Не заставит же меня Аллен доить корову!
При мысли об этом я замерла, чувствуя, как всё моё тело протестует против такого обращения с хрупкими женщинами.
Я не стану доить корову! Пусть лучше меня убьёт!
Блин, меня же за водой послали…
На краю колодца стояла другая бадья, привязанная тяжёлой цепью к колесу. Я бросила бадью в воду, подёргала за цепь и принялась крутить колесо. Руки сразу же онемели, но я не сдавалась. Меня не сломит какой-то колодец!
В котором, к тому же сидит некто по имени Эло.
Может, дух какой-то?
Достав полную бадью из колодца, я перелила воду в свою бадейку и пошла обратно к крыльцу. Аллен уже чем-то занимался там, и, подойдя, я рассмотрела, что он колол полено на щепу. Подняв голову, хозяин недовольно буркнул:
– Гауш ваха салиди.
Гауш это вода, это я уже поняла. Чего он от меня хочет, чтобы я сделала с водой? Поставила бадью на доски крыльца – демонстративно так. Добилась, чтобы Аллен посмотрел на меня, и развела руками, сказала:
– Я не понимаю!
– Парсын, – бросил он своё короткое ругательство и кивнул, вставая. Я подхватила бадью и потопала за ним в кухню. Сейчас и узнаю, что такое «ваха салиди». Оказалось, что первое слово означало действие наполнения, а второе – сосуд, который нужно было наполнить, а именно: котелок над очагом. Я наполнила. Оглядевшись, спросила:
– А что варить? Кашу?
Аллен ткнул в холщовый мешочек, завязанный шнуром, потом открыл ларь и достал кусок мяса, положил его на стол. Ага, значит, суп с крупой. Ладно, это я смогу, это я умею. Конечно, с картошкой было бы вкуснее, но картошки явно нет.
Пока вода закипала, я решила подмести пол и выбросить хлам. А то скоро Чиби проснётся, а тут бутылки разбитые валяются! Как вообще можно ребёнка растить в таком сраче? Аллен, походу, хотя дочку и любит, не заботится о ней…
Веник нашёлся в углу – маленький, как издевательство над человеком. Пришлось подметать, согнувшись в три погибели. Полы плаща подметали за веником, и я то и дело злилась, отпихивая их назад. В карманах ещё и звенело что-то, а я начинала просто беситься. На веник, на плащ, на ерунду из моей прошлой жизни, которую я забыла в плаще. В конце концов, не выдержала и принялась рыться в карманах. Ключи от дома? Выбросить в мусор. Дома у меня больше нет. Банковская карта – бесполезный кусок пластика. Пакетик бумажных салфеток, брелок в виде Минни Маус… Я на миг сжала его в ладони, задохнувшись от боли, и бросила на стол.
Не могу больше думать о Таше!
Но сердцу не прикажешь, не осушишь кровавые слёзы, которыми оно плачет. Надо как-то потихоньку, потихонечку…
В кармане лежало ещё что-то, и я вытащила длинную нитку, унизанную маленькими, но тяжёлыми красновато-оранжевыми бусинами. Посредине нитки бусины постепенно увеличивались в размерах, окружив большой алый камень-каплю.
Это не моё.
Я никогда не видела это ожерелье. Хотя нет, стоп.
Видела.
Просто забыла…
– Что ты ищешь?
– Забвение. Смерть. Избавление от боли.
– Твоя дочь?
– Да. Она умерла, и я не могу жить без неё.
– Возьми это, оно тебя избавит от страданий.
Тяжесть в руке. Машинально сжала ладонь в кулак. Ожерелье из бусин. Что может сделать украшение? Как оно меня утешит? Таши больше нет, а я продолжаю жить…
Глава 3. Страсти-мордасти
Я смяла ожерелье в руке, и бусины застучали друг о дружку со звуком маленьких камешков. Какая глупость! Оно меня избавит от страданий? Да никогда в жизни! Даже смерть не избавила меня от них, что уж говорить о какой-то бирюльке…
Детский плач из комнаты заставил меня вздрогнуть. Я замерла. Таша!
И тут же выдохнула. Чиби проснулась… Отбросив веник, быстро пошла к кровати. Малышка сидела и хныкала, тёрла кулачками глаза. Я присела рядом, обняла девочку, притянула к себе:
– Ну-ну, что за слёзки? Доброе утро, Чиби! Пойдём, я сварю тебе кашку!
