— Именно это нам сейчас от них и нужно, — ухмыльнулся глава правительства, — Повторить просьбу и получить на неё повторный отказ. Во-первых, отказав нам в нашей просьбе, римскому сенату будет очень неловко просить какой-то помощи от нас, а сенат очень не любит попадать в неловкое положение. Значит, поблагодарят за предложение и скажут, что необходимости напрягать нас нет, справятся с Персеем и сами. Ну так а мы с вами разве горим желанием тратиться на их войну? Но мы же предложили, а они сами от помощи отказались, и какие причины для недовольства нами? Во-вторых, мы наглядно демонстрируем своей просьбой нежелание нервировать друга и союзника. Ведь имеем же полное право и самовольно военный флот построить, и не нужна нам для этого римская помощь, когда и Гадес рядом, и карфагенские судоверфи без работы простаивают. Но ведь не делаем же мы так? Просим же у сената позволения, хоть и завуалировано? И опять же, какие причины для недовольства нами? А в-третьих, напоминаем же просьбу не в первый уже раз и не раз ещё её напомним. И когда появятся и в самом деле лузитанские пираты и опустошат их побережье, к нам-то какие могут быть претензии? Мы ведь предупреждали сколько раз? Мы ведь насчёт флота сколько раз просили?

— Будет ли это правдоподобно, когда на самом деле уже нет и в помине никаких лузитанских пиратов? — засомневался Сапроний, — С тех пор, как наши бастулоны научили их хорошим манерам, они взялись за ум.

— Скоро появятся снова — мы недавно договорились насчёт этого и с Ликутом, и с финикийцами Олисипо. Ликут подбросит эту идею вождям, а финикийцы помогут им со строительством ладей и с обучением плаванию сперва вверх по Тагу, а затем и в морском заливе. Сделают несколько речных набегов на карпетан, и слухи об этом до нас докатятся, как водится, сильно преувеличенные, так что нам будет чего испугаться, — мы рассмеялись всем правительством, — А раз во флоте Рим нам всё время отказывает, то что нам остаётся? Конечно, отправим снова очередное посольство с очередной просьбой, но ведь будем же и знать, что наверняка опять откажут, поэтому займёмся всерьёз своей береговой обороной с фортами, гарнизонами и патрулированием побережья. Раньше пугались по пустякам, но денег на это не было, а как испугаемся всерьёз — деньги сразу найдутся.

— А заодно понадобятся и дополнительные армейские когорты для гарнизонов вдоль побережья! — сообразил вояка.

— И пехотные когорты, и кавалерийские алы. Что толку от гарнизонов в фортах, если нечем оказать им помощь в случае нападения на них? Так что оборона понадобится на побережье серьёзная, и это легко объяснит, почему лузитанские пираты предпочитают не беспокоить наше побережье. И поэтому, когда лузитаны пополнятся новыми горячими головами и обнаглеют так, что Ликут или его преемник уже не сможет их контролировать, то и свой большой морской набег они устроят в обход наших берегов или на Бетику, или на Мавританию. А скорее всего, отметятся и там, и там. Бетике мы, естественно, окажем помощь сухопутными войсками против пиратского десанта, но преследовать пиратов и в море нам ведь будет не на чем, верно? И Мавритании из-за этого тоже ничем помочь не сможем. И наше посольство снова будет просить римский сенат о флоте.

— Будет ли толк? — усомнился Миликон, — Или свой флот за пролив выведут, или опять Гадесу поручат.

— Так понятно же, что начнут с этого. Но мы этого ждать не будем. Доколе нам терпеть эти безобразия? Лучшего повода для вторжения наконец нашей армии на север и завоевания всей нижней долины Тага даже придумать невозможно. Мы ликвидируем базы пиратов тем способом, который нам доступен. А это и земля для наших крестьян, и повод для формирования наконец и четвёртого легиона, а возможно, и пятого. А у римлян будут большие проблемы и на суше с веттонами и карпетанами, у которых тоже накопятся свои горячие головы, да и остальные кельтиберы едва ли от них отстанут, так что и наш захват центральной Лузитании в сенате воспримут с полным пониманием. А флот — ну, корабли из Внутреннего моря не подходят для Моря Мрака, и римляне в этом быстро убедятся, а Гадес не настолько богат, чтобы удвоить, а лучше утроить свою эскадру. Нам, конечно, не позволят больших военных кораблей вроде квинкерем, но они нам и не нужны. Нам бирем вполне достаточно вроде гадесских, только посовершеннее.

— До этого ещё дожить надо, — посетовал Рузир, — Пока-что римляне ещё только с Персеем воевать начали, и неизвестно ещё, чем кончится.

— Да ничем хорошим для Македонии эта заваруха не кончится, — хмыкнул я, — И Филипп не сдюжил, хоть и посильнее Персея был, и поопытнее. Если бы у Киноскефал не ошибся, мог бы дольше в принципе продержаться, но всё равно бы его сделали, не за пять лет, так за семь или восемь. А что Персей? Ни флот у него уже не тот, ни армия уже не та, ни союзники греческие уж точно лучше не стали. Проиграл отец, проиграет и сын, — дабы послезнание не палить, я исключительно логическими выкладками аргументировал.

— Потрепыхается какое-то время и пару-тройку лет может как-то продержаться, если сразу же глупостей не наделает, но войну ему не выиграть, — поддержал Сапроний, — В самом лучшем случае как-то из последних сил отобьётся и выторгует мир, но условия будут уже тяжелее отцовских, и на этом Македония как серьёзная сила кончится. Лет за двадцать Персей мог бы подготовиться получше и набраться опыта, а с ним и повоевать успешнее, но терпения дураку не хватило.

— Ну, оттянуть-то войну он пытался, — заметил Хренио, — Очень подозрительно выглядит это якобы македонское покушение на Эвмена Пергамского, который сам же и подстрекал римлян к войне с Македонией больше всех. Уж точно не в интересах Персея было давать такой неоспоримый повод для начала войны.

— Теперь-то чего об этом говорить? Сам ли Эвмен это неудачное покушение на себя разыграл или не сам, а что сделано, то сделано, — констатировал наш венценосец, — И поскольку не приходится сомневаться в том, что в конечном итоге Рим Персееву войну уж точно не проиграет и уж всяко останется гегемоном на западе Внутреннего моря, нам тут с вами и гадать нечего. Наше дело — поддержку другу и союзнику выразить и помощь ему предложить, но обставить это дело так, чтобы римлянам их гордость не позволила самим эту помощь от нас принять. Эта уже поднадоевшая им просьба о флоте — как раз то, что и нужно для такого результата. А затем нам останется молить богов о скорой и не слишком тяжёлой победе Рима, дабы он смог и дальше обойтись в Македонии без нашей помощи, и нам не пришлось влезать в обременительные расходы для её оказания. Мы и сами у себя внутри страны найдём, на что наши деньги потратить, — и мы все рассмеялись.

— А поскольку убедительная победа Рима наиболее вероятна, и Македонии, как и её союзникам уж точно не позавидуешь, появляется ещё одна задача — поучаствовать в отборе и приобретении для нас кое-кого из захваченных римлянами рабов, — напомнил я.

— На греков я бы не рассчитывал, — хмыкнул босс, — Они при первых же римских успехах извернутся ужом и примкнут к победителю. Фракийцы — дикари, а македоняне и эпирцы — полудикари.

— Зато их будет много, досточтимый. И отобрать можно будет лучших, как мы отбираем из лигуров и сардов, и стоить будут не слишком дорого.

— Ну, если так, тогда — да, — Фабриций кивнул, будучи в курсе.

Млять, а ведь окромя нас, включая и Велтура, хрен кто даже представить себе в состоянии, какую прорву народу римляне продадут в рабство по результатам этой войны! Возможно, цифирь в сто пятьдесят тысяч и преувеличена, ну так и относится она к одним только эпирцам. Правда, они и пострадают сильнее всех. Одиннадцать тысяч македонских военнопленных после генерального сражения при Пидне, если всем этим цифирям верить, немалая часть которых за выкуп от их родни наверняка освободится сразу же — это разве сравнимо? Юлька говорила, что племя молоссов вообще исчезнет — около семидесяти их городков будет разрушено, а их жители поголовно проданы в рабство. Вот тогда, кстати, у греков вне Эпира и у римлян только и появятся в товарных количествах молосские доги — настоящие чистопородные. Пока-что молоссы только кобелей продают или дарят чужакам на вывоз, и от тех кобелей только полукровок развести можно, которых и называют вне Эпира молоссами их счастливые обладатели, а после Третьей Македонской появятся за бугром и молосские сучки, давая возможность разводить уже чистую молосскую породу.