Вздохнул, повернулся и пошел вниз, касаясь перил. Ему не нужна была санкция Назарова на уход.

– Вот как они разговаривают! И это еще лучший из них, – сокрушенно сказала Эмма Павловна.

– Понятно… «Неадекватен сам себе», – повторил Назаров насмешливо.

– Откуда, спрашивается, набрались?

Назаров вытащил из внутреннего кармана тот календарный апрельский листок, где стояло: «Уровень уроков химии!?!»

– Да, кстати. Это я нашел среди записей Серафимы Осиповны. Ознакомьтесь.

Он отдал листок химичке и сразу ушел. Чтобы человек не вскидывался, не спешил обороняться, теряя лицо, а мог подумать.

Потом он заглянул в кабинет литературы, там была полуоткрыта дверь.

– Десятый «Б»?

Класс вскинул головы, некоторые встали, другие медлили, прикованные к своим исповедальным листочкам.

Кто-то сзади невинным тоном спросил:

– Вы ревизор? На всех уроках будете?

– Тихо ты, остряк, – послышался благоразумный шепот.

– Извините, Марина Максимовна, я отниму полминуты.

Она кивнула. В отличие от ребят, она уже представляла себе, что он такое, что кроется за жестким спокойствием его облика, слегка измененного в худшую сторону недавней стрижкой… От этого человека в начальственной роли она не ждала ничего хорошего для себя.

– Мы могли познакомиться на химии, но там я решил – не стоит… Будем лучше считать, что этого урока, половину которого вы превратили в балаган, – не было. Плохое получилось бы начало у нас… Я Назаров Кирилл Алексеич, новый директор. Временно – пока отозван на сборы ваш военрук – буду вести начальную военную подготовку и автомобильное дело. Вот… Представители сильного пола должны радоваться: смогут получить водительские права…

– А мы? – спросила Таня Косицкая, в лице которой десятый «Б» готовил смену Татьяне Дорониной, которая как раз в том месяце красовалась на обложке «Советского экрана». Сходство и впрямь было! – Нам будет чему радоваться?

Назаров едва заметно поклонился – наверное, ее внешним данным.

– Не беспокойтесь. С новой четверти я и вас «охвачу» – на уроках обществоведения, это мой главный предмет. Есть еще вопросы?

Пауза.

– Вопросов нет. Тогда работайте.

Он сделал знак, чтобы не вставали, и хотел уйти, но его задержали необычные темы на доске. Он прочел и спросил Марину Максимовну тихонько:

– А что, «Гамлет» там действительно провалился? Я об этом нигде не читал…

– А нигде пока и не писали.

– Так откуда же…

– Но мы видели спектакль, – ответно удивилась она. – Своими глазами, в прошлое воскресенье.

– А-а… – протянул он озадаченно и вышел.

Водруженная на стол груда книг и брошюр была едва ли не выше Назарова.

– Так я пойду, Кирилл Алексеич? – спросил голос библиотекарши.

– Да-да, конечно, я запру сам. Если часть книг возьму домой, то заполню на себя формуляр и все там отражу, не беспокойтесь.

– Ну что вы, вам необязательно…

– Порядок один, – возразил он спокойно и положил перед собой «Руководство учебным процессом в школе» В. П. Стрезикозина. Включил настольную лампу. Снял кожанку и остался в рубашке с галстуком. Чтобы встряхнуться, несколько раз выполнил отжимы от стола.

Услышав чьи-то быстрые каблучки, он выпрямился…

– Верочка, дай мне на двадцать минут «Былое и думы», – сказала Марина Максимовна, думая, что библиотекарша где-то за стеллажами.

– Ушла Верочка, – отозвался Назаров.

– Мне нужен Герцен, я возьму… – она прошла к стеллажу и вскинула брови.

Он покачивался с пяток на носки, смотрел выжидательно.

Она медленно подошла к его столику, сбоку взглянула на книжные корешки. Тут были труды по педагогике, по возрастной психологии, о школе в связи с научно-технической революцией…

– Собираетесь все это осилить? – спросила Марина.

– А что? За неделю – реально.

– Почему не взять домой? Хотя спешить вам некуда: дети, наверно, не плачут?