Она сразу же замолчала, обвила мою шею ручками и прижалась всем телом ко мне. Тёплое нечто затопило меня с ног до головы, я вдохнула её запах, но тут же поморщилась. Когда же этого ребёнка мыли в последний раз? Решено, после завтрака нагрею воды и искупаю Чиби.
Я подхватила её на руки и понесла на кухню. Вода уже начинала закипать, но надо было уменьшить огонь. Как это сделать? И куда посадить девочку? Срач ещё не убран, я не могу пустить её босиком по полу.
– Чиби, ты посидишь на лавке, договорились?
Усадила её за стол и, показав на пол, покачала пальцем. Потом ткнула в лавку и покивала. Чиби смотрела на меня большими глазюками, потом забралась на лавку с ногами и обняла их ручками.
– Хорошая девочка, – улыбнулась я. – Ну вот, а теперь…
Я достала из ларя кувшин с молоком и обернулась в поисках посуды. На одной из грубых деревянных полок стояли в рядок кружки и стояли стопкой тарелки. Глиняные, самые простые. Я взяла одну из кружек, заглянула внутрь. Не слишком чистая. Ладно. Протёрла рушником, который казался мне не слишком грязным, и налила в неё молока, поставила перед Чиби.
– Попей немного молочка, пока каша сварится.
Хлебушка бы ещё кусочек… Но, как знать, изобрели ли тут хлеб. Ладно, утро вечера мудренее, всё узнаю. А пока – вон, вода кипит, надо сыпать крупу.
Конечно, проблемы мои никому не интересны, а для меня они пока слишком насущные. Например, сколько времени варится эта крупа, которую я никогда в жизни в глаза не видела? Или сколько её надо сыпать на… сколько литров в этом котелке? И чем отмерять? Я стояла над кипящей водой с мешочком крупы и морщила лоб в раздумьях. Потом решила: а, сгорел сарай, гори и хата, и бросила три полных горсти. Ложку бы ещё найти нормальную… А вот, висит большая деревянная, ею и буду мешать.
Кроме крупы, я бросила в котелок ещё и кусок сливочного масла. Так делали в походе. Меня, правда, никогда не допускали к готовке, потому что опыта не было, но глаза не завязывали, так что я невольно видела всё. Что там готовить, каша и есть каша!
Пока она бурлила в котелке, я домела пол, собрала весь мусор в красивую инсталляцию и нашла початую буханку чёрного хлеба в чём-то вроде деревянного таза.
А потом пришёл хозяин, сел за стол и сказал на своём непонятном языке несколько слов. Я так поняла, что он хочет есть. Помешала кашу и ужаснулась.
Мать моя женщина, ну как же так?
Я всегда хорошо готовила. Всегда! Я умела из ничего сделать суп, салат и шарлотку. Могла запечь утку или фаршированного цыплёнка. Сварить кашу? Да без проблем! А тут…
В котелке был каменный монолит из разбухших и затвердевших зёрен. К тому же со дна пробивался запах горелого. Я ковырнула «кашу» ложкой и попробовала. Как и боялась – совершенно несъедобно!
Помертвела.
Оглянулась на Аллена. Он хмурился и, похоже, даже рычал тихонько. Я пробормотала:
– Простите, пожалуйста, я не знаю, как так получилось…
Хозяин вскочил, подошёл к очагу и бросил взгляд на кашу. Посмотрел на меня таким взглядом, что стало холодно и жарко одновременно. А потом разразился такой тирадой, что я сразу поняла: он меня матом кроет! И да, «парсын», «парсын»… Да поняла я, поняла. Я виновата! Но действительно не знаю, почему каша вышла такой странной…
Аллен рявкнул, как будто приказ отдал:
– Арра-га самман!
Тут уж и я не выдержала, крикнула:
– Откуда мне знать, что это такое?! Я не понимаю ваш дурацкий язык! Не по-ни-ма-ю!
– А-а-а! – он даже за голову схватился, и я подумала: сейчас волосы станет рвать с досады. Но нет. Подёргал только и резко вскинул одну руку, как будто собирался ударить меня. Я сжалась от страха, а внутри что-то словно оборвалось. Если вдруг… Если он сделает это, я его убью! Котелком! И сама пропаду…
Громкий плач Чиби взрезал уплотнившийся воздух кухни.
Аллен будто очнулся и опустил руку. В глазах его промелькнуло чуть ли не паническое выражение, но лишь на секунду. Потом он фыркнул и мотнул головой, направившись к ларю. А я бросилась к Чиби, которая всё ещё всхлипывала, со страхом глядя то на меня, то на отца. Обняв девочку, поцеловала её в макушку и сказала ласково:
