- Задача понятна, и полк ее выполнит, - твердо сказал Таран. - А как лучше действовать, подумаем.

Мы пожелали морским пехотинцам боевых успехов и молча, опять в сопровождении матросов, пошли по тропинке на свой передовой наблюдательный пункт на Федюхиных высотах.

Утром майор Таран доложил, что при ночном налете наших матросов, немцы, находившиеся в районе его командного пункта, полностью уничтожены. А батальон капитана Слезникова, разгромив гитлеровцев на гребне высоты у церкви, соединился с группой Мезенцева. Поэтому и КП полка остался на прежнем месте.

В ночь на 20 декабря командующий СОР доносил в Ставку И. В. Сталину и Наркому Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецову, что после трех дней ожесточенных атак противника положение наших войск стало тяжелым. Они упорно отстаивают оборонительные рубежи и несут серьезные потери, но снарядов для некоторых калибров нет, а для других боезапас на исходе. Резервы исчерпаны.

На это донесение Нарком ВМФ 20 декабря телеграфировал, что Севастополь должен быть удержан.

Еще более решительно реагировала Ставка Верховного Главнокомандования. В тот же день была направлена директива командующему Закавказским фронтом, в которой предписывалось: подчинить во всех отношениях Севастопольский оборонительный район командующему Закавказским фронтом; немедленно направить в Севастополь одну стрелковую дивизию или две стрелковые бригады и пополнение не менее 3000 человек; оказать помощь СОРу силами не менее пяти авиаполков; доставить боеприпасы в Севастополь{21}.

Одновременно вице-адмиралу Ф. С. Октябрьскому было приказано немедленно вернуться в Севастополь для руководства военными действиями.

Во исполнение этих указаний уже 21 декабря из Новороссийска началась переброска по морю 79-й курсантской бригады, а 21 декабря в Поти на морские суда начали грузить 345-ю стрелковую дивизию, боеприпасы в горючее.

На фронте нашего сектора с утра 20 декабря все полки и 7-я бригада морской пехоты перешли в контратаку и к 14 часам 30 минутам полностью овладели гребнем высоты с Итальянским кладбищем и улучшили позиции в районе Камар. Здесь особенно героически сражались 7-я рота 514-го полка, которой командовал лейтенант Орлов. В тот день она трижды ходила в штыковой бой. В последней атаке вместе с ротой участвовал и начальник штаба 514-го полка капитан П. М. Островский. Держа в руке маузер, он подавал команды, подбадривал бойцов, увлекал их за собой. Рядом с ним, стреляя на ходу, бежал матрос Е. И. Бурлай.

Немцы вначале отстреливались, а затем стали отступать. Но матрос заметил, что два фашиста укрылись за насыпью и продолжали стрелять из автоматов. Бурлай бросил в них ручную гранату, а потом почти в упор сделал два выстрела из винтовки. Рота достигла второй цепи немцев, укрывшихся в окопах. Завязался жаркий штыковой бой. В этот день на счету одного только Бурлая было 11 убитых фашистов. А всего за день 7-я рота уничтожила более двухсот гитлеровцев.

* * *

21 декабря бои продолжались с неослабеваемым напряжением. Стремясь во что бы то ни стало прорвать нашу оборону. Манштейн перебросил под Севастополь и 170-ю пехотную дивизию и тут же ввел ее в бой. Перед нашим сектором теперь наступала группировка противника в составе 50-й, 170-й пехотных дивизий и по одному полку 72-й и 24-й дивизий, пехотная бригада румын и танковая группа. Превосходство врага над нами было огромное. Он душил нас и огнем. А самолеты с ревом пролетали прямо над самыми окопами, сбрасывая сотни бомб. Наши полки ввиду большой нехватки снарядов и мин вынуждены были атаки противника отражать главным образом стрелковым оружием. Бои часто переходили в рукопашные схватки.

За высоту с Итальянским кладбищем ежедневно шла напряженная борьба. Враг упорно стремился захватить ее полностью и бросал сюда резервы.