– Дети имеются. В количестве одной штуки. А визгу – полон дом, особенно когда от взрослых телепередач отдирают… Не представляю, какую надо площадь, чтобы заниматься дома. И вообще я люблю библиотеки. – Он говорил все это сердито. Сердился же на себя, на скованность свою. – Что они набиты мудростью – это само собой. Но я их за то люблю, что человек не может фамильярничать с этой мудростью, понимаете?

– Не очень.

– Ну, не на кушетке читает, где к нему телефон подключен, и телевизор, и жена… Тишина, твердый канцелярский стул и книжка – вот это да, уважаю.

– Ну, это, знаете, роскошь, – колючим тоном заявила Марина и отошла на поиски «Былого и дум». – Вы сумейте-ка в троллейбусе, когда там битком. И в кухне, пока варится суп! И ночью, пока спит сын… – Эта тема задела ее.

– У вас сын? А с кем он днем?

– В яслях. Весной будет три года, в садик пойдет.

– Ясно… А как муж, его успехи?

Марины не видно было за полками.

И не поступило ответа на последний вопрос. Может, не расслышала?

Потом она вышла с нужным томом в руках:

– Пойду, Кирилл Алексеич, ребята ждут.

– До сих пор? У вас там что – литкружок?

– Нет, у нас спор возник, стихийный… Я вспомнила один чудесный аргумент у Герцена…

Она провела пальцем по всей толще книжной груды, что стояла перед директором.

– Как толсто пишут о нашем деле… – Она вытащила из этой кипы тоненькую желтенькую книжку, которую узнала. – А этого недостаточно?

На обложке стояло: Януш Корчак. «Как любить детей».

– Начать, во всяком случае, можно с нее. Спасибо… – Он так продолжительно поглядел ей в глаза, что следовало бы сказать – загляделся, и сам был этим смущен. И решил – напрямик, через барьер условности: – Марина Максимовна! А ведь вы узнали меня.

Она вскинула голову.

– Да, я был в той комиссии, что навещала мастерскую вашего мужа. Года три назад?

– Хотите оправдаться? Не надо!

– Зачем? Наоборот, могу повторить: дети железнодорожников имели больше прав на это помещение, оно им досталось законно… А ваш талантливый супруг слишком уж развоевался тогда. Вроде он удельный князь, а мы были – половцы! Ему бы подождать немного, а он…

– Не надо об этом! – перебила Марина. Назаров видел, как вспыхнули и потемнели ее глаза. – Я для вас не жена скульптора Локтева, а учитель вверенной вам школы.

– «Вверенной вам…» Ну полно обижаться, Марина Максимовна! Скажите лучше, как его успехи сейчас?

– Из любви к искусству интересуетесь?

– Допустим. – Он выдержал ее скептический взгляд.

– Успехов ждать не приходится. В загуле Локтев. А вообще я ничего не знаю: нет его в городе. Давно.

Назаров прошелся вдоль стеллажей, неодобрительно усмехаясь:

– Город виноват, стало быть? А заодно и жена с ребенком? Послушайте, так он же у вас слабак! А на вид бравый был парень, даже Фиделя Кастро напоминал – бородой, ростом… И предлагали же ему пустующий гараж – мог перебиться временно…

– Давайте прекратим, Кирилл Алексеич! – крикнула она.

– Давайте! – и он крикнул ответно. – Только, если по такой малой причине художник кончился, значит его и не было никогда!

Вот так он довел ее до слез. А зачем? В порядке самообороны? Затравленно глянула она сквозь слезы и дверью за собой – трах!

В досаде на себя взлохматив волосы, Назаров уставился в обложку книги Корчака.

– Ну-с? Сегодня, кажется, кто-то родился? – прозвучал над Юлей Баюшкиной голос отца, как раз в тот момент, когда она открыла глаза и снова зажмурилась: мама раздвинула шторы.

Юля зевнула и сказала:

– Мне снилось, что я разбила банку с кислотой в химкабинете…

– Чепуха, – сказала мама ласково. – Стекло бьется к счастью. У тебя сегодня и праздник, и воскресенье, совпало-то как хорошо.

Юля еще досыпала одним глазом, принимая родительские поцелуи и слушая традиционные тексты:

– Поздравляю, девочка. Будь умницей…

– Мать, уши, я думаю, драть не будем?