшего владельца. Сард — он хоть и дёшев, как сард, но и к побегу склонен, и косорук, и уж точно не его руками передовое античное хозяйство на вилле налаживать и развивать. Пусть уж лучше бывший владелец на правах арендатора живёт и хозяйствует, внося арендную плату. Как неимущий, он теперь даже не подлежит призыву на военную службу, но и не бомжует, на дорогах не толпится, в город люмпеном не подаётся и Тиберию Гракху глаза не мозолит.
А вот как появится на рынке та прорва карфагенян и коринфян — дешёвых из-за количества, но рукастых и сведущих в передовом хозяйственном укладе, вот тут-то смысл держать бывших хозяев арендаторами и пропадёт, а появится смысл поддать им коленкой под зад и сделать ручкой на дорожку, и вот тогда, увидев эти резко забомжевавшие толпы разорившихся кто за годы, а кто и за десятилетия до того, и совершит тот Тиберий Гракх, который Тот Самый, своё эпохальное открытие — смотрите-ка, сограждане, разоряются же крестьяне в натуре! Можно подумать, у себя на латифундиях о разорившихся арендаторах ни хрена не знал. Короче, гуроны заперли нас в сарае, и мы просидели в нём три дня, а на четвёртый начался дождь, и тут Соколиный Глаз заметил, что у сарая нет задней стены и крыши. Вот так это вообще-то называется, если по-русски. И если нам, допустим, удастся спасти Карфаген от его участи, то на римские невольничьи рынки попадёт вдвое меньше нужных латифундистам высококвалифицированных рабов, которые вытеснят бомжевать вдвое меньшее количество крестьян-арендаторов, но ведь разорившихся и лишившихся своей земли крестьян меньше от этого не станет, потому как они-то уже арендаторы, а не землевладельцы, и рабы тут абсолютно ни при чём.
С эпирцами этими интересное кино получается. Если мы, опять же, верим всем этим цифирям о численности проданных в рабство или не верим, но считаем их с одним и тем же коэффициентом преувеличенными — допустим, в стандартные три раза, то хоть так, хоть эдак, тех эпирцев будет продано в полтора раза больше, чем карфагенян и коринфян, вместе взятых. Но не они приведут к сгону римских арендаторов с земли, как не приводят к нему сейчас и сарды, которые дёшевы, как сарды, а приведут к нему только карфагеняне с коринфянами, которых в полтора раза меньше. Хрен их знает, то ли просто не попадёт в Италию большинство тех эпирцев, а расхватается греческими работорговцами и попадёт в греческие города, то ли по квалификации они недалеко ушли от тех пресловутых дешёвых сардов, но факт остаётся фактом — не произведут они коренного перелома в том римском сельскохозяйственном укладе. Правда, и Тиберий Гракх Тот Самый ещё не родился.
Но нам хрен с ними, с тем Тиберием Гракхом и с теми римскими арендаторами, которые то ли отправятся, то ли не отправятся бомжевать до того, как не родившийся ещё демагог заметить их соизволит. Нас эпирцы эти интересуют. Естественно, не все полторы сотни тысяч, если мы на веру эту цифирь принять условимся. У нас и денег на всю прорву столько не будет, и не нужна нам такая прорва кого попало. Нас ведь низкопримативные только интересуют, которых обычно бывает процентов пять от общего поголовья. От тех полутора сотен тысяч это семь с половиной тысяч получается. Это всех их чохом, обоего пола, всех возрастов и всех состояний здоровья и интеллекта. Нам, конечно, и они нужны не все. Ихь бин больные идут лесом, старпёры идут лесом, безобразные идут лесом, ну и дураки упоротые тоже идут лесом. Хрен знает, сколько подходящих окажется. Обычно от общего поголовья социума его мобилизационный ресурс в десять процентов определяют. Это здоровые боеспособные мужики. Половину отсеиваем по возрасту, дурке и внешним уродствам, остаётся пять процентов. Аналогично же отбираем и молодых смазливых баб с девками, это ещё пять процентов, а из забракованных по возрасту семей отбираем детей подросткового возраста. Тут мизер, конечно, будет, потому как принудительно мы семьи не разлучаем, а добровольно чужим и страшным варварам мало кто отдаст. Но с учётом мелких детей в отобранных нестарых семьях пусть будет ещё пять процентов. Пятнадцать процентов от тех семи с половиной тысяч. Тыща с небольшим, короче. Остальные пусть следуют своим маршрутом, который им их жизненным реалом уготован, и эта отобранная нами тыща мало что изменит в общем раскладе античного мира. Вряд ли он даже заметит её отсутствие. А уж у нас им полезное применение найдётся, и Миликон нам благодарен будет за тех, кого мы не развезём по колониям, а оставим в метрополии.
Для этого, естественно, заранее соломы подстелить следует. Победителем при Пидне будет консул сто шестьдесят восьмого года Луций Эмилий Павел, и обстоятельства его избрания слишком серьёзны, чтобы могли измениться от каких-то наших воздействий по мелочи. А человек он для нас хоть и шапочно, но знакомый — претор Дальней Испании сто девяносто первого года и пропретор сто девяностого, воевал с лузитанами и веттонами не без нашей союзнической помощи, ну и с Царской Гастой разбирался — ага, за первый её мятеж ещё без союза с лузитанами, когда город лишился в порядке наказания нескольких подвластных ему городков, но сам практически не пострадал. Тот мятеж, о котором я уже, помнится, рассказывал — это уже второй был, да ещё и с дополнительными отягчающими обстоятельствами, и о спасении города речи идти уже не могло. Кого смогли, тех спасли, но смогли, конечно, далеко не всех. Но то дело давнее, и не о Гасте у нас сейчас речь, а о суровом, но справедливом и порядочном римском патриции Луции Эмили Павле, для нас не совсем уж чужом, в том числе и политически, потому как сципионовская группировка.
Мы поначалу приуныли, когда вычитали в юлькиной выжимке из Тита Ливия, что захват и оккупацию Эпира будет осуществлять не он, а претор Луций Аниций Галл с отдельной преторской армией. Хрен его знает, кто такой, и найдутся ли к нему подходы. На момент показательной расправы с Эпиром в следующем уже после Пидны году Луций Эмилий Павел будет уже проконсулом, и вовсе не факт, что Луций Аниций Галл будет по службе ему подчинён. Но затем мы проштудировали с Юлькой уже полный текст Ливия, и оказалось, что не так всё хреново — выполнять постановление сената о наказании Эпира будет всё-же проконсульская армия Луция Эмилия Павла. Ну и хвала богам, к нему-то у нас подходы есть, и согласовать с ним отбор очень небольшой части обращённых в рабов эпирских бедолаг будет значительно легче.
С эпирцами, конечно, возможны и некоторые проблемы. Хоть и не блещут они рафинированной греческой культурой на фоне брендовых полисов, эдакое захолустье на отшибе из себя представляя, но захолустье греческое, потому как какие-никакие, а всё-же греки. Ну, кто-то их в тех брендовых полисах за соплеменников считает, кто-то нет, но в целом — скорее да, чем нет. Сами же эпирцы считают себя греками безоговорочно, а это что значит? Правильно, греческий националистический снобизм. И вся надежда только на низкую примативность отбираемых. Судя по нашим "коринфянкам", должно помочь.