Мы с полковым комиссаром П. Е. Солонцовым с наступлением вечера отправились на эту высоту к майору Тарану. Хотя в эти дни севастопольская земля и была покрыта снежным покровом, но дым и пыль от взрывов артиллерийских снарядов, мин и бомб сделали ее сизой, она была изрыта чернеющими воронками, которые наши бойцы часто использовали в качестве укрытий от огня. Продвигаясь почти вдоль фронта на эту высоту, мы долго не замечали наших окопов, а потом в одной из воронок увидели двух бойцов, одетых в белые маскхалаты.

- Какого полка вы, ребята, и что здесь делаете? - спросил я.

- Мы из батальона капитана Бондаренко, ведем наблюдение за противником, товарищ комдив.

- А есть ли он перед вами?

- А как же, около сотни немцев лежат в ста метрах от нас.

- Так они вас заберут живыми, вас же всего двое, - сказал комиссар Солонцов.

- Не беспокойтесь, товарищ комиссар, ни один из них и не поднимется в рост, они закоченели. А кроме того, у нас на двоих имеется двадцать гранат.

Из дальнейшего разговора выяснилось, что до наступления ночи батальон Бондаренко занимал позиции метров на сто впереди. Но противник очень сильно обстреливал их артиллерией. И комбат приказал поздним вечером отойти на новый рубеж.

- Так в тех окопах теперь немцы? - спросил Солонцов.

- На том месте теперь никого нет. Там и окопов-то нет, они все разрушены.

- А где же остальные бойцы вашей роты?

- Одни пошли за ужином, другие за боеприпасами, а некоторым было разрешено уйти в укрытие погреться. Но вот левее нас лежат двое из нашей роты. Мы с ними держим связь.

- Понимаете ли вы всю ответственность, которая на вас сейчас возложена? - допытывался Петр Ефимович.

- Неужели нет, товарищ комиссар? Нам и политрук напомнил, что из-за беспечности наблюдателей погиб Василий Иванович Чапаев.

Мы зашагали далее в район церкви. Возле нее встретили командира 1-го батальона 2-го полка морской пехоты капитана А. А. Бондаренко и командира 2-го дивизиона 134-го гаубичного артиллерийского полка майора М. С. Мезенцева.

Бондаренко доложил, что немцы находятся на удалении 80 метров восточнее церкви, а бойцы его батальона - несколько впереди церкви и южнее по гребню.

- Какие же силы батальона находятся на переднем крае? - спросил я.

- Впереди человек пятьдесят, остальные ужинают и отогреваются в церкви. Ведь в бушлатах все же холодно.

- А немцы, что перед вами, тоже не лежат в окопах?

- По-разному.

- Так разве пятьдесят бойцов, да еще не окопавшись, в состоянии держать оборону целого батальона почти в полкилометра шириной?

- Немцы ведь ночью не наступают, - как-то слишком уверенно и спокойно ответил Бондаренко.

- Какие силы противника находятся против вашего батальона?

- Мы с майором Мезенцевым считаем, что на нас наступало не менее полка при поддержке очень сильного артиллерийского огня. Но немцы тоже на ночь отводят часть своих сил в тыл. В окопах они оставляют пулеметные расчеты и часть автоматчиков с ракетницами. К рассвету и они и мы занимаем свои позиции всеми силами. Так делается почти каждую ночь, - заключил комбат.

Приказав Бондаренко организовать надежную оборону их НП, мы вошли в церковь.

Людей в ней оказалось не так много, как можно было предположить. Но офицер сказал, что артиллеристы находятся в подвале, и повел нас по крутой лестнице вниз.

В довольно большом подземелье было полутемно. Светилось несколько слабеньких светлячков - масляных коптилок в снарядных гильзах. Мы подошли к группе бойцов, сидевших и лежавших на каком-то возвышении. Они ужинали. Настроение у всех было хорошее, слышались шутки, оживленный разговор.

Потом мы подошли к офицеру-артиллеристу. Он всматривался в схему целей, подготавливая данные для стрельбы.

- Не забросают вас немцы гранатами сверху? - спросил я офицера.

- Ночью они не посмеют двинуться вперед. А с утра мы снова будем бить их.

Нас с комиссаром всерьез встревожила заметная у всех беспечная самоуверенность и недооценка врага. Из докладов офицеров и бойцов можно было заключить также, что и у противника на передовой ослаблена внимательность: гитлеровцы мерзли. Но это не могло оправдывать нашу собственную беспечность.