Иван Ефимович, однако, очень сердечно встретил нас, тепло поздравил с 24-й годовщиной Великого Октября и внимательно, с ободряющим пониманием выслушал доклад: ведь он сам знал, в каких жестоких боях довелось участвовать нашим подразделениям, какие трудности пережили мы при отходе.

Во время нашего разговора с командующим к нему то и дело заходили офицеры штаба с докладами об обстановке на различных участках фронта. Слушая их, мы с Солонцовым все глубже начинали понимать характер боевых действий под Севастополем.

В конце беседы генерал Петров дал нам указание встретиться с контр-адмиралом Н. О. Абрамовым, который руководил сектором на ялтинском направлении, ознакомиться с положением дел на этом участке и помочь Абрамову в руководстве частями, так как он не знает тактики ведения сухопутного боя. Одновременно командарм предупредил, что мы должны быть готовыми взять на себя руководство этим сектором обороны.

Когда мы вышли из полутемных комнат убежища, где размещался командный пункт армии, комиссар дивизии Солонцов, встретившийся с Петровым впервые, сказал:

- Умнейший человек и сильная личность. Так сжато и четко изложил суть обороны города.

Мы направились на командный пункт коменданта сектора контр-адмирала Н. О. Абрамова, находившегося в английском редуте "Виктория". Абрамов посетовал на трудности в руководстве войсками: сам, дескать, моряк, штаба нет, а отдельные отряды и полки обороняются на очень широком фронте и мало управляемы. К тому же в распоряжении коменданта совсем нет артиллерии.

Мы тут же пошли на участок, где оборонялся 2-й полк морской пехоты майора Н. Н. Тарана. Он вел бои с передовыми подразделениями 50-й пехотной дивизии немцев, наступавших на Чоргунь. На безымянной высоте у селения Верхний Чоргунь - наблюдательный пункт командира. Небольшого роста, но крепко сложенный, с приятным улыбчивым лицом, майор Таран был одет в смешанную, полуморскую, полупехотную форму одежды. Он пристально смотрел на нас и одновременно по телефону очень громко отдавал распоряжения, сводившиеся в основном к требованиям усилить огонь, бить противника в долине, удерживать высоту, не допустить обходов...

Шел ожесточенный бой. Совсем близко от наблюдательного пункта рвались снаряды и мины. А с нашей стороны огонь почти не велся. Лишь изредка пророкочет короткая пулеметная очередь да сухо хлопнет одиночный выстрел винтовки. Метрах в трехстах от НП мы увидели наступающие цепи гитлеровских автоматчиков.

- Почему не открываете огонь? - спросил я Тарана.

- В нашей батарее нет снарядов, - ответил майор. - А из пулеметов и винтовок надо бить наверняка, с близких расстояний.

- А минометчики? Ведь немцы и так едва ли не в двухстах метрах от ваших позиций.

- Тоже выжидают, когда противник подойдет поближе, ведь и у них боеприпасов совсем мало. Поэтому стреляют только по моему приказу.

А обстановка на поле боя менялась на наших глазах. Все новые и новые группы гитлеровцев наступали на Верхний Чоргунь, отдельные просочившиеся вперед автоматчики уже завязали бой на окраине населенного пункта.

- Связь с минометной ротой есть? - обеспокоенно спросил Солонцов.

- Есть, телефонная, - кивнул майор Таран в сторону телефонистов и тут же приказал связать его с командиром минометной роты.

Глядя на приближающиеся вражеские цепи, Таран явно нервничал. Громким, срывающимся голосом он отдавал распоряжения командирам батальонов Запорожченко и Слезникову, употребляя многократно одну и ту же фразу: "Слепые вы, что ли, черти!"

Вскоре над всем районом Чоргуня и северо-восточными скатами высоты, где мы находились, раздался рокот пулеметных очередей. Строчили отовсюду.

Майор Таран вызвал по телефону кого-то из батальонных командиров:

- Как там у вас?

По крепким фронтовым словечкам, которые бросал изредка в трубку майор, и по его одобрительным "так... хорошо-о-о" можно было понять, что противник прижат к земле и что все наши позиции удерживаются. Закончив разговор, Таран повеселел, оживился:

- Я же докладывал вам, что все будет в порядке! Мои люди не подведут... Ведь я с ними из-под Одессы, - с какой-то особой многозначительностью и гордостью проговорил он.

И не зря. Мы с комиссаром сразу же стали смотреть совершенно по-иному и на полк и на самого Н. Н. Тарана.

А огневой бой полыхал все жарче. Вдруг доклад комбата Слезникова: автоматчики противника обходят Чоргунь. Таран снова занервничал и попросил разрешения направиться в этот батальон.

Мы не возражали, но поскольку не видели на его наблюдательном пункте ни одного офицера штаба, то спросили, кто же и откуда будет управлять остальными силами полка в этот период. Таран, не раздумывая ни мгновения, приказал телефонисту передать начальнику штаба, чтобы тот следил за боем на правом фланге. Покидая НП, командир успел попросить нас сузить участок обороны его полка, передав часть его соседу справа - 514-му полку 172-й дивизии. Мы пообещали об этом доложить коменданту сектора.

А он, пригнувшись, побежал вперед. За ним поспешил матрос с телефоном и катушкой.

Зная, что 514-й полк нашей дивизии наполовину уже был укомплектован и что на него пока никто не наступает, я позвонил коменданту сектора Н. О. Абрамову и предложил сузить ширину участка обороны Тарана.

- Можете отдавать от моего имени любые распоряжения, направленные на укрепление обороны, - ответил контр-адмирал. - Вам виднее...

В этот же день 1-й батальон 514-го стрелкового полка перекрыл Ялтинское шоссе.

В день 24-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции группа коммунистов и комсомольцев 18-го батальона морской пехоты совершила героический подвиг, один из самых ярких за время обороны Севастополя.

Этот батальон под командованием старшего политрука Е. О. Мельника оборонял высоту севернее селения Дуванкой. На небольшую группу моряков, возглавляемую политруком Н. Д. Фильченковым, двинулось семь танков. Завязалась неравная схватка. Морские пехотинцы не дрогнули. Бутылками с горючей жидкостью они подожгли один за другим три танка. Остальные четыре повернули вспять. Но вскоре на смельчаков ринулось уже пятнадцать танков врага. Связками гранат моряки уничтожили еще четыре танка. Остальные продолжали продвигаться вперед. Пали под свинцовыми струями Иван Красносельский и Василий Цибулько. Теперь в группе осталось только трое: политрук Фильченков и морские пехотинцы Данила Одинцов и Юрий Паршин. Но они не отступили ни на шаг, уничтожили еще три танка, но уже ценой своих жизней: стальная лавина смяла героев-моряков.

Десять танков остались полыхать на крошечном пятачке. У механиков уцелевших гитлеровских машин и автоматчиков, видимо, сдали нервы: они стали поспешно отходить.

Всем пятерым морякам - коммунисту Н. Д. Фильченкову и комсомольцам Ивану Красносельскому, Даниле Одинцову, Юрию Паршину и Василию Цибулько было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Несмотря на то что в эти дни взломать оборонительные рубежи Севастополя пытались довольно крупные силы врага, прорваться к городу он не мог. Да, немногие защитники уцелели в первых жестоких боях под Севастополем, но своих рубежей не отдали и сорвали приказ Гитлера захватить город к 1 ноября.

Теперь становилось ясным, что гитлеровские полчища не способны ни задержать, ни тем более обескровить отходившие силы Приморской армии. Это сразу же увидела Ставка Верховного Главнокомандования и поэтому своей директивой от 7 ноября 1941 года потребовала: "Севастополь не сдавать ни в коем случае и оборонять его всеми силами"{12}.

9 ноября на севастопольском плацдарме уже были 25-я и 95-я стрелковые дивизии и некоторые подразделения нашей 172-й дивизии.

В последующие дни, пробиваясь по горным тропам и лесам, к нам стали подходить отставшие бойцы, отдельные подразделения.

В Севастополь прибывали закаленные в боях воины. Каждый из них по смелости и мужеству был под стать героям-морякам, ратная слава которых уже гремела по стране. Итак, Севастопольский гарнизон усилился теперь более чем на 30 тысяч бойцов и 350 стволов полевой артиллерии и минометов.